Алесь Пашкевич - Сімъ побѣдиши Страница 21

   — Да не трынди ты, — снова вздохнул Мороз. — Толком можешь сказать? 

   — Так точно… — Керзон вытер о лампасы вспотевшие ладони. — В нашем секретном центре добились неслыханного! Имею в виду операцию «Плацента»… Проведена операция, после которой пациент помолодел на тридцать лет! 

   Он набрал воздуха и замолчал. 

   — Ну-у… — президент сложил на животе длинные руки. — И что — Госпремию тебе за это дать? 

   — Я не о том, не так поняли… Я с предложением… Только правильно меня поймите… Операция сверхсекретная. Помимо проверенного медперсонала о том знаем только я и мой зам. Я лично курировал… А потому имею честь предложить… Только правильно поймите… 

   — Да не тяни ты резину, чего хочешь?! 

   — Хочу, только правильно… ведь от всей преданности… Лишние ваши годы никому не помешают… Хочу предложить… омолодиться! 

   Президента как ошпарили: 

   — Что?! Ты это… Думаешь, что я уже не могу со своими старыми костями тут сидеть?! Да?! 

   — Никак нет… Я совсем не о том… Я просто как лучше… Денег же на это пошло… Потому как лучше хотел… — Керзон неожиданно обмяк и затих. 

   — Как лучше, говоришь? А что там за операция? Не подтяжку же ты мне предложишь сделать, а? 

   — Что-о вы… — оживился Керзон. — Медики это сеансом зовут… Там пуповину наращивают, а пациента, так сказать, в бароплаценту…

    — В баро — чего? 

   — Плаценту... О том лучше сами медики пусть... Мы же в первую очередь за безопасность и секретность... Ну а результаты, я скажу-у-у! — Керзон невольно облизнулся. — Деда одного... полуслепой был, болезней букет... еле таскался… а через девять месяцев, прошу прощения, бабу попросил! И вот уже полгода джигитует... 

   — Бабу, говоришь?.. — президент впервые со дня неожиданной болезни улыбнулся. — Что ж, будем думать. Продолжайте работу... 

   Керзон вышел с видом победителя, чем насторожил помощника. 

   — Ты… это… галопом-по-европам, мне ничего не хочешь сказать? 

   — Не имею права, товарищ Жокей, номер ноль, сам понимаешь. 

   А через несколько минут помощника позвал к себе президент. 

   — Значит, так... Надоел он мне. Пусть отдохнет. Сделай так, чтобы Керзона я не видел. И срочно ко мне его зама. Как его там? 

   — Бадакин. 

   — Да хоть Сракин...

   Ночью он снова не смог уснуть. Замучили воспоминания, а ко всему — разболелась голова, ломило суставы, измучила одышка... От таблеток да порошков уже на рвоту тянет... 

   Утром вызвал помощника. Тот, как и хозяин, тоже не спал, чашками глотал кофе, но выглядел бодрым. 

   — Готовь встречу. Поехали, хочу посмотреть, что там... 

   О визите президента в секретную лабораторию помимо его самого и охранников знали только два человека — Бадакин и Жокей. Вначале высоким посетителям показали две видеозаписи: скрюченный старик, до сеанса, и оживший мужчина лет под сорок — после. 

   — И что, это один и тот же хрен?! — не поверил увиденному Мороз. 

   — Да. Процесс сеанса контролировал лично я. Если честно, и сам до сих пор удивляюсь, — вскочил Бадакин. 

   — Расскажи, как такая байда получилась… 

   — К сеансу готовились девять лет. За медобеспечение отвечает профессор Скоркин. У него в подчинении три ассистентки. Все, как понимаете, проверенные и изолированные. Пациент был отобран в Лукском районе. 75 лет. По легенде — пропал без вести. Доставлен в лабораторию. С того времени — под нашим наблюдением. Самочувствие отличное, медпоказатели в норме, только… — Бадакин затих. 

   — Ну? 

   — Только женщин требует. Новых. А тут же секретный объект… Профессор жаловался, что его медичек дед уже заюзгал… 

   — Это не болезнь! — улыбнулся Мороз, разгладил усы и спросил серьезно: — А есть какие-то осложнения? 

   — Нет, товарищ президент, не выявлено. 

   — Так что же вы ему тут сделали? Не на клизмах же он помолодел?! 

   — Нет... Тут целая программа. Ему… это… пуповину восстановили… и в плаценту, как в материнский живот… 

   — Иван Владимирович, — мягко промурлыкал Жокей (любил в присутствии высоких лиц так назвать президента, подчеркивая свою близость к нему и козыряя тем), — я сильно извиняюсь, что перебиваю, но, может, стоит позвать самого профессора? Он бы поведал обо всем более детально… 

   — Да, правильно, давай!.. 

   Старый профессор вначале чуть не обмер от неожиданности, но потом оклемался и выглядел уверенно: 

   — Опыты базируются на основе медико-физических, невропсихологических и биометральных факторов… 

   — Стоп-стоп, — замахал руками президент. — Не гони свою пургу! Ты можешь просто и по-человечески объяснить, как деда омолодил? 

   — Да-да, простите, сейчас… — профессор достал носовой платок, вытер вспотевший лоб и продолжил: — Человек начинает стареть с того времени, как рождается. Мир — это данная Всевышним и испорченная человечеством плацента… Вот мы и попробовали возвратиться к первичности, к материнскому, так сказать, лону. Создали искусственную плаценту и поместили в нее пожилого пациента. Все термальные и прочие жизненно необходимые процессы контролировали автоматически. Пациент спал, а за период сеанса тело очищалось и аккумулировало запасенную энергию. Омолаживалось… 

   — А как он дышал? 

   — Так же, как и в животе матери, только, разумеется, искусственно… 

   — А что ел в том вашем пузыре? 

   — Необходимые витамины и питание подавались в плаценту… или, по-вашему, пузырь, через… 

   — Да знаю я эту плаценту не меньше вашего! — перебил президент профессора. — Мы с ветеринарами их последами называли… 

   Все уставились на профессора, но тот был сбит сравнением. Он помолчал, собрался с духом и продолжил: 

   — Человеческий пуп есть тайна, своеобразное соединение с миром. Через него, после специальных операций, мы и подводим необходимые пути питания и отбора отходов. Повторюсь, метод очень простой и естественный. Он повторяет то же, что делается в материнском лоне с ребенком. И термин, как понимаете, мы запрограммировали тот же… 

   — Ну а потом, через девять месяцев… что? — президент оживился. 

   — Все… — не понял профессор. — Останавливаем сеанс. 

   — И пуповину режете? 

   — Ну да, можно и так сказать. Соответствующие пути хирургически удаляются... 

   Вопросов больше не было. Почмокав, Мороз неожиданно предложил: 

   — А давай, профессор, мы и тебя омолодим. Голова, вижу, умная, а то еще кевкнешься, и медицина наша обеднеет! 

   Профессор неловко улыбнулся, а Бадакин вскочил и залепетал: 

   — Товарищ президент, ваша воля — закон, но прошу простить и понять… Сеанс чрезвычайно затратный в плане финансирования… Я бы сказал — мегазатратный… 

   — Понял… — вздохнул Мороз, снова чмокнул и приказал: — Покажите мне уже своего деда! 

   Пациента привел сам Бадакин. Дедом назвать его мог разве что младенец: выглядел он подтянуто и бодро. Увидев президента, обрадовался и чуть не бросился обниматься: 

   — Ива-ан Влади-имирыч, здрасте, ты ли это? 

   — Ну-ну, остынь! — буркнул на него Бадакин, но Мороз только улыбнулся: 

   — Ничего-ничего... Так как, мужик, ты себя чувствуешь? 

   — Жаловаться не на что... 

   — А мне доложили, что к девкам не пускают. 

   — Ну... енто можно и поправить. 

   Президент приблизился к пациенту, заглянул в глаза, похлопал по плечу и подытожил: 

   — Хорош, мать твою! — И через паузу: — Мне сказали, что ты мой земеля. И правда, из-под Лук? 

   — Ну а откуда ж?.. 

   — А чем занимаешься? 

   — Теперя ничем… В энтой санатории отдыхаю. Спасибо вам и дохторам — и накормлен, и одет, и заботы нет! 

   — А до «санатории»? 

   — Так это... конюхом. Пасу, кормлю, а летом за бабу на весовой сижу... 

   — А не тяжело в таких годах за лошадьми бегать? 

   — Что вы, Владимирыч! До санатории, не сбрешу, не мог уже, думал бросать. А теперя вылюднел так, что и галопом совладаю!.. 

   — Слышал, Жокей? — Мороз повернулся к помощнику. — Еще один наездник в нашем эскадроне! — довольно улыбнулся и хлопнул в ладоши, что означало — кончай базар, айда домой...

   И снова он ночь не спал. А может, и спал, но вместо снов в голове крутились лабораторные ролики: плацента с мутной жидкостью, человек в ней... Точь-в-точь малое дитя в утробе роженицы. Только наружу какие-то шланги тянутся, а над ними десятки аппаратов, мониторов, ламп...

   Только на третий день, изможденный размышлениями и нездоровьем, президент решился: 

   — Ну что, конюхи мои верные, готовьте свои плаценты. Была не была —  буду омолаживаться! — Он оглядел вытянувшихся Жокея и Бадакина, повернулся к последнему и, прибавляя в голос грозности, спросил: 

   — А ты что это ко мне без лампасов приперся?!