Андрей Посняков - Московский упырь Страница 20

– Прохор, опять тебе развлечение. Митька, зови!

– Э-гей! – закричал в щель Митрий. – Подь-ка сюда… То я, Федька.

– Чего тебе?

– Да тут баклажка с вином осталась.

– С вином? Вот, славно! Молодец, что позвал… – Войдя в темный предбанник, часовой прислонил пищаль к стенке. – Ну, наливай!

– Держи!

Прохор махнул кулаком, и несчастный воин тихонько сполз вниз по стеночке.

– Вот и славно, – потер руки Иван. – Еще одежонка… Митька – бери пищаль и на улицу, мало ли, ротмистр в подзорную трубу смотрит? Есть у него такая штука, в избе на стенке висит.

Митрий послушно взвалил на плечо тяжелое ружье и вышел на улицу, стараясь не поворачиваться лицом к сторожевой башне. Мало ли. Быстро переодевшись, выбрался из бани Иван. Прохора, подумав, решили так и оставить в рясе – слишком уж дорого было время.

Ротмистр Афанасий Поддубский оказался не лыком шит! Разглядев в подзорную трубу подозрительное шевеленье у бани, живо выслал отрядец в полтора десятка человек. Иван заметил их первым, когда до людных улиц оставалось не так уж и много – всего-то пересечь пустошь. Но погоня было конной, поднимая снежные брызги, всадники пустили лошадей в намет, и беглецы со всей отчетливостью осознали, что не успеют.

Иван вытащил саблю, пожалев, что оставил в бане пищаль – слишком уж громоздкое было ружье.

– Эвон, овражек! – показал рукой вперед Митька. – Рванем?!

Рванули. Уж туда-то должны были успеть, и преследователи, поняв это, погнали галопом. Да, по дну оврага можно было уйти в огороды, к улицам, и там затеряться, растворясь среди местных жителей. Тем более что ротмистр Поддубский разгадал намерение беглецов слишком поздно.

Позади, проваливаясь в снег – ага, вышли все же в сугробы! – свистели и размахивали саблями спешившиеся всадники, впереди маячило заснеженное устье оврага, до которого оставалось саженей двадцать… десять… пять…

Оп! Нырнули. Саблю в ножны, чтоб не мешала бежать…

Вытянув руки вперед, Иван съехал на животе вниз, вслед за друзьями. Ударила в нос холодная снежная пыль, какие-то высохшие колючки в кровь расцарапали щеки; прокатившись, сколько мог, юноша поднялся на ноги, побежал… увидев, как бегущие впереди Митька и Прохор вдруг остановились, попятились, углядев впереди четырех вооруженных всадников. Нет, не тех, что остались наверху, те просто не успели бы сюда так быстро добраться. Маловероятно, чтобы была засада…

Тем не менее всадники повернули коней наперерез беглецам. Один из них скакал быстрее других. Иван выхватил саблю… Оно, конечно, пеший против конного долго не выдюжит… Юноша воткнул саблю в снег и развел в стороны руки:

– Чего это вы на честных людей бросаетесь?

– А вы чего по овражинам носитесь? – осадив коня, поинтересовался всадник – молодой светловолосый парнишка в стеганом бумажном панцире-тегиляе с высоким стоячим воротом и в войлочном колпаке.

– Слушай-ка, – Иван широко улыбнулся и сделал пару шагов вперед. – Ты, случаем, не из людей Дворжецкого?

– Не-а, я из…

Рывок за пояс – и парень кувырком полетел в сугроб, не помогли и стремена, слишком уж широки оказались. Птицей взлетев в седло, Иван обернулся, увидев кружащих вокруг Прохора с Митькой всадников. Всего-то трех! Дав стремена коню, нагнулся, подхватив саблю, страшное оружие в умелых руках, куда убойнее, нежели шпага или даже палаш.

– Эгей! – подлетев, Иван нанес удар первым.

Конечно же, вражина – дворянин или боярский сын в тегиляе – удар тут же парировал, но не сказать, чтоб уж очень умело. Правда, силен был детинушка, ничего не скажешь… Иван на это и рассчитывал, закружил рядом, нанося удары градом…

Удар! Искры! Удар!

Холодные злые глаза из-под шапки. Рыжие усы, бородка… Боже, как жутко пахнет чесноком!

Еще удар!

А теперь, не давая опомниться, саблю – плашмя. Пусть отобьет со всей дури…

Противник так и сделал – и силу отбива ловко использовал Иван, как когда-то учили. Вообще-то сабля в таком случае должна была войти противнику в шею… Но дернулся конь, и удар соскользнул на луку седла. Ничего… Еще раз…

– Эй, хватит! – грозно приказали рядом. – Я сказал: хватит! Сабли в ножны – оба!

Соперник испуганно погнал коня в сторону. Иван скосил глаза – больно уж голос казался знакомым. Господи! Не может быть!

В толпе нарядно одетых всадников он неожиданно признал недавнего своего знакомца Михайлу Пахомова, которому сам же помог бежать! Михайла, правда, сейчас ничем не походил на того пьянчужку, которого помнил Иван… хотя нет, глаза по‑прежнему искрились весельем. А одежка-то одежка – фу-ты ну-ты! Рейтарский полудоспех из стальных платин с блестящей кирасой, на голове сверкающий круглый шлем с накладными наушниками, в руках два пистоля!

Иван ухмыльнулся:

– Здорово, Михайла! Как сам?

Михайла, если и удивился, то не показал виду, лишь кивнул – привет, мол – да еще раз приказал убрать в ножны саблю.

– Надеюсь, никто не сделает ничего плохого мне и моим людям? – послушно исполнив приказанное, поинтересовался Иван, оглядываясь на маячивших позади приятелей.

– Кто эти люди? – подъехав ближе к Михайле, поинтересовался молодой парень, широкоплечий и, судя по всему, сильный, со смуглым, бритым по польской моде лицом с несколькими бородавками, но довольно приятным, даже можно сказать, красивым. Черненая кираса с узорчатым оплечьем и пластинчатыми набедренниками, надетая поверх короткого кафтана темно-голубого бархата, алый плащ, небрежными складками свисающий с плеч на круп коня, у пояса – сабля в зеленых сафьяновых ножнах, голова не покрыта… какой-то поляк-рейтар почтительно держал в руках золоченый шлем с убирающимся наносником-стрелою. Вообще, похоже, этот чем-то вызывающий явную симпатию парень здесь был за главного.

– Это? – Михайло с усмешкою оглядел беглецов. – Это – мои давние московские друзья, без помощи которых я бы к тебе не выбрался, государь!

Государь?! Так вот оно что! Выходит, это и есть «ин ператор Демеустри» – Дмитрий-самозванец, про которого на Москве шептались, что он – беглый монах Чудова монастыря Гришка Отрепьев. Ничего себе, монах! Очень даже уверенно держится.

– Ах, друзья? – хохотнул самозванец. – А вот, похоже, у ротмистра Поддубского имеется другое мнение. – Он показал рукою вперед – поистине, величественным жестом – на быстро приближавшегося и размахивавшего руками ротмистра.

– Государь! – Окончательно приблизившись, тот сделал попытку упасть на колени, но самозванец недовольно нахмурился, и Поддубский быстро вскочил на ноги, лишь глубоко поклонившись. Поклон, впрочем, тоже вызвал недовольство.

– Ладно тебе кланяться, – поморщился самозванец. – Знаешь ведь, что не люблю. Говори, что хотел.

– Эти расстриги, – ротмистр со злобою кивнул на ребят, – обманом выбрались из-под стражи, оглушили моих людей и пытались бежать!

– Да они не пытались, – вдруг засмеялся… Дмитрий… да, пусть будет так – Дмитрий. Надо же его как-то называть, ну не Гришкой же Отрепьевым, который, сказать по правде, был совсем другой человек. – Они не пытались, – отсмеявшись, повторил Дмитрий. – Они уже убежали бы, если б тут мы случайно не оказались. А, ротмистр? Проворонил?

Ротмистр повалился в снег:

– Не вели казнить, великий государь…

– Встань, я кому сказал?! – Самозванец нахмурился, впрочем, тут же вновь рассмеялся. – Знаю, знаю, Афанасий, ты мне верный служака. А грамоты, тобой посланные, я уже получил… – Он перевел взгляд на беглецов. – Значит, вот вы какие… монахи…

Скрестив руки на груди, Иван с вызовом посмотрел на самозванца, прикидывая, каким образом его можно захватить в заложники.

А самозванец, казалось, прочел его мысли!

– Во смотрит! – Дмитрий покачал головой. – Наверное, думает, как бы на меня напрыгнуть да ножичком… Михайла! – Он обернулся. – Это, кажется, твои знакомцы?

– Да, великий государь!

– Вот тебе их и поручу. Накормить, одеть, приглядеть. Вечером желаю с ними беседовать. Не сразу. По очереди.

Отдав приказание, самозванец поворотил коня и вместе со свитой поскакал в сторону воротной башни.

Вокруг беглецов остались лишь два отряда – ротмистра Поддубского и Михайлы.

– Ну что, господин ротмистр, поимел от царевича на орехи? – ухмыльнулся Михайла. – В общем так – приказ ты слышал, потому пленников я у тебя забираю.

Поддубский растопорщил усы:

– Баба с воза – кобыле легше! Забирай – твоя теперя забота.

И, обернувшись, подмигнул беглецам:

– Пока, робяты, не кашляйте!

Михайло проводил долгим взглядом ротмистра и его отряд, потом повернулся и жестом позвал пленников:

– Ну что, парни, идем. Велено вас накормить да одеть.

Иван гордо выпятил грудь:

– Предупреждаем, что мы присягали государю царю Борису Федоровичу и позорить себя бесчестием отнюдь не намерены!

– А, пустое, – звякнув доспехом, лениво отмахнулся Михайла. – Никто тут позорить вас не намерен. Извиняйте – не того вы полета птицы.