Алексей Сурилов - Адмирал Де Рибас Страница 22

Персона, о которой писала Настасенька, был Поль Джонс. В русской военной службе с ним вышла неприятная история. Офицеры заявили о нежелании сражаться под его начальством, утверждая, что служба даже на одном корабле с Поль Джонсом противна их пониманию воинского долга и чести. Это был бунт, за что могло последовать строгое наказание, чтоб другим неповадно было умничать. Осип Михайлович уловил щекотливость и опасность истории. Немедля он стал толковать господам офицерам об отличии пирата, как морского разбойника и грабителя, сиречь душегуба и вора, от капера, который есть своему отечеству мужественный патриот и морской партизан. Поль Джонс не столь порицания, сколь похвалы достоин. Он храбро сражался за независимость северных американских штатов, гражданином в коих состоял. Штаты эти, указывал де-Рибас, восстали против англицкого тиранства. Ведомо также, что Британская империя – владычица морей. Британский флаг в каждом океане господин. У англичан и надменность сатанинская. Но американские северные штаты не пожелали управляться англичанами, терпеть несправедливости и грабительства. Чтоб добыть индепенденцию, сиречь независимость от британской короны, взялись они за оружие. Штаты не имели достаточно военных морских судов, дабы объединить их в эскадры. Американские корабли против высокомерных бритов сражались в одиночку, что требовало от капитанов действий не только большой смелости, но и сообразительности. Таким капитаном был Поль Джонс – морской партизан.

После речи Осипа Михайловича офицеры изменили отношение к Поль Джонсу и стали оказывать ему повиновение.

История с Поль Джонсом, не ладившим с адмиралом Нассау-Зигеном, случилась, когда Осип Михайлович с гребной флотилией и казаками одержал славную победу над турками на острове Березань. Неприятельский гарнизон здесь после жестокой схватки принужден был сложить оружие. Более трехсот простых янычар и двадцать офицеров разных чинов отдались на милость победителей.

За Березань де-Рибас был жалован Владимирским крестом.

Выслушав разные рапорты от подчиненных воинских начальников, де-Рибас сел за ответ на письмо жены, а чтобы ни от кого не было ему докуки, сказался больным. Это, однако, была правда. В последние дни он измучен был простудой, но с раннего утра его видели на лансонах. Гребная флотилия, главным начальником которой он был определен Светлейшим, готовилась к выходу с пехотным десантом для поражения небольших турецких крепостей на Днепровском лимане и Дунае, захвата турецких продовольственных складов и блокады могучей твердыни Порты Оттоманской – Измаила.

Это военное мероприятие было столь значительным, а его исполнение сулило такие выгоды, что де-Рибас отдался ему сполна с энергией, свойственной его неукротимой натуре, забывая обо всем на свете.

Но письмо к Настеньке вернуло его к иным чувствам, заботам и тревогам:

«Милый друг мой, не могу изобразить, сколь великой радостью наполнило меня известие от тебя, – писал он жене. – Тех вертопрахов сторонись, а станут наглеть – пригрози им гневом государыни, поелику супруг твой служит ей не только в тяжких трудах, но и в большой опасности для самой жизни его.

Сражение за Хаджибей было весьма жестоким. Турки супротивничали нашим намерениям отчаянно. Подо мною картечной пулей убита славная лошадка. Упавши, она пребольно придавила мне ногу, так что мне бы не выпростаться, не будь рядом верного казака Микешки. Этот казак с майором Воейковым первым ворвался в крепость через ворота первым же врубился в турецкие толпы и взял в плен пашу, сиречь генерала. Янычары хотели бежать к морю, где их ждали баркасы, но тому воспрепятствовали днепровские казаки, известные молодецкой удалью. Из всех неприятелей удалось уйти только малой толике, а остальные предались на милость победителя.

Во время Очаковской осады я близко сошелся с генерал-аншефом Суворовым и был весьма обласкан им за дельные соображения, относящиеся к продолжению этой войны и скорейшей виктории над неприятелем. Ты, душа моя, знаешь, сколь велико признание Отечества Суворову за его беспримерные подвиги в многочисленных сражениях против недругов наших. Нынче ему суждено умножить славу российского оружия и сделать приращение владениям нашей державы. Льщу надеждой стать ему достойным в том пособником. При осаде Очакова я сочетал сухопутные занятия и штабную при Светлейшем службу в качестве дежурного генерала с флотским делом и подал мысль князю Потемкину Таврическому о подъеме затонувших турецких лансонов и образовании гребной и в одночас парусной флотилии для военных действий на лиманском и речном мелководье, поелику нам предстоит осада турецких крепостей на Днестре и Дунае. Сие было одобрено Светлейшим, и уже приведено в исполнение малороссийскими казаками под моим начальством.

Братец Эммануил после ранения под Очаковым с потерей кисти руки уже оклемался[19] и принимает пехотный полк.

Здешние обыватели ездят не токмо на лошадях, но и на животинах, верблюдами реченых, кои на спине имеют два возвышения – спереди и сзади, а еще весьма предлиную шею. Мужние бабы и девицы у турок и татар на улице вовсе не ходят, а если ходят, то на лицо опускают род покрывала так, что одни глаза можно видеть. Ежели какой мужик бабе и девице по душе, то она едино строит ему глазки, а более ничего. Оные бабы и девки, окромя того, ходят не в юбках, как на Руси или где в ином месте заведено, а в шароварах на манер тех, что у нас обычно видеть на мужиках. Накупил здесь для тебя разных гостинцев: материй, благовоний, сластей восточных. Так что теми материями и благовониями на эрмитажах ты будешь отличима. Посылаю на пробу коричневый венецианский бархат к твоим карим глазам, душа моя.

Катеньке и Софи мой поклон и родительская ласка. Жду не дождусь, когда увижу тебя. Твой Хозе.

Дано в Хаджибее. Месяц октябрь, день двадцать пятый сего 1789 года».

Из Очакова и других мест, Российской державе преклоненных, шли на запад неисчислимые колонны войск – пеших и конных, при артиллерии разного калибра и назначения. Солдаты – бывалые и совсем молодые – необстрелянные, выбивались из сил на долгих переходах под ружьем, патронными сумками и ранцами. Лямки до крови растирали потные плечи.

– Наши жены – ружья заряжены!… – затянули запевалы.

– Пули – наши детки! – грянули кумпанства[20].

– Подтянись, братцы! Подтянись! – горланили капралы и унтера. – Голова хвост не ждет! Марш! Марш!

Ротный поручик, подбоченясь в седле, пропускал ряды:

– Веселей, ребятки, шаг держать бодро, хорошо, по-молодецки! Измаил и Бендеры не за горами, а там и зимние квартиры, теплая изба, щи да каша и девка наша! А вот гляди, братцы, и Хаджибей.

– Что еще за Хаджибей такой? – удивился правофланговый солдат.

– Фортеция нами у турка взятая, – ответил солдат Казурский.

– Чудно, – проворчал правофланговый. – Название-то какое, более с басурманским сходственно.

– На месте том, сказывают, стояла небывалая крепость. Одних пушек была тыща да янычар десять тыщ, не считая татарвы. Царь-то ихний, турецкий – Салтан живал там со своими сродственниками, потому в крепости был дворец, что ни в сказке сказать ни пером описать. Во дворце том держали девок православного звания, а Салтан со товарищами поганили их. Плакали девки горькими слезами, у Христа Спасителя смерть просили, но Салтан турецкой чинил им кривду, – говорил Казурский. – Еще в крепости был громадный чулан. По султанскому указу в ём мужиков заживо гноили, тож нашего, православнова звания. Когда государыне то ведомо стало, позвала она к себе енерала де-Рибасова…

– Из немцев что ль?… – спросил правофланговый.

– Помилуй бог, русской. Нешто у немцев такие енералы бывают, что при усах да орлом глядел? Офицеришко состоит при нем, Карлой кличут, тот точно из немцев, но более для посылок разных. А де-Рибасов – нет, русской. Нарекла его государыня так, потому он дюже горласт. Какой разговор при ем пойдет, он и начинает драть басом. Матушка-царица велела его в книгу записать: де-Рибас, – продолжает Казурский. – Государыня велела енералу де-Рибасову турок в баталии одолеть, крепость взять, баб и мужиков православнова звания из неволи отпутать, а турецкова Салтана со товарищи посадить на цепь и доставить в Питер перед ее светлые очи для примерной казни. Енерал де-Рибасов, известно, взял войска, сколько надобно, кликнул казаков-разбойничков, велел отслужить молебен о даровании поверхности российскому оружию и двинулся на Салтана. У крепости сказано было пехоте рыть апроши[21], артиллеристам потчевать неприятеля калеными ядрами, а казачишкам истреблять турков саблями где только можно. Неприятель стал палить по российским из тыщи пушек. Была потеха. Только до большого, кровопролития не дошло. Енерал де-Рибасов по-иному рассудил, послал к туркам Карлу и велел им более из пушек не палить, а предаться на милость российскую, в противность не избежать им полного истребления. Испужался турка российской силы и запросил аману.