Владимир Малик - Князь Кий Страница 22

Князь лежал в углу, на мягких овчинах, прикрытый шерстяным одеялом. Княгиня Искра поила его из деревянной чашки теплым козьим молоком а Цветанка и Боривой стояли в ногах и грустно смотрели на желтое лицо и похудевшие костлявые руки отца, которые лежали на груди поверх одеяла.

Привыкнув к полумраку, Черный Вепрь поздоровался:

— Здоровый будь, князь! Мой отец, князь Божедар, приветствует тебя.

Князь Добромир открыл припухшие глаза, с интересом посмотрел на пришельца.

— Садись, княжич. Будь гостем, — сказал он слабым голосом. Боривой подал гладко обтесанную липовую скамейку.

Черный Вепрь сел, спросил:

— Отец прислал узнать, не нужно ли тебе и твоей семье чего? И как твое здоровье?

Добромир слабо усмехнулся.

— Как мое здоровье?… Пока что живу… А как будет завтра — одному Световиду ведомо… Спасибо князю за беспокойство, однако ничего нам не надо. Старейшина Тур позаботился и обо мне, и о княгине, и о наших детях…

— Это хорошо, — Черный Вепрь на какое-то время смолк, будто прикидывал, как спросить о том, что больше всего интересовало его, за чем сюда, собственно, приехал. Потом тихо сказал: — А еще мой отец, князь, хочет знать, правда ли это, что гунны разгромили уличей?

По измученному лицу князя промелькнула болезненная тень.

— Да, это правда, — прошептал едва слышно. — Сам видишь.

— Какая же сила у гуннов? Неужели такая большая, что могучим уличам не было чего противопоставить им?

— Сила у Ернака большая. Мы бились храбро, но этого оказалось маловато. Почти все наши полегли.

Видно было, что князю трудно вспоминать черные дни своего поражения. На лбу у него выступил холодный пот, и княгиня смахнула его влажным полотенцем.

— Чего же хочет каган Ернак?

— Стать новым Аттилой. Объединить гуннов и подчинить соседние племена.

— Неужели мы, поляне, не дадим ему отпора?

— Не знаю… Сила у него большая… Собрана в один кулак… А ваша разрознена… Вот когда бы вы заручились поддержкой соседей…

— Что же случилось из уличами? Гунны истребили их?

— Не думаю… Ернаку нужная дань, а не мертвая, безлюдная земля…

— Значит вместо тебя он дал уличам другого князя?

— Не знаю… Но без князя не обойтись…

В разговор вмешался Боривой.

— Уличи другого князя не признают! У них один князь — Добромир!

Черный Вепрь снисходительно улыбнулся.

— Видишь, княжич, теперь много чего изменилось. После победы над уличами каган Ернак сделает с ними все, что захочет. И князем поставит того, кто верно будет служить ему! Может, кого-то из вашего рода…

— Из нашего рода никого там не осталось. Мои братья погибли, а мы с Цветанкою здесь.

— Тогда кого-то не из вашего рода…

— Законным князем уличей является наш отец Добромир!

— Бесспорно!.. Как бесспорным является и то, что наследниками князя Добромира являешься ты, отрок, и твоя милая сестра, — Черный Вепрь так пристально глянул на девушку, что та аж смутилась и опустила глаза. — Такой красавице подобает быть княгиней!

Цветанка покраснела и от этих слов и от того, что полянский княжич не сводил из нее черных пронзительных глаз. Княгиня Искра стушевалась со своей деревянной кружкой в углу хаты, Боривой так растерялся, что не знал, что сказать, а князь Добромир в изнеможении затих и прикрыл лицо рукой. Кий тронул Черного Вепря за плечо.

— Княжич, нам пора! Мы утомили разговорами князя!

Тот неохотно поднялся, попрощался.

— Выздоравливай, князь! И пусть боги берегут тебя и твою семью! — А когда вышли из хаты, спросил Кия: — Ну, что скажешь?

— Совсем ослабел князь Добромир за эти дни…

— Я не о том. Князю — кукушка откуковала годы. Это каждому видно… Я про княжну — какая красавица! А?

— Конечно, красавица, — согласился Кий и вдруг почувствовал в сердце глухую тревожно щемящую боль. — Хорошая девушка!

Ему не хотелось говорить, и они шли молча.

Был ясный вечер, и солнце еще не село за лес. А Киевых глазах померкло, будто перед бурей, солнце поблекло и все вокруг стало каким-то серым, не интересным. Он корил себя. Почему молчит? Надо сказать княжичу, что он раньше заметил красоту девушки. Надо сказать, что то он с братьями спас ее от смерти или гуннской неволи, привез сюда, на Каменный Остров и предоставил убежище. Что девушка с первого взгляда понравилась ему, а она тоже заприметила его.

Но Кий молчал. Что сказать? Какое он имеет право на Цветанку? Что с того, что он спас ее и ее семейство? Разве на его месте этого не сделал бы первый попавшийся полянский воин? Ну хотя бы тот же Черный Вепрь? Бесспорно, сделал бы. Тогда почему же он считает, что отроковица-княжна должна принадлежать ему? Он спрашивал ее? Узнавал о ее чувстве? Заручился ее согласием?

Конечно, было бы неумно и жестоко сейчас, когда умирает ее отец, говорить с ней об этом. Поэтому и молчал.

А Черный Вепрь? Будет ли молчать он? Кажется, он не считается ни с чем!

На другой день, под вечер, в княжескую хижину забежала Лыбедь — в новой вышитой рубашке, со связкой красных бус на шее и золотыми пружинистыми кольцами на висках. Хорошая, радостная, улыбающаяся… Вместе с ней сквозь приоткрытые двери влетела песня:

А вже ж тего та Купайла ми діждалися,а вже ж дши у віночки, ой, дід-ладо,ой, дід-ладо, увібралися!

Цветанкина рука с кружкой воды для отца застыла в воздухе.

— Ой, Лыбедько, что это?

— Ты забыла — сегодня же святой Купала!.. Парни и девушки идут на Рось, в лес… На игрища!.. Пойдем с нами, Цветанка! И ты, Боривой! — защебетала радостно девушка.

Цветанка грустно глянула на исхудавшее отчее лицо. Взглядом показала на него:

— Как же я пойду?

Но князь, что, казалось, дремал, вдруг раскрыл глаза.

— Идите, дети! Идите! — сказал тихо.

— Отче, а ты? — кинулась Цветанка и поднесла ему кружечку с водою. — Как же мы тебя оставим?

— А чего вам около меня все время быть?… Мне стало лучше, ничего уже не болит, даже в груди перестало печь… Матушка посмотрит за мной… Идите!

Цветанка заколебалась, ей очень хотелось увидеть купальские игрища полян, там, наверное, будет Кий… Купала! Это веселый праздник бывает раз в году — на нем поют, играют, ребята выбирают себе невест…

Но — отец…

Выручил Боривой.

— Иди, сестрица, иди! А мы с мамой побудем здесь…

— Правда?

— А то ж — иди!

Цветанкины глаза засияли от радости. Деревянным гребешком быстро расчесала косы, заплелась, одела чистую рубашку и полянскую плахту[29], надела кораллы. Вышла из хаты — заглянула в деревянное ведерко с водой.

— Ой!

— Красивая! — засмеялась Лыбедь. — Лучшей и не найдешь!.. Кий увидит — замрет!

Цветанка покраснела.

— Ты думаешь, Кий… Лыбедь удивилась.

— А разве сама не видишь? Надо слепой быть, чтобы не заметить, как сохнет парень!

Цветанка вспыхнула и закрылась рукавом.

— Я не слепая… Но знаешь, как у нас, у девушек, — пока не скажет, все не верится…

— Наступит время — скажет!

Солнце опускалось за темную ребристую стену леса, и синяя тень упала на широкий серебристый плес реки. Повеяло прохладой.

Девушки спешили. Быстро пересекли остров, перебежали мостик и присоединились к группе девушек и ребят, которые шествовали со смехом и шутками к берегу Роси. По пути рвали цветы.

За несколько поприщ от Каменного Острова, на большой пологой опушке, уже бурлило купальское веселье.

Здесь собрались парни и девушки, отроки и отроковицы из многих окружающих — ближних и дальних — сел и поселков. Девушки, сбившись в небольшие кружки, сидели, словно стайки белых гусей, на зеленой траве, у реки, — плели венки из полевых и лесных цветов. А парни разделились на три группы: одна группа устанавливала посреди опушки, сделанное из дерева и соломы, идолище Купалы, второй — готовил идолище Марены, а третий — носил из леса хворост для купальского костра.

Лыбедь и Цветанка подсели к подружкам — начали и себе плести венки. Сплетя цветы, украсились ими.

— А теперь поведем хоровод! — позвала Лыбедь. — Все в хоровод!

С криком, смехом и визгом девушки вспорхнули с примятой травы и, встав кружком, взялись за руки, пошли в пляс, начали шутливыми песенками задевать ребят.

Ой, на горе, на горе крокис порос забрал черт ребят и в лес понес!

Услышав, как их презирают, ребята мгновенно бросили свое занятие, встали кружком, топнули ногами.

Ой, на горе-горе крокосица!

Ухватил куць девушку да и носится!

Девушки негодующе завопили, но пошли ребятам навстречу. Оба хоровода медленно сближались. Раздавались шутки, смех, веселые возгласы. В конечном счете сошлись — ребята расступились и охватили девичий круг своим кругом так, что оба идола — Купалы и Марены — очутились внутри хороводов.