Алесь Пашкевич - Сімъ побѣдиши Страница 22

   — А ты что это ко мне без лампасов приперся?! 

   Бадакин тихо выдавил: 

   — Товарищ президент, полковнику лампасы... не положены. 

   — А почему — полковнику? Жокей, галопом тебя по европам! Готовь мой указ о присвоении ему генерала! И назначаю Бадакина председателем Службы государственной безопасности. Смотрите только, чтобы за девять месяцев тут херни какой не напороли, а то шкуру спущу!.. — Помолчал, снова придирчиво осмотрел подчиненных и окончил уже более ласково: — Подумайте, чтобы за это время я из телевизора не вылезал... Монтаж там какой сделайте, ну… как я принимаю одного, второго, документы подписываю, вас, лентяев, гоняю. Подключите Федоренкина, он знает, что и как. Ясно? 

   — Так точно! — в один голос гаркнули помощник и службист. 

   — Ну вот и славно… Не побейтесь только, кто моей повитухой будет, плацента-шмацента...

   Народ затушил пожары, отстраивал сожженные лачуги, пил водку и смотрел телевизор. 

   Администрацию президента начал доставать премьер Сысанков, он рвался к президенту с какими-то неотложными заботами, пока его семиэтажно не обложил и не выгнал Жокей. Премьер надломился, засел на даче и тоже запил. 

   И вот — звонок председателя Службы госбезопасности: 

   — Товарищ Жокей, срок сеанса закончен. Будем останавливать? 

   — А какие другие предложения? 

   — Не понял... 

   — Понимаешь ты все не меньше моего, — обрезал его Жокей. Сладким было для него — по сути, руководителя государства — это время; разные кощунственные мысли в голову лезли, но боялся он их, отгонял: кто знает, чем они аукнутся... Да и, зная норов хозяина, не мог не думать о том, что без чьей-то подстраховки не полез бы тот в плаценту... — Конечно, заканчивай! 

   Жокей покосился на портрет президента, заказал себе кофе, выпил без удовольствия и заспешил в лабораторию.

   Перед входом уже стоял лимузин, и Жокей испугался, что опоздал первым поприветствовать хозяина. Возле лифта его ждал окаменевший Бадакин, нервно схватил за рукав и потянул в глубь вестибюля. 

   — Слушай... вышел казус. Не знаю, как объяснить... 

   — Президент живой? — оборвал его Жокей. 

   — Да, да... Что ты! Все получилось, только... 

   — Что «только»?! Не тяни! 

   — Помолодевший, здоровый, только... в своем времени. 

   — Как это… в своем? 

   — Да пойдем, сам увидишь! 

   В ярко освещенной палате сидел выбритый и вымытый Мороз. Помолодевший… чуть ли не на половину возраста. Если бы не растиражированные фото времен молодости, его тяжело было бы узнать: ни мешков под глазами, ни морщин, ни обвислой челюсти... 

   — Господин президент, разрешите приветствовать вас! — начал Жокей, вобрав голову в плечи, но хозяин зло сплюнул и закричал: 

   — Еще одного придурка привели! Сам ты господин зачуханный, выфрантился тут мне. Что, с бодуна не просох?! — он помолчал и неожиданно кивнул на окно: — Чего машины простаивают? Где бригадиры и звеньевые?! Не посеете вовремя — будете экспериментальное поле своими слезами поливать! 

   — Сейчас, сейчас, все сделаем... — сам не зная, что обещает, Жокей потянул за лампас Бадакина и подался к выходу. Притворив дверь, он ослабил галстук и пробормотал: — Это, галопом-по-европам, что такое?! 

   — Президент... 

   — Да сам вижу! О каком поле кричит?.. 

   — Профессор утверждает, что это синдром возвращения... 

   — А с конюхом что?.. Что с тем твоим синдромом?! Дед же — нормальный... — Жокей вздрогнул и поправился: — В смысле… нормально из того синдрома вышел. 

   — Ну да... 

   — Ты мне не дакай! Что делать будем? — Жокей покрутил жилистой шеей, еще больше ослабил галстук, и верхняя пуговица на сорочке не выдержала — оторвалась, поскакала по гранитному полу. 

   Вдруг что-то словно прояснилось в глазах помощника: 

   — Дай-ка мне личное дело того деда! 

   — Этажом ниже, в архивной...

   Жокей смотрел на биографию первого пациента секретной лаборатории, мотал головой и не мог выговорить ни слова. В горле страшно пересохло. 

   — Может, кофе? 

   — Что? 

   — Может, кофе? — повторил председатель Службы госбезопасности. 

   — Нет, давай водку… и побольше... Как вы могли так с дедом лопухнуться? 

   — Никакого лопушения… Выход, как и профессор подтвердил, из сеанса был беспроблемным, без временной деформации. 

   — Да что ты бред несешь, генерал! У тебя мозги-то есть?! 

   — Я па-а-прошу! — надулся тот, вмиг покраснел, но успокоился и снова затараторил: — Ты же сам слышал, как тот рассказывал о своем последнем месте работы, о конях что-то там и весовой... 

   И помощник не выдержал: 

   — Я и говорю, что ты дурак! Да конюх этот и двадцать, и тридцать лет тому, как и перед сеансом вашим ляцким, коней пас! — Он поднял папку с личным делом деда и хлопнул по столу. — Зови своего профессора!..

   На полную адаптацию президента понадобилось несколько недель. Все должно было пойти привычными кругами, однако помолодевшего руководителя отказался признать народ, досрочно выбиравший его, веривший и любивший. И стареющий. Вместе с народом старели и вера с любовью. 

   На остановках, в курилках и в соцсетях начались настороженные перешепты-намеки, вылившиеся в стихийные митинги. И с каждым публичным выходом правителя на люди народное негодование росло и угрожало вылиться во что-то большее. 

   — Нашего убили, а вместо него подсовывают двойника! 

   — Посмотрите, он нашему в сыновья годится... 

   Ничего не могли сделать ни телепропаганда, ни Служба безопасности. А тут поднял голову премьер: 

   — Правильно, народ, нас всех дурят! О-о-обман! 

   Президент был вынужден сам спасать ситуацию. Он выступил по всем телеканалам с чрезвычайным обращением к народу, подробно поведал о ранее спланированных врагами поджогах и своей болезни, во время которой зарвавшиеся высокопоставленные чиновники пытались захватить власть. 

   — Их уже вывели на чистую воду! — вещал руководитель государства. — Этих роликовых, керзонов и сысанковых... Они мечтали дорваться к власти еще с тех пор, как я возглавил страну. Обещаю вам — все получат по заслугам! Все! А к следующему году мы справимся с экономическими потерями и сможем повысить зарплаты и пенсии. Как и раньше, государство не оставит без помощи никого... — Президент еще долго говорил о распоясавшихся ворах и продажной оппозиции, золотовалютных запасах и международном положении — и народ находил в тех словах прежнюю простоту и сердечность, открытость и преданность, узнавал своего президента до каждой, хотя и разгладившейся, морщинки под просветленными глазами, до каждого жеста. 

   Вечером президент приехал на правительственную дачу, где обосновался впавший в горячечную оппозиционность Сысанков. 

   — Ты?.. — недоуменно поднялся из-за длинного стола премьер и, хмельно покачиваясь, пошел навстречу. 

   Мороз хмыкнул, схватил пустую бутылку — и двинул по нетрезвой голове премьера. Тот хватанул воздуха, лизнул пухлые губы — и обмяк. 

   Когда назавтра после телеобращения хозяина Жокей принес составленные спецслужбами и льющие бальзам на душу результаты общественных опросов, президент спокойно отодвинул бумаги на край стола и огорошил помощника: 

   — Помнишь, когда метро бастовало... я тогда в университете выступал. Там девка одна, чернявая такая, — он покрутил пальцами, — мне бумажки подносила. Я приказывал разузнать о ней... 

   — Да, Екатерина Александровна Белявская, студентка филфака нашего университета. Я докладывал... 

   — Ты заработался или прикидываешься?! — вскипел президент. — Что мне с тех докладов? Давай ее сюда! Ясно?.. 

  VІ.

   — Что ж, фами-илия твоя соотве-етствует нутру-у, — словно чужим голосом едва не пропел царь окольничему Федору Сукину, своему посланцу. Глаза того не могли остановиться на одной точке, зрачки суетились в глазницах испуганными жуками. Царь перебросил с одной руки в другую скипетр и кивнул верному Матею: — Отправь его делать гроб! 

   Когда стрельцы уже дотянули невысокое тело испуганного посланца к дверям, царь уточнил: 

   — Хороший, большой гроб! Чтобы издали виден был. — Посмотрел на перстень-печать, покрутил его туда-сюда и добавил: — А этому сукиному сыну и обычной ямы хватит...

   В конце 1560 года, когда Радзивилл Черный укреплялся в землях Ливонии, а образ покойницы царицы Анастасии поглотили успокоительные оргии, Иван Грозный направил к Сигизмунду Августу громадное санное посольство, которое и приказано было возглавить Федору Сукину. Царь не поскупился на подарки, взамен надеясь получить не только дружбу короля-соседа, но и одну из его сестер в жены. 

   Сигизмунд же воспринял предложение сдержанно, а краковский сейм едва ли не единогласно решил выслать назад московское посольство. Однако Федор Сукин не сдался. Он подкупил королевскую горничную, тайно показавшую в костеле во время воскресной службы двух принцесс. Младшая, Екатерина, на миг поправила над бархатным чепцом кружевную вуаль — и царскому посланцу запали в душу ее черные брови, нежный носик, искушающие, налитые вишневой свежестью губы. Он незаметно понаблюдал за ее лебединой походкой и вкусно расписал обо всем своему хозяину. И не позабыл добавить, что Сигизмунд Август не имеет потомка, потому с помощью его сестры-красавицы Московия может снова соединиться со своей вотчиной — полоцкими и смоленскими землями.