Врата Рима. Гибель царей - Конн Иггульден Страница 19

– Опустить, – распорядился Рений, с плеткой наготове наблюдая за тем, чтобы руки не падали, а опускались медленно, контролируемо. Марк тяжело выдохнул, и наставник скривил губу. – Однажды вам покажется, что терпеть боль уже невозможно, и от этого будет зависеть жизнь других людей. Может быть, вам придется держать веревку, по которой поднимаются товарищи, или бежать сорок миль в полном вооружении, чтобы спасти друзей. Вы слушаете?

Они кивнули, стараясь не пыхтеть от изнеможения и радуясь, что старик разглагольствует, а не приказывает снова взять камни.

– Я видел, как люди умирали на ходу и падали, продолжая дергать ногами, пытаясь встать. Таких хоронили со всеми почестями. Я видел, как мои легионеры остаются в шеренге и держат строй, удерживая рукой собственные кишки. Таких хоронили со всеми почестями.

Рений замолчал, раздумывая над своими словами и потирая затылок, как будто его ужалила оса.

– Однажды вам захочется просто сесть, захочется сдаться. Ваше тело объявит, что сил больше нет, и ваш дух ослабеет. Это обман. Пусть падают дикари и тягловый скот, но мы пойдем дальше. Думаете, вы закончили? Болят руки? Но вот что я вам скажу: за этот час вы еще двенадцать раз будете поднимать камни. И еще столько же, если хоть раз опустите руку больше, чем на ширину ладони.

На краю двора мыла стену девушка в свободной тунике, какие носили рабыни. Она не смотрела на мальчиков, хотя и вздрагивала каждый раз, когда старый гладиатор рявкал, отдавая очередную команду. Вид у нее был усталый, но Гай отметил ее красоту: длинные темные волосы, темные глаза и полные губы на тонком, нежном лице. Гай вспомнил, что зовут ее вроде бы Александрией.

Пока Рений говорил, девушка наклонилась, чтобы прополоскать в ведре тряпку. В вырезе туники Гай увидел гладкую кожу шеи и мягкие изгибы грудей. В своем воображении он проник взглядом еще дальше и даже представил, как соски трутся о грубую ткань.

В этот миг, несмотря на боль в руках, он совершенно забыл о Рении.

Старик остановился и резко повернулся – посмотреть, что отвлекает мальчиков от урока. Увидев рабыню, он рыкнул и, сделав три быстрых шага, оказался рядом с ней и грубо схватил за руку. Девушка вскрикнула от боли.

– Я учу этих мальчишек тому, что спасет им жизнь, а ты трясешь перед ними сиськами, как паршивая шлюха!

Девушка сжалась от страха и подалась назад.

– Я… – пробормотала она растерянно, но Рений выругался и схватил ее за волосы. Она скривилась от боли, и он повернул ее лицом к мальчикам.

– Для меня не важно, если за моей спиной тысяча таких. Я научу вас не отвлекаться!

Одним ударом он сбил девушку с ног, и она упала. Продолжая держать рабыню за волосы, Рений поднял плеть и несколько раз стегнул ее по спине, приговаривая:

– Ты больше не будешь их отвлекать!

Когда он отпустил ее, девушка в слезах отползла от него на пару шагов, поднялась на четвереньки, встала и, рыдая, бросилась прочь со двора.

Марк и Гай смотрели на Рения, потрясенные случившимся. Наставник повернулся – глаза его метали молнии.

– Закройте рты! Здесь вам не игра! Я сделаю из вас людей, которые смогут служить республике и после меня. И я не потерплю слабости. А теперь возьмите камни и держите их, пока я не разрешу опустить.

Мальчики подняли руки, не посмев даже переглянуться.

Вечером, когда все поместье затихло и Рений уехал в город, Гай не отправился спать, как делал обычно, а пошел в комнаты рабов. Сам не понимая почему, он чувствовал себя виноватым и настороженно посматривал по сторонам – не мелькнет ли тень Тубрука.

Домашние рабы спали под одной крышей с хозяевами, но в другом крыле. Гай бывал здесь нечасто, плохо знал эту часть дома и теперь никак не мог решить, стоит ли постучать в двери или лучше позвать ее по имени. Вот только действительно ли ее зовут Александрия?

Девушка сидела на невысоком выступе перед открытой дверью и, похоже, так задумалась, что не заметила его. Убедившись, что это она, Гай негромко откашлялся. Девушка испуганно вскочила и замерла, опустив голову и глядя в пол. Она умылась после грязной работы, и ее кожа в вечернем свете снова была гладкой и бледной. Убранные назад волосы были перевязаны полоской ткани, глаза в темноте казались еще больше, чем днем.

– Тебя зовут Александрия? – тихо спросил Гай.

Она кивнула.

– Я пришел извиниться за сегодняшнее. Я смотрел, как ты работаешь, а Рений подумал, что ты нас отвлекаешь.

Александрия не шелохнулась и не подняла глаз. Молчание затянулось, и Гай покраснел, не зная, что делать дальше.

– Послушай, мне правда очень жаль. Он обошелся с тобой так жестоко.

Она ничего не сказала, хотя страдания переполняли все ее существо. «Я рабыня! – могла бы крикнуть она. – Каждый день для меня – боль и унижение. Тебе нечего мне сказать». Но перед ней стоял сын хозяина поместья.

Гай подождал еще немного и ушел, уже жалея, что вообще приходил.

Александрия проводила его взглядом: он шел уверенно, и в его походке чувствовалась сила, уже вложенная Рением. Вырастет и станет таким же жестоким, как старый гладиатор, думала она. Он свободен, он римлянин. Он еще юн, потому и сочувствует, но это в нем выжгут быстро. Лицо Александрии горело от гнева, выказать который она не посмела. Скромная победа – не ответить мальчику, – но все же победа.

О ходе занятий и успехах подопечных Рений отчитывался в конце каждого квартала. Накануне условленного дня, вечером, отец Гая возвращался из столицы и выслушивал доклад Тубрука о том, как обстоят дела в поместье, потом виделся с мальчиками и проводил еще некоторое время наедине с сыном. На рассвете следующего дня он встречался с Рением, и мальчики могли поспать подольше, радуясь небольшому отступлению от утомительной рутины.

Первый отчет разочаровал своей краткостью.

– Начало положено. Зачатки характера есть у обоих, – бесстрастно заявил Рений.

Пауза продолжалась достаточно долго, прежде чем Юлий наконец понял, что продолжения не будет.

– Они слушаются? – спросил он, удивленный отсутствием подробностей. Неужели он за это выложил столько золота?

– Конечно, – ответил Рений, явно озадаченный вопросом.

– Они… из них что-то получится? – не сдавался Юлий. Он не хотел, чтобы разговор прошел в том же духе и в той же манере, что и предыдущий, но снова чувствовал себя так, словно перед ним один из его старых учителей, а не человек, которого он сам же