Райдо Витич - Противостояние Страница 20

найдут, если заподозрят женщину в укрывательстве, помощи — ни ее, ни девочки не

будет.

Этот груз девушке было не унести.

Она поднялась, слепая от боли и пошла, еле дыша, передвигая ноги наугад.

Женщина преградила ей путь:

— Не ходи! Убьют!

Лена вцепилась ей в плечо, посмотрела в глаза и перевела взгляд на застывшую у

постели девочку. "Поняла?" — уставилась опять на мать. И оттолкнула, выползла

за порог. Женщина больше не останавливала.

Она шла сначала по стене избы, потом как придется. Падала, лежала, глядя в небо

или траву и, вновь заставляла себя встать, идти.

Она боролась.

Боролась ни с болью, от которой перехватывало дыхание и темнело в глазах, ни с

собой — она воевала против жестокости, насилия, бессмысленности убийств. Против

бесчеловечности и смерти. Против того что увидела, против собственного брата.

Она дошла до первого поста и сползла по стволу сосны, потеряв силы. Сидела и

смотрела на Сашка, а тот на нее. Сплюнул в сторону и опять смотрит во все глаза,

молчит. Бледный отчего-то. Замерз на дежурстве?

Тагир первый очнулся, сдвинул кепку на затылок, в прострации рассматривая

девушку, и шагнул к ней, хотел помочь поднять на руки. Но та вцепилась рукой в

ворот телогрейки и уставилась в глаза: сама, понял?! Сама!! Не трогай! —

отпихнула. И поднялась, дрожа от надсады. Уперлась спиной в ствол, постояла и

пошла.

— Здесь останешься, — бросил мужчина напарнику и пошел рядом с Леной, на

всякий случай, страхуя ту.

Сашок как приморозился к месту, увидев, в каком виде Пчела, так и остался стоять.

Только взгляд следил за удаляющейся фигуркой и росло немое удивление: как она

дошла?

Она шла целенаправленно к землянке командира, не замечая ничего и никого.

"Нужно отдать шрифт. Нужно отдать шриф", — билось в голове и вело вперед,

заставляло переставлять ноги.

Она не видела, как замирали бойцы, заметив ее, как хмурились, начинали

собираться, окружая ее.

Дрозд вовсю флиртовал с Надей. Хохотушка смеялась, выказывая очаровательную

ямочку на щеке и, он чувствовал, сдавалась. Еще немного и возможно вечером он

сорвет первый поцелуй.

Но тут Костя Звирулько явился, всю малину испортил.

Положил руку на плечо, разворачивая к себе и, у Саши улыбка сама с лица спала.

Если судить по виду мужчины — случилось что-то очень паршивое.

— Саня…

И молчок.

— Ну! — тряхнуло мужчину в предчувствии беды. Надя была забыта в момент.

Лейтенант лихорадочно начал соображать: кто, что как, когда. Но ответа не ожидал.

— Лена, — глухо выдавил Звирулько.

На Дрозда словно ушах ледяной воды вылили — качнуло, с лица краска ушла. Секунда

и Сашка без памяти рванул по расположению с единственным желанием найти Лену.

Увидел, и как на забор смаху наткнулся.

Она шла медленно и упорно, не соображая, зажимая живот рукой. На лице от глаза

до разбитых губ кровоподтек, через глаз к носу ссадина, кровь.

Он не знал, кого убить за это, не понимал, почему все стоят и молча смотрят на

девушку.

"Яна надо".

— Яна позовите! — бросил бойцам. Кто-то сорвался с места и ринулся за врачом.

Саша подошел к Лене, а что сделать, сказать не знает, и тронуть ее страшно.

Она молча смотрела на него темными глазами и, он не сразу понял, что у нее

неестественно большие зрачки.

— Лена? — прохрипел, холодея от страха за нее, зверея от ярости на того, кто

избил ее, кто смел тронуть.

Никогда ничего он не боялся, никогда не верил в Бога, но сейчас до дрожи в

печени боялся потерять Лену, и молил: "только не забирай ее Господи. Только не

ее! Ее-то за что?!"

Она таранила взглядом: "уйди. Уйди!" Еще пара шагов и землянка командира. Еще

пара шагов и она отдаст шрифт. И сможет отдохнуть, чуть-чуть, совсем немного…

пожалуйста…

И качнулась, на секунду потеряв ориентиры.

Лейтенант, боясь, что она упадет, обнял ее и задел покалеченные ребра. Тихий

стон и девушка обвисла на его руках.

— Смертельного нет. Поправится, — успокоил Ян.

— В смысле, все хорошо?!

— Не кипятись, про «хорошо» я не говорил. Вообще ничего хорошего нет, когда

избивают женщин.

— Молчит она поэтому? Повредили что-то? — голос Дроздова подрагивал от

беспокойства.

— Думаю это нервное, Саша. Что-то ее очень сильно потрясло. Психика детская,

хрупкая, оказалась не готова.

— К чему именно?

— Сейчас мы это не узнаем. Наберись терпения.

Ян был спокоен, а Александр метался.

— Что же она «везучая» такая?

— Война. Что ты хотел?

— Вот ее и не хотел.

— Не ты один. Иди, не мельтеши. Сегодня за Леной присмотрю, а завтра у себя

будет, девушки присмотрят. Организм молодой, поправится быстро. Иди, иди, —

вытолкал мужчину прочь из избы.

Лена лежала за занавеской и смотрела перед собой. Ей не было дела ни до себя, ни

до разговора друзей. Она не могла избавиться от наваждения — Игоря,

расстреливающего людей. И никак не могла ни принять это, ни понять, ни выкинуть

из головы.

Глава 16

"Язык" жирный попался, во всех смыслах. Еле дотащили гада.

— Ну, боров, — перевел дух рядовой Голуба. — Это ж надо так отъесться сволоте.

Сержант хлопнул того по плечу: поднимайся.

— Сейчас тоже сообразим перекусон. Дома все ж.

— Дома, — затянулся трясущейся рукой рядовой Сумятин. — А могли не выйти.

Лейтенанта черти хороводят, не иначе. Какого было так глубоко в тыл немцев идти?

— Зато навар хорош. Знатную птицу взяли.

— Назарову это скажи.

— Ай, Вася.

Из штаба вышел лейтенант, оглядел свое воинство и улыбнулся:

— Дырочки под ордена готовьте.

— От це дило! — гордо расправил плечи Еременко и Голуба следом перестал фасад

избы подпирать, выпрямился.

— Федор, поесть сообрази, — попросил сержанта лейтенант. И попер по хляби из

грязи и снега в расположение части. Ребята за ним.

Фронт откатывался, вставал, двигался вперед, опять откатывался. Отступали,

наступали, опять отступали. А куда дальше? За Урал?

Санин давно не заморачивался. Немец, гад, силен, хитер, да только все равно хана

ему будет — в этом не сомневался. У ребят такой градус злости уже был, что было

ясно — предел. Дальше голыми руками врага душить и рвать будут.

Коля жевал овсянку, кутаясь в шинель и, смотрел на бойцов. Те слаженно ложками

работали, выхлебывая из котелков кашу и, будто обычные мальчишки, обычные

мужчины.

Вася Голуба — от станка к ружью.

Семен Ложкин — двадцать первого июня на выпускном был, а в сентябре уже на

фронте. Вместо института — война.

Ефим Сумятин — кому скажи — не поверят — учитель.

Сержант, Федор Грызов — бухгалтер.

Иван Смеляков — артист, трагические роли играл, а в первый же день войны на

фронт попросился и с июня одна у него роль — солдата и одна пьеса — война.

Тимофей Еременко — в августе демобилизоваться должен был. Девушка ждала,

пожениться собирались. По ночам он все ее фото рассматривает и словно

разговаривает с ней. А ведь убита — точно знает…

В землянку лейтенант Шульгин завалился:

— Привет, разведка! — гаркнул бодро, с сапог снег стряхивая. — Привет, Коля,

— руку подал.

Санин пожал, котелок ему свой подвинул:

— Жуй, горячее.

— Метет, блин, — согласился. — Холодно.

— Так ноябрь, чего ждали, товарищ лейтенант? — усмехнулся сержант. — Чаек вот

поспел. Будете? — снял с буржуйки закопченный чайник.

— А то, сержант!

Кипяток разлили по кружкам, гость сверточек из-за пазухи вытащил. Развернул

тряпицу, выказывая три кусочка рафинада, предложил щедро:

— Угощайтесь.

— Ой, Миша, — улыбнулся Коля.

— Богач, да, чего уж, — протянул Еременко, взял один кусочек.

— Порубите. В прикуску оно ох как вкусно.