Михаил Голденков - Северный пламень Страница 21

— Каша со шведами, пан Кмитич, — ответил он.

— Каша со шведами? — приподнял брови Микола.

— Да не! — также рассмеялся другой солдат. — Вы чего не подумайте, пан Кмитич! Мы людей не едим. Это мы так кашу со шкварками называем. У шведов переняли!

— Хм, разве у нас такой нет? — спросил удивленно Микола, впрочем, плохо знакомый с простой мужицкой кухней.

— Оно, вроде, дело простое, кашу со шкварками смешать! — вновь засмеялся рыжий лявон. — Да вот шведы как-то первыми догадались. Может, и у нас где такое есть, не знаем…

В тот же вечер Микола подошел к Врангелю. Жигимонт Врангель был типичным боевым офицером, высоким, широкоплечим, неулыбчивым вечно хмурым паном. Он был чуть младше Миколы, но смотрелся значительно солидней: мужественное скуластое лицо, прямой с горбинкой нос, повелительный взгляд и всегда, даже на войне, неизменный длинный бурый парик и треуголка с щегольскими галунами. Ему Микола даже завидовал — на войне этот человек чувствовал себя в своей тарелке. Кмитичу по-прежнему хотелось сесть на коня да поехать в любимую Оршу…

— Не, пан Миколай, лявонов я вам, любы мой, не отдам, — отрицательно покачал кучерявым париком Врангель, — они у меня огонь! На них весь батальон держится.

— А я вам за пятерых лявонов десять других русских дам. Тоже хлопцы хоть куда!

— Десятерых? Ну, ладно, — подумав, согласился в конце концов Врангель. И в тот же вечер обмен состоялся. Нельзя сказать, что новгородские русины приняли известие с большим энтузиазмом, но повиновались…

В Гакгофе Карл узнал, что впереди теснины финской речушки Пигайоки заняты большим войском графа Шереметева, опустошавшим округу: путь пролегал между двух отвесных утесов по топкому болоту, где через ручей наброшены были два деревянных моста. За ручьем и притаились драгуны Шереметева, до шести тысяч сабель, прикрытые кустарником. Имелись и пушки. Московский граф мог обстрелять болото и, по всей вероятности, легко остановил бы шведов, если бы распоряжался искуснее: вместо того, чтобы разрушить мосты, Шереметев послал за ручей на противоположную сторону, версты за три, восемьсот человек для фуражировки и окончательного опустошения окрестностей с приказом жечь все на своем пути — уж такую тактику выбрал сам Петр, скопировав ее, видимо, с предыдущих стратегий ненавистных им самим царей Московии.

Либо Петр не понимал, либо не хотел понимать, что тактика выжженной земли — это вырытая для себя же яма в темноте; это сотни, а то и тысячи местных крестьян, которые уже твои враги, убьют твоих же солдат как мародеров и бандитов… Не понимал царь… Как не понимал и его отец Алексей Михайлович, выжигая огнем всю Литву, как не понимал Иван IV Ужасный…

16 ноября, в полдень, московский карательный отряд неожиданно наткнулся на шведский авангард, состоявший из не более чем шестисот человек, и под огнем пушек и фузей повернул врассыпную назад в полной панике. Карл по первым же пушечным выстрелам прискакал к своему авангарду уже вечером и направил орудия на теснины Пигайоки, с тем, чтобы на рассвете взять их штурмом. Шереметев, имея при себе дворянских «недорослей» до шести тысяч человек, полагая, что перед ним большое войско, оставив мосты в теснинах нетронутыми, в ночь на 17-е ноября почти бежал к Силламеге, где также не горел желанием оставаться, и уже на другой день пришел побитым псом к Нарве. Карл быстро следовал за ним. Быстрый марш шведской армии обеспечил местный латышский крестьянин Стефан Раабе, указав королю самые короткие и удобные тропы. На следующий день Микола Кмитич со своим полком был уже в Лагене, верстах в десяти от Нарвы…

Рано утром 18-го ноября царь Петр покинул нарвский лагерь своей армии, уехав в Новгород и передав бразды правления только что появившемуся перепуганному Шереметеву. Скорый и непонятный отъезд царя и появление графа, а вместе с ним и слухов, что приближается многочисленная армия шведов, внесли страх в сердца солдат и создали переполох. Солдаты бузили, то и дело делегация от новгородских русин подходила к Шереметеву, Потоцкому либо самому фон Круи с требованием сдачи шведам. Шереметев был в растерянности, но Круи уверял: нельзя идти на поводу у солдат, надо им отвечать, что переговоры ведутся, но самим готовиться к обороне…

— Шведов до тридцати тысяч. А то и до тридцати двух, — уверял трясущийся Шереметев герцога фон Круи…

В это время изнуренная стремительным марш-броском восьмитысячная армия Карла с тридцатью семью пушками представляла из себя далеко не самое устрашающее зрелище: много было больных от трудности быстрого похода в глубокую осень, которая всегда холодна в Южной Балтике. Тем более, что вся страна от Пурца до Нарвы вконец была опустошена царскими ратниками… Шведское войско то и дело останавливалось на ночлег под открытым небом, нередко шли проливные дожди, а продовольствия было явно недостаточно: обоз остался в Везенберге, и солдаты все несли на себе. Никто, правда, не роптал… Карл мужественно разделял со своими солдатами все тяготы похода, ночуя под открытым небом, помогая канонирам выталкивать из грязи пушки, поедая солдатскую похлебку на глазах у своих подчиненных… До Нарвы оставалось пройти не более пяти верст.

Днем 18-го числа, когда в Литве сошлись друг с другом войска Огинских и Сапег, в московской армии тоже ударили тревогу. Пока что учебную. Герцог фон Круи осмотрел лагерь, велел поставить впереди него сто человек для наблюдения и, при пароле «Петрус и Москва», отдал приказ всем офицерам:

— Тщательно всю ночь ходить дозором от одного полка до другого. Если же случится тревога, немедленно донести. После пароля в лагере не стрелять, под смертною казнию. Половине войска всю ночь стоять в ружье. Перед рассветом раздать солдатам по 24 патрона, и в случае тревоги полковнику артиллерии Крагену быть на главной батарее, а по сигналу всем офицерам находиться на своих местах. Пред солнечным восходом всей армии выстроиться, чтобы видеть, в каком она положении, и по трем пушечным выстрелам музыке играть, в барабаны бить, все знамена поставить на ретраншементе. Стрелять же не прежде как с двадцати или с тридцати шагов от неприятеля.

— Но ведь солдаты могут ослушаться! — возразил Потоцкий. — Мы же дурим их насчет переговоров о сдаче!

— Никаких попустительств этим чертовым солдатам! — разгневанно выкрикнул герцог, обведя всех раздраженным взглядом. — Слышать больше об этом не желаю! Всем выполнять свои обязанности! Дер тойфель! — выругался он в конце по-немецки…

Микола Кмитич со своим Вестманландским полком был уже на расстоянии пушечного выстрела от московитского лагеря. В подзорную трубу был хорошо виден остров «Пильной мельницы».

— Именно это препятствие предстоит вашим солдатам взять, — тыкал пальцем в желтой перчатке Жигимонт Врангель, указуя на остров, — мы тогда разрежем московскую армию на две части и разобьем…

Ночь прошла спокойно. Объезд, назначенный фон Круи для дозора, из лагеря выслан так и не был, и шведский генерал Рибинг, пользуясь ночною темнотою, измерил глубину рва вокруг московитского ретраншемента совершенно никем из московитян не замеченным. В 11 часов утра 19-го ноября полк Кмитича вместе со всей армией шведов вышел из леса на возвышении Германсберг, прямо перед московитским лагерем. Карл и его «правая рука» — генерал Карл Густав Реншельд, весь торжественный, в длинном белом парике, в черной кирасе поверх желтого мундира, приказали войску строиться в боевой порядок, сами же поскакали вперед для обозрения местности. Шведская армия была так малочисленна, что, при полном ее выходе из леса, герцог фон Круи сказал своим офицерам, опуская подзорную трубу:

— Ну, господа, прибыл авангард шведов. Надо быть готовыми, что вскоре появятся и основные силы нашего друга Карла. Авангард слишком мал, чтобы атаковать наши позиции…

На правом фланге шведского войска командующим был генерал от кавалерии барон Отто Веллинг. Пехотой руководил генерал-майор Кнут Поссе… Один взвод гвардейских гренадеров шел под командованием лейтенанта Франса Антона Реншильда. Один батальон лейб-гвардии пешего полка (сводный гренадерский) подчинялся капитану графу Якобу Сперлингу. Первая линия атаки состояла из трех батальонов лейб-гвардии пешего полка под командованием майора Карла фон Нумерса, подполковника Карла Густава Пальмквиста, капитана Эдварда Эренштеена. Второй линией командовали капитан барон Карл Магнус Поссе и капитан Карл Эриксон Спарре. В третьей линии синими рядами с поблескивающими багинетами стояли солдаты батальона Хельсингландского пехотного полка полковника Ерана Юхана фон Кнорринга. Казимир Жигимонт Врангель — земляк Кмитича — находился рядом с оршанским полковником, командуя вторым батальоном Вестманландского полка.