Юрий Швец - Рок. И посох в песках оружие. Том третий. Смерть как избавление Страница 19

– Интересная мысль. Без боязни гнева Богов, мы, действительно, можем потерять разум. Но, ведь Еврипид, обращался в своих трагедиях к обыденной жизни, простых героев не связанных с помощью и делами Богов, но везде, в каждой трагедии, их упоминает! Значит, он сам верует в них! Ведь так?

– Верует. В этом, Ты, прав! Но, предлагает другим, осмыслить праведность своей веры! – Антоний замолк на какое-то время.

Леонтий, видя задумчивость собеседника, сделал тоже самое. Они какое-то время ехали молча.

– Леонтий, – первым вышел из раздумий Элиот, – ты же, присутствовал при казне вождей «Логова»? Расскажи, как это произошло?

Леонтий помолчал, прежде чем начал рассказ.

– Тягостно это! – Произнёс он, – Казнить тех, с кем воевал несколько лет бок о бок. Но, время меняет людей, изменяя внешность и забирая у них те качества, которыми они обладали и были связаны с нами или со мной! – Леонтий покачал головой.

– В этом ты не прав, Леонтий! – поправил его Антоний, – Время не может забирать у людей чувства и ценности с качествами. Оно всего лишь может предложить взамен этих «другие», в качестве искушения! А, люди сами выбирают. Если кто-то не может справиться с искушением, то он меняет свою жизнь, на ту, что ему пока просто мерещиться, будто тот тающий, кажущийся мираж, который видит усталый путник в пустыне! Всё очень просто! Если человек отчего-то устаёт, или не доволен в своей жизни, он ищет уединения, чтобы осмыслить эту усталость. Но проходит какое-то время и он уже думает, что его все оставили или забыли, хотя сам искал уединения. Но обида, как сорняк уже бросает свой росток в его пошатнувшуюся веру в правильность своего прошлого выбора и происходит то, о чём ты, только что, сказал! Потом, когда выбор совершён и назад пути нет, наступит озлобление, правда наравне с раскаяниями, но процесс уже запущен и все раскаяния съедаются им изнутри, не давая им выхода наружу! Такова реальность выбора.

Антоний замолчал.

– Это ты правильно сказал. Раскаяние съедает человека изнутри. Остаётся уже не тот человек. Верно, точно подмечено. Нутро его съедено и подменено. Вот и там, некоторые бились головой, прося пощады. Так бился перс Мардирий и нубиец Габана, твердя помутневшим рассудком, что ночью за ними приходил мёртвый Гурзуф, забравший до этого Спендия, а теперь мучающий их по ночам! Спендий умер до казни. Умер, почти сразу, как оказался в яме. Вот ведь судьба?! Отправить к Плутону столько людей, умерших мучительной смертью на крестах, от ран в бою, от истязаний! А самому умереть спокойной, тихой смертью в яме, прислонившись к стене с ухмылкой на лице?! Разве это справедливо? Где промысел Богов? – Леонтий замолчал, пытаясь познать смысл этого.

– Кто знает, Леонтий? Может, Спендий, прожил свои муки на ногах, в своём разуме и душе прочувствовал то, что он натворил на земле?! Эта боль съела его ещё живого и она была гораздо страшнее и мучительнее, другой, кою ты считаешь заслуженную им? – произнёс Элиот.

– Может. – Согласился Леонтий, – А может всё ещё страшнее, чем мы думаем с тобой, Антоний? У него на лице, действительно, играла ухмылка? Это его застывшее выражение лица, с насмешкой в сторону своих «друзей», кои прильнули к клетке, слушая сражение, и всё ещё не теряя иллюзий своего спасения, уже не изменилось, до того момента, когда его подвесили к кресту?! – Леонтий покачал головой. – А, среди живых, лишь двое держались, не проявляя низменных качеств души. Это Авторит и Катарис. Первый всё смотрел на мёртвого Спендия и перед тем, как его прибили к кресту, сказал: «Видно мучения души Спендия были намного сильнее наших с вами „страданий“, соратники! Отсюда и такое выражение его лица и разница в смерти с нами! Он встретил смерть с улыбкой, как избавление от муки! Что же, покажем Танату, что и мы не слабаки!» Это произнёс Авторит. А, Катарис, вообще не вымолвил ни слова… – Леонтий снова замолчал, вспоминая происходящее там, на холмах, – А, раскаяние их съедало всех изнутри! Мы все это почувствовали, стоя у крестов! И вдруг, Мапурту, взглянул на первый крест, на который повесили Спендия. «Ребята! – произнёс он, – Посмотрите, а лицо Спендия изменилось?» Мы все оглянулись и замерли от ужаса!!! Его рот, странным образом отвис, обнажив зубы и уже улыбка, превратилась в ликующий, злобно ненавидящий оскал какого-то демона! Причём он смотрел не на нас, а на своих казнённых соратников! Довершив дело, мы покинули холм, страшась обернуться… На, следующий день, я проезжал с разъездом мимо места казни. То, что я увидел, повергло меня в ещё большее смятение? У всех, грифы и вороны, выклевали глаза. У всех… Но не у Спендия?! Он все также смотрел на них со своим злобно насмехающимся оскалом! Я побыстрее покинул холм…

Леонтий замолчал. Какое-то время они ехали молча… Впереди открывалась ложбина меж крутых скальных холмов.

– Так. Нам сюда. Поворачиваем обоз! – Антоний повернулся к возчикам.

После этого он поскакал вперёд… Его конь, почуяв свободу, обогнал ветер и свернул в заросли ложбины. Антоний торопился. Ему казалось, что как только они, достигнут пещер и Лейла с Кассием, окажутся внутри их полостей – оба очнутся от забытья. Этой мыслью он жил, с тех пор, как увидел Лейлу и услышал мнение Афросиаба, о необходимости возвращения на то место, где всё и случилось…

Антоний стал спускаться вниз, по едва заметной дороге, свернув с того тракта, по которому они двигались уже два дня. Он всматривался в заросли и окрестности… Где-то здесь, их должен был ждать Агизур или Наравас. Так было оговорено заранее… Ещё там, у Приона. Две тысячи нуммидийцев и слоны Нараваса, ушли вперёд. Вместе с ними ушла Саламбо. Антоний, всё это время, наблюдал за Наравасом и Саламбо, и понимал, как любят они друг друга. Он не видел, как в пещерах, Саламбо бросилась на выручку своего возлюбленного, но слышал этот рассказ много раз из других уст, да и от того же Леонтия, который говорил с ним только что… О, схватке со страшным мутантом говорили многие в отряде, особенно сейчас, когда они приближались к когда-то «проклятой долине»! А, тогда, у Приона, Антоний, смотря на Саламбо, ни как не мог понять, как она переборола тот страх, что должен был внушить ей вид страшного Агерзама?!

«– Вот это сила любви! – думал Антоний, – Способная сворачивать непосильное и свершать невыполнимое! Я, тоже, готов броситься в глубину того, бездонного озера, что существует в пещерах, чтобы вернуть Лейлу в её тело! Чтобы она, только открыла глаза! О, какое это будет счастье!»

Он достиг, крутого откоса и вспомнил, что повозки здесь раньше, уже не проходили. Слишком большая крутизна склона. Он проехал дальше и с удивлением увидел, что часть зарослей была срублена и дорога уходила с крутого откоса в более пологое место, преодолимое для повозок.

«– Берберы оказывается очень трудолюбивый народ. Они с удовольствием забросили своё оружие и взялись за иные орудия. И это верно. Нельзя, всё время жить ненавистью. Нельзя взращивать на ней детей! Иначе она поглотит и их самих! Даже справедливая ненависть со временем разъедает душу её носящую! И губит того, кому эта душа принадлежит! А созидание, наоборот, устраняет „тёмные“ пятна в душе. Жаль, что мой народ, забыл об этом! Рим всех превращает в завоевателей! Сицилией и Корсикой, похоже, дело не закончится. Как не закончилось оно Великой Грецией. В Республике надо, что-то менять? Иначе ненависть её к народам-соседям, а народов к ней, разъест и уничтожит её основы! Какой бы она сильной себя не считала. – Антоний, усмехнулся про себя, подумав, что и он, совсем недавно, два года назад, думал о благе Республики, наступающее через искоренение врагов. – Нет! Больше такого заблуждения я в свой разум и сердце не пущу! Мой народ, став частью римского народа, переняв его храбрость, перенял и заблуждения её устоев!»

Антоний достиг конца спуска и оказался в узком коридоре меж скал.

«Зловещее место. Успокаивает, только то, что берберы Агерзама присягнули другим ценностям и целям. А их, сегодняшний вождь Агизур, оказался очень рассудительным и мудрым политиком!»

Бриан, ещё раз оглядевшись, тронул коня и поехал вперёд. Он миновал два поворота и оказался в широком распадке, из которого уходило несколько, таких же крутых коридоров, в разные стороны. Но, только один был вычищен и освобождён для проезда! Этим он сразу бросался в глаза, в отличие от других!

«– Да. Нам туда. – Антоний смотрел на расчищенный путь, – Но, должны же, берберы оставить на этом месте какой-нибудь пост?»

Он повертел головой и, действительно, обнаружил, как из-за одного поворота к нему выехала группа всадников. Они уже давно заметили человека, появившегося из ущелья, но следили за ним какое-то время.

– Вождь Агизур, встречает вас дальше Антоний! – выкрикнул приближающийся всадник, из тех, что выехали ему навстречу. Он был одет в белую абу.