Джон Клеланд - Мемуары сластолюбца Страница 19

Все это время их лица были скрыты под шляпами и капюшонами, так что я не видел их до тех пор, пока дамы не устроились поудобнее и не сняли головные уборы. Тут-то я и увидел обеих во всей красе. Одной было самое меньшее пятьдесят лет, а другой – около восемнадцати.

Имя старшей из дам оказалось мне знакомым. То была леди Олдборо, недавно овдовевшая в пятый раз. Ее последний муж, сэр Томас Олдборо, некогда молодой баронет без клочка земли, был поразительно красив, что и подвигало сию почтенную матрону изменить свойственной ее возрасту (ей тогда исполнилось сорок пять) осмотрительности и выйти за него замуж. Как говорится, она составила его счастье, зато погубила здоровье, впрочем, не прямо, а косвенно. Правда заключалась в неспособности сэра Томаса Олдборо противостоять единственному достоинству своей жены, а именно – крупнейшему состоянию, источником которого послужило наследство, оставленное ей четырьмя покойными супругами, причем ни от одного из них у нее не было детей. Но это же состояние, не без вмешательства высшей справедливости, явилось орудием возмездия, ниспосланного сэру Томасу за столь низменные мотивы, и средством его самоуничтожения. Потому что сразу после свадьбы он отбросил всякую щепетильность по отношению к женщине, на которой женился лишь из-за богатства, облегчавшего ему доступ к всевозможным удовольствиям, и пустился во все тяжкие, как будто наверстывая упущенное, позволяя себе любые излишества, пока окончательно не подорвал здоровье и не скончался на полпути к ожидаемому наследству. Продажная любовь, ночные бдения в кабаках, азартные игры, когда он в одночасье лишался огромных сумм, – словом, весь набор удовольствий, какие только может предложить большой город и которые губят стольких юношей, приехавших из провинции, подтачивая их здоровье, разоряя кошельки и разрушая личность. Все это довело сэра Томаса до последней стадии деградации, физической и моральной. Выжатый, как лимон, в свои тридцать лет похожий на древнего старца, он скончался от чахотки. Так что не жена, а он сам явился жертвой своего обмана, принесшего ему все, к чему он стремился, только для того, чтобы – эта мысль приводила его в бешенство – дать "старухе", которую он столько раз хоронил в мечтах, пережить себя. Когда это случилось, леди Олдборо сообразила, что в данных обстоятельствах чересчур глубокая скорбь будет неуместна, и благоразумно воздержалась от чрезмерно бурного ее проявления, ограничившись чисто формальным ритуалом, несоблюдение которого общество склонно прощать гораздо меньше, нежели горе.

Избавившись таким образом от мужа, сия умудренная опытом матрона решила более не подвергать себя риску нарваться на домашнего тирана или, по крайней мере, не связываться с молодыми мужчинами и не полагаться на их благоразумие и признательность; впрочем, она по-прежнему питала к ним слабость, что мешало ей вовсе от них отказаться. Вопрос, стало быть, заключался в том, чтобы иметь с ними дело при условии своей полной безопасности, и скоро мы сможем убедиться, как блестяще она решила эту проблему.

Огромное, в полный рост, зеркало не раз беспощадно демонстрировало леди Олдборо ее увядшее лицо; провалы глаз, гусиные лапки морщин… Редкий, исключительный случай – чтобы женщина не осталась слепа к исчезновению своей красоты! Полностью отдавая себе отчет в результатах опустошительной работы времени, леди Олдборо четко уяснила свой главный интерес и уподобилась мудрому государственному деятелю, который, почувствовав, как власть уплывает у него из рук, и осознав свою неспособность удержать ее, готовит себе преемника, на которого сможет всецело положиться. Так ему удается извлечь выгоду из безнадежной, казалось бы, ситуации.

С этой целью леди Олдборо привязала к себе – всевозможными узами – дальнюю родственницу, мисс Агнес, юную особу без семьи, состояния и знакомств, зато щедро наделенную другими достоинствами. Откровенно говоря, трудно было бы найти для этой цели лучшую кандидатку. Мисс Агнес представляла из себя очаровательную марионетку, чьими поступками, дергая за ниточки, искусно управляла леди Олдборо, ради выгоды, а также своего удовольствия. Но то была исключительно тонкая игра, которую пожилая дама вела столь талантливо, что я, как показало время и последующие события, попался на удочку.

Едва взглянув на Агнес, я не мог не отдать дань восхищения ее красоте. Не было на свете более привлекательного личика, более совершенной фигуры. То и другое вместе производило необыкновенное впечатление. Не то чтобы ей удалось затронуть сокровенные струны моей души, изгнав из нее обожаемую Лидию, нет, то была скоротечная страсть, мобилизующая все силы на достижение своей цели. И я начал строить планы на ее счет.

Начиная игру, я не знал еще, какие мне выпали карты (они лежали рубашкой вверх), и потому счел благоразумным не оказывать слишком явного предпочтения младшей из дам: любой ложный шаг мог привести к катастрофе. Поэтому я сделался необычайно любезен с леди Олдборо, которая – это не ускользнуло от моего внимания – все время наблюдала за мной; по выражению ее лица я понял, что не внушаю ей антипатии и, следовательно, ничего не потеряю, если буду стараться угодить ей.

Обращаясь к леди Олдборо, я вложил в свои слова всю доступную мне любезность, изящество и убедительность, осыпая обеих дам комплиментами, которые обычно безотказно действуют на женщин – так что больше ничего уже не требуется. Это я прекрасно знал и никогда не пренебрегал столь надежным средством.

К тому времени, как карета подъехала к дому леди Олдборо, мы с ней успели проникнуться такой симпатией друг к другу, что меня не отпускали до тех пор, пока я не дал обещания навестить их завтра вечером, подкрепив свои слова нежным взглядом, обращенным к Агнес. Она приняла его с таким многозначительным и одновременно ничего не значащим видом, что только ее прелестное личико удержало меня от немедленного отказа от сего предприятия.

Я приехал в назначенное время и застал леди Олдборо с Агнес одетыми для приема гостей; гостиная ломилась от визитеров. Кое-кого я уже знал, они же были наслышаны об инциденте, послужившем причиной моего знакомства с леди Олдборо и ее воспитанницей.

Собственный интерес сделал меня проницательным: мне не потребовалось много времени, чтобы понять, что большинство мужчин съехались, дабы лицезреть – не без далеко идущих планов – прекрасную Агнес. Это обстоятельство, лившее воду на мельницу леди Олдборо, несколько раздосадовало меня, ибо мне предстояло выдержать конкуренцию, не говоря уже о возможной оппозиции самой леди Олдборо. Вместе с тем, атмосфера дома не была слишком строгой: наоборот, хозяйка словно задалась целью превратить свой салон в академию галантности. Здесь принимали молодых, веселых и красивых; сама она, переходя от одной группы к другой, следила за тем, чтобы ухаживания не переходили за грань приличия.

Агнес была ослепительна и, несомненно, играла главную роль в этом спектакле, а леди Олдборо, подчинившая гордость более материальным интересам, казалось, была так далека от ревности и соперничества, что создавалось впечатление, будто она нарочно выдвигает девушку на первый план, рассматривая ее успех как свой собственный.

Мотивы ее были так необычайны, так сложны, а Агнес являла собой столь законченное произведение искусства, что трудно было в чем-нибудь заподозрить леди Олдборо; ее поведение воспринималось как образец самопожертвования, тогда как на самом деле все ее действия имели целью лишь собственное благо.

Меня ждал горячий прием и всевозможные почести. Я чувствовал себя хотя и малознакомым, но желанным гостем, которого леди Олдборо возмечтала заполучить в качестве завсегдатая. Агнес, со своей стороны, вносила посильную лепту, бессознательно способствуя осуществлению надежд своей покровительницы.

Поскольку первое посещение было всего лишь визитом вежливости, оно еще не давало мне права приволокнуться за Агнес, поэтому я воздержался от каких-либо многозначительных реплик. С блеском играя роль выставленной напоказ достопримечательности (наподобие римской церквушки), Агнес держалась величаво, невозмутимо принимая дань поклонения своей красоте. Кавалеры встречали каждый ее жест и каждое слово почти как чудо. Давно я не видел ничего более прекрасного, но и более идиотского. Это последнее обстоятельство не поколебало, однако, моего намерения насладиться столь выдающейся красотой, так как я был уверен: последующая разлука не сулит мне ни сожалений, ни душевных мучений. Вот вам и вся подоплека моего нового романа.

По-видимому, нет нужды останавливаться на предприятиях застольной беседы, касавшейся в основном общих тем. Кто из обладателей мало-мальски солидного состояния и положения в обществе был настолько счастлив, что избежал пытки светским разговором, состоящим из сплетен, перемывания косточек, обсуждения оперных премьер (без малейшего понимания музыки) и фривольных анекдотов (беспощадная сатира тупиц на тупиц же)? Вот и все содержание праздной болтовни людей, причисляющих себя к сливкам общества.