Адам Фоулдз - Ускоряющийся лабиринт Страница 21

Маргарет села и услышала, как в листве у нее над головой зашумел ветер. Однажды, еще в детстве, она упала в реку и стала тонуть, оглушенная нахлынувшей тишиной. Но ее спасли. Тем временем охвативший ее воздушный поток стал усиливаться, шум нарастал и достиг наконец такой мощи, что у нее перехватило дыхание. Еще немного, и она оторвалась бы от земли.

Ветер распался на одиночные глухие удары, взмахи крыльев. Ангел. Ей явился ангел. Она заплакала, роняя слезы, словно лепестки. Ангел остановился прямо перед ней. Сложил крылья, издавшие при этом шелестящий звук. И принялся расхаживать туда-сюда, ступая мягко, покачиваясь из стороны в сторону: его необычная поступь больше походила на танец. Пытаясь обрести опору в мире смертных, он распростер перед собой прекрасные руки, касаясь ветвей, листьев и оставляя пятна света на всем, чего бы ни коснулась его рука. Неимоверно медленно он обратил к ней свой лик. А когда заговорил, она почувствовала, что слова звучат прямо у нее в голове и в то же время полнят собою лес. Листья шелохнулись и затрепетали.

— Не плачь, — произнес он. — Я — ангел Господень.

— Простите меня, — сказала она. — Простите меня. И моего мужа.

Ангел склонился к ней, улыбаясь:

— Я послан к тебе с вестью.

Услышав тихий, полный любви голос, Маргарет осмелилась поднять голову: ангельский лик показался ей не в пример более тонким устройством, нежели человеческое лицо. На нем отражались малейшие изменения, сколь бы мимолетными они ни были, он переливался, как радужное оперение на голубиной шее.

— Он… Значит ли это, что Он идет? — спросила она.

— Не проси о встрече с Ним, — сказал ей ангел. — Его любовь подобна наводнению. Его сияние обжигает. Тебе этого не вынести. Но ты нужна нам. Протяни руку.

Маргарет повиновалась. Ангел опустил в ее ладонь что-то маленькое и круглое, размером с лесной орех, подобранный с земли.

— Что это? — спросила она.

— Это все сотворенное.

Маргарет вгляделась, залюбовавшись его миниатюрностью и хрупкостью. Она увидела бурлящие реки тоньше жилки листа, моря с приливами и отливами, напоминавшими движение маятника, а вокруг — сияющее небо, иные сферы и, наконец, темноту.

— Лишь благодаря любви Господа все это существует, — продолжал ангел. — Без Его любви…

— …оно исчезнет.

«Исчезнет. Исчезнет. Исчезнет».

Ангел протянул руку — на ее ладони снова ничего не было. Маргарет подняла голову и заметила, как деревья распростерли ветви-руки над ангелом, защищая его.

— Слушай первое повеление.

— Я повинуюсь. Целиком и полностью.

— Ты больше не Маргарет. Этим именем тебя нарекли родители земные, так называл тебя муж. Теперь ты нарекаешься новым именем.

«Нарекаешься новым именем». При этих словах травы и деревья замерли в почтительном ожидании. Она ждала, глубоко затаив дыхание.

— Ты нарекаешься Марией.

— Я не смогу, — Маргарет закрыла лицо руками.

— Таково Его Слово.

— Мария, — прошептала Маргарет.

— Мария.

— Мария, — отозвалась Мария.

— Ты должна свидетельствовать, Мария. Ты — избранная.

— Я не смогу. Я — ничтожество, шелуха.

— Такова Его воля. Он счел тебя достойной.

— Да, я всецело повинуюсь.

— Тогда ты знаешь, в чем твой долг.

— Что я должна делать?

— Изгнать их.

— Да. Да, конечно.

— А теперь я буду танцевать для тебя и вскоре исчезну. Ты же останешься исполнить Его волю.

Мария села и стала смотреть, как ангел танцует. Ликуя, он кружился и вился, прикасаясь к миру и оставляя вокруг себя свет. Вскоре все окрест пестрело пятнами света — он танцевал, окруженный мерцающим сиянием.

Ханна прогуливалась, перебирая в уме удивительные факты: поэт, высокий, красивый, сильный, брюнет — и вдруг он возник перед ней, будто бы прямиком из ее мыслей. При виде его она даже споткнулась, но под колоколом юбки этого не было заметно, и она безмятежно двинулась дальше, готовясь улыбнуться. Чего от него ждать сегодня? В ее мечтах кульминацией их очередной встречи должен был стать ни много ни мало как поцелуй: он обхватит ее своими большими руками, и губы их сольются в неистовом, возмутительном поцелуе.

Поэт вытянул шею, чтобы разглядеть приближающуюся девушку, и приподнял широкополую шляпу.

— Мисс Аллен, верно? Узнаю ваш силуэт.

— Правда? Ну да. То есть это я. Доброе утро.

Он подошел поближе, чтобы лучше ее видеть и не повышать напрасно голоса. Ханна ощутила резкий запах его пота.

— А ведь вы с книгой, — сказал он.

— Да, так и есть.

— А позволите спросить, что это за книга?

— Да, конечно. Это… — она поднесла книгу к глазам и прочла, что написано на корешке, как если бы успела позабыть. — Это Драйден. Стихи Драйдена.

— И где ж этот Драйден был вами найден, а? — Он засмеялся собственному каламбуру, взглядом приглашая ее присоединиться. И она ответила на его дружеский жест — правда, вышло чуть более нарочито, чем ей того хотелось бы.

— А позвольте спросить, — нарушила она затянувшуюся паузу, — что сейчас читаете вы?

— Да бога ради. Тоже стихи, хотя, полагаю, не с таким удовольствием, как вы. Свои собственные. Я готовлю книгу.

— Как замечательно!

— Вы считаете? Не думаю, что критики с вами согласятся. Если мне и удастся когда-нибудь ее издать, едва ли они встретят ее с большим воодушевлением, чем мои предыдущие опусы.

— Ну, критики — они же… — Она понятия не имела, что представляют собой критики, и потому пренебрежительно махнула рукой. — Они же критики. А не поэты. А я буду с нетерпением ждать, когда она выйдет в свет. Быть может, вы даже подпишете мне экземпляр. Как чудесно, что у нас здесь появился поэт — ну, если не считать мистера Клэра.

— Мистера Клэра?

— Джона Клэра. Он лечится у моего отца.

— Джон Клэр, поэт-крестьянин? Вот оно что. Так… — Теннисон нахмурился. И в этот миг из-за облака выглянуло солнце. Цвета стали глубже. Засверкал гравий на дорожке. Ветерок заворошил листву.

— Так лучше, — сказала Ханна.

— Гм. Послушайте, а я ведь вот что могу! Хотите, покажу?

— Это вы о чем?

— А вы просто стойте и смотрите.

Теннисон подошел еще ближе, и его резкий запах окутал Ханну целиком. Неужели? Что же он сейчас сделает — поцелует ее? Закрыв глаза, Ханна замерла, ожидая, что сейчас он прижмется губами к ее губам. Но ничего такого не произошло. Когда она вновь открыла глаза, Теннисон стоял перед ней, зажмурившись и плотно сжав губы. Хорошо хоть обошлось без этакого унижения! Она глубоко вздохнула. Теннисон стоял так еще некоторое время, а потом очень медленно принялся расслаблять мышцы лица, пока, наконец, оно не оказалось полностью лишено какого-либо выражения, словно маска смерти. Не прекращая этого медленного движения, он постепенно приоткрыл глаза и рот, потом открыл их еще шире, наконец, распахнул совсем широко — и, подняв брови, расплылся в улыбке.

И вдруг, словно знаменуя завершение припадка, его лицо вновь обрело обычное выражение.

— Вот, — сказал он. — Солнце вышло из-за тучки.

— Это… удивительно, — сказала Ханна. Она недоумевала, с чего вдруг он решил устроить для нее это представление. Он что, держит ее за маленькую девочку? Что это еще за снисходительность? А ему часом не приходило в голову, что если она чего и ждала, то поцелуя?

— Мой коронный номер, — пояснил он. — Я его частенько показывал своим друзьям в Кембридже.

— Ах вот как.

— Да. Артуру Хэллему. Знаете, он… о, не смею вас задерживать.

— Ну, что вы.

— Нет-нет. Мне пора возвращаться. До свидания!

— До свидания.

Теннисон приподнял шляпу и погрузился в пучину воспоминаний о покойном друге. Он шел, подволакивая длинные ноги, а Ханна глядела ему вслед. В ней кипели и бурлили мысли, которые она так и не высказала вслух. И все же, всё же они встретились наедине, и говорили, и он ей улыбался, и пытался развлечь. А значит, ей было на что надеяться.

Лето

Первые плоды среди листвы. Белоснежные облака. В саду работают люди.

Мария стояла посреди суматохи дня и смотрела на них. О, как они страдают, верша свои повседневные дела, бормоча что-то себе под нос или сотрясая воздух поучениями, смеясь без повода, размахивая руками, подергиваясь, раскачиваясь туда-сюда, внезапно закрывая глаза, замирая, словно дитя в ожидании удара или жена при виде мужнего кулака. Они все в опасности, все без исключения: на них охотятся черти. Но она возвестит истину и изгонит чертей. А Саймон, кажется, спасен. Она смотрела на Саймона, такого большого и кроткого, на его большие белые руки. Пальто обтягивало его широкие плечи, словно лошадиная шкура. Ветерок шевелил кудрявые волосы. Нет, начинать надо не с него. Пусть он и дурачок, но откуда-то знает. Он добрый и пугливый, и другие рядом с ним тоже становятся добрее, ибо стыдятся своей жестокости. А большего от него и не требуется. Только поглядите, как он поливает грядку из лейки. Мясистые листья ликуют и подрагивают под сверкающими струями воды.