Переулок Мидак - Нагиб Махфуз Страница 20

Лицо «быка» помрачнело, он снова было принялся изображать плач, однако Зайта опередил его:

— Мне трудно будет сломать тебе ногу или руку, как бы я ни пытался, и что бы я с тобой ни сотворил, ты никогда не вызовешь сочувствия ни у кого. Такие мулы, как ты, вызывают только одно презрение, где бы они ни поселились. Но не отчаивайся, — доктор Буши потерял терпение, дожидаясь, пока он скажет эту фразу, — есть много способов. Я научу тебя искусству притворяться слабоумным, например. Тебе для этого ничего особого не нужно. Да, слабоумным. Я заставлю тебя выучить наизусть несколько славословий в честь Пророка…

При этом лицо мужчины засияло от радости, и он преисполнился особой благодарности Зайте, пока тот не прервал его своим вопросом:

— Почему ты не стал одним из тех, кто промышляет на большой дороге?

Мужчина смиренно ответил:

— Я добрый несчастный человек, и ни на кого не замышляю зла, я всех люблю.

Зайта презрительно промолвил:

— И ты хочешь втянуть меня в эту политику?!..

И он повернулся ко второму посетителю: тот был худым, невысокого роста. Зайта с облегчением произнёс:

— Хороший материал…

Мускулы на лице мужчины растянулись в улыбку, и он в порыве благодарности сказал:

— Огромная хвала Аллаху…

— Ты создан для того, чтобы быть слепцом, разбитым параличом.

Мужчина с радостью повторил:

— Это по милости Господней.

— Операция эта скрупулёзная и опасная. Позволь мне спросить тебя, что ты будешь делать, если случится самое худшее: предположи, что на самом деле лишишься зрения по ошибке или небрежности, что тогда?

Посетитель заколебался на миг, затем с безразличием ответил:

— Это благо от Аллаха! Разве моё зрение принесло мне что-нибудь, чтобы я сожалел о его утрате?

Зайта с облегчением произнёс:

— Ты и впрямь с таким сердцем сможешь противостоять всему миру…

— С позволения Аллаха, господин мой. Отдаю свою душу в ваши руки. Я буду отдавать вам половину того, что получу от добрых людей…

— Такие слова говорить у меня не дозволено. Мне достаточно и двух грошей помимо оплаты операции, и я знаю, как получить принадлежащее мне по праву, если у тебя возникнет коварная мысль оттянуть платёж…

Тут Буши предостерегающе заметил:

— Ты не упомянул о своей доле хлеба.

Зайта продолжил:

— Конечно, конечно. А сейчас начнём операцию. Операция тяжёлая, и будет испытанием твоей выдержки. Скрывай боль, пока можешь..

Представьте себе, что пришлось вытерпеть этому тощему телу под молотящими ударами жёстких рук Зайты. А на бледных губах его нарисовалась дьявольская улыбка…

8

Контора в переулке Мидак была источником непрекращающегося шума в течение целого дня. Многочисленные работники трудились всё время, за исключением недолгого перерыва на обед. Поток импортируемых и экспортируемых товаров лился без остановки, несколько огромных грузовиков издавали грохот, разъезжая по Санадикийи и граничащим с ней Гурийе и Аль-Азхару. Полноводное течение клиентов и работников также вносило свою ноту в эту какофонию. Контора занималась парфюмерией, продаваемой оптом и в розницу. Не было сомнений, что прекращение поставок из Индии из-за войны причинило рынку этих товаров значимый ущерб. Однако несмотря на это, компания сохранила свою репутацию и центральное место на рынке. Военная ситуация также удвоила её активность и прибыль. Благодаря всему этому условия военного времени побудили господина Салима Алвана заняться торговлей такими товарами, на которые прежде он даже не глядел, например, чай. Таким образом, он заваливал ими чёрный рынок и получал баснословные барыши.

Господин Салим Алван сидел за своим внушительным письменным столом в конце коридора, примыкающего к внутреннему дворику конторы, окружённому складами. Он находился в центре, откуда мог наблюдать за конторой и внутри, и снаружи; ему было легко следить за всеми: и за работниками, и за грузчиками, и за клиентами. Поэтому-то он предпочитал сидеть в этом месте, а не в одиночку в кабинете, как делали его коллеги-крупные коммерсанты. По правде говоря, коммерсант — по его собственному выражению — должен всегда держать глаза открытыми. В реальности же он представлял собой пример успешного бизнесмена, знатока в своей сфере, способным нести на себе такое бремя. Он не был выходцем из порождённой войной среды нуворишей, так как, опять же, по его выражению, был торговцем, сыном торговца, при том, что в самом начале его не считали богатым. Его бизнес прошёл через опасности первой мировой войны и оказался прибыльным. Нынешняя же, вторая мировая война, застигла его, утяжелив весы торговли и обогатив его. При этом он не был лишён тревог и забот: по его мнению, он был один воин в поле, без всяческих заступников и помощников. Его отличное здоровье и живость давали ему право не обращать внимания на все эти заботы, но вот подумать о будущем было необходимо, будь оно близким, или отдалённым, на тот случай, если он скончается или будет стоять одной ногой в могиле, а компания потеряет руководителя.

Жаль, и правда, что ни одному из трёх его сыновей не приходило в голову выйти вперёд, чтобы помочь отцу в его трудах. Все трое были едины в одном — они держались подальше от коммерции, и его попытки склонить их на свою сторону были напрасны. И по достижении им пятидесятилетнего рубежа он не смог избежать одного: взять все дела в свои руки. Несомненно, он сам был ответственным за такой гнетущий исход, ибо, несмотря на свой деловой склад ума, был великодушным и щедрым, или, по крайней мере, это проявлялось дома и среди родных.

Дом его имел настолько прекрасную постройку, что походил на дворец: дорогая мебель, изобилие слуг и свиты. Более того, сразу после женитьбы он переехал из Гамалийи из своего старого дома в высокую виллу-дворец в Хилмийе. Дети его росли в новой атмосфере, оторванной от среды торговцев и подобных им кругов, что несомненно, привило им некое презрение ко всем свободным профессиям. Они схватились за новые идеалы благодаря приятной жизни и кругу общения, не будучи знакомы с тем, как живёт и чем занимается их отец. Когда пришло время выбирать