Владимир Войнович - Деревянное яблоко свободы Страница 23

Проснулся я от какого-то шума на улице. Выглянув в окно, я увидел несколько фигур и разобрал отдельные слова, выкрикиваемые звонкими женскими голосами:

– Нормальный!

– Ненормальный!

– Тетка, спокойной ночи! – Последний голос был Верин.

Я прикрутил в лампе фитиль, быстро разделся и лег в постель. Услышав шаги на лестнице, отвернулся к стене и притворился спящим. Она вошла на цыпочках и остановилась, я почувствовал, посреди комнаты. Я лежал с закрытыми глазами.

– Э! – позвала она шепотом.

Я молчал, отвернувшись к стене.

– Алеша, не притворяйся, ты ведь не спишь.

– Да, я не сплю, – повернулся я, – потому что уже третий час, я не сплю, волнуюсь, не знаю, что подумать.

Она села на кровать рядом со мной:

– Ну не сердись.

– Я не сержусь, – сказал я, – но если ты собираешься ночевать где-то в другом месте, надо хотя бы предупредить.

– Да я не собиралась, – вздохнула она. – Понимаешь, встретила Тетку, она позвала меня на женский ферейн.

– Что это еще за ферейн?

– Да так, наши студентки решили организовать свою компанию, чтобы выступать друг перед другом с рефератами, обсуждать, спорить, потому что женщины при мужчинах чувствуют себя скованно. Я сначала не хотела, а потом думаю, отчего ж не послушать, что там говорят. Забежала домой, тебя нет, ну, думаю, посижу там немного, а потом вернусь, но там было так интересно. И вот приходим, большая комната, длинный, покрытый скатертью стол. Эмме садится во главе стола и спрашивает: «Господа, для начала мы должны избрать председателя. Какие будут предложения?» Все стали кричать: «Эмме! Эмме!» Потом встает Роза и говорит: «Господа, мы учреждаем этот ферейн для того, чтобы дать возможность женщинам научиться логически мыслить, говорить, общаться на высоком уровне, читать вместе книги и изучать философию. Мне кажется, что будет лучше всего, если мы станем писать рефераты, читать их и обсуждать». Согласились. Теперь, говорит, мы должны решить, из кого должен состоять наш ферейн. Из одних только женщин или можно приглашать мужчин? Сразу поднялся такой базар, все кричат, все ругаются. Одни говорят, что мужчины будут нас отвлекать. Другие говорят, если мы будем сейчас собираться без мужчин, то потом, когда придется выступать при мужчинах, мы все равно будем стесняться. Так раскричались, что у одной итальянки кровь носом пошла.

– Ну и что решили?

– Решили все-таки собираться без мужчин.

– Революционный женский монастырь, – усмехнулся я. – Ну, и что было дальше?

– Дальше Роза прочла реферат о самоубийстве.

– О чем?

– Ну, она в своем реферате доказывает, что самоубийство может быть только результатом ненормальной психики.

– А с чего вдруг возникла такая тема?

– Не знаю, – растерялась Вера. – Просто так. А ты как считаешь: человек, лишающий себя жизни, нормальный или нет?

– Я считаю ненормальными тех, кто до поздней ночи обсуждает такие глупости и не дает спать другим.

Собственно говоря, с этого женского, пропади он пропадом, ферейна пошла наша жизнь наперекосяк, хотя поначалу еще и не так заметно. Так, бывает, лошадь, запряженная в телегу, бежит под уклон, сперва просто быстро бежит, то есть обыкновенно быстро, и еще не страшно, а вот глядишь, уже разогналась и не может остановиться.

Однажды я застал Веру за чтением какой-то тетрадки. На мой вопрос она сказала, что подруга ее, Варя Александрова, просила прочитать к очередному ферейну ее реферат.

– Ну и как?

– Очень интересно, – сказала она. – Можешь почитать и ты, если хочешь.

– Особого желания не испытываю, а впрочем, оставь. На сон грядущий отчего и не почитать.

Перед сном я действительно взял эту тетрадку и полистал. Если не ошибаюсь, сие сочинение называлось «Бунт Стеньки Разина» или что-то в этом духе. Сейчас я уже не помню, что там, собственно, говорилось, но помню, что написано было шаблонными фразами и изобиловало междометиями. Разин, конечно, изображался как могучий вождь народных масс, благородный защитник бедных и угнетенных. У меня было о нем менее лестное представление.

Утром за завтраком я уклонился от высказывания своей оценки, но, когда Вера все же не выдержала и спросила, что я думаю об этом труде, я сказал, как думал, что реферат показался мне малоинтересным, вернее, вовсе неинтересным, написан он языком дурным и бесцветным. А что касается деятеля, который здесь описан, то это скорее, пожалуй, кто-нибудь из нынешних революционеров, может быть Бакунин, только не Стенька Разин.

– Может быть, ты и прав, – сказала Вера, подумав, – но я не считаю это недостатком. Понятно, что исследователь, беря исторический факт, использует его для передачи своих современных мыслей.

– Все это справедливо, – сказал я, – но только до тех пор, пока исторические события не переиначиваются в угоду современным мыслям исследователя.

– Ну а как же исследователь может использовать исторические факты, если они не соответствуют его мыслям?

– Если исторические факты не соответствуют мыслям исследователя, – сказал я, – исследователь должен изменить мысли, а не факты.

Она опять замолчала. Мне казалось, что сказанное мной бесспорно, но я чувствовал, что она замолчала не потому, что согласилась, а потому, что опять сочла меня человеком с отсталыми взглядами, против которых нечего даже и возражать.

Реферат о Разине они опять обсуждали чуть ли не до утра. На этом, кажется, их ферейн и закончился. Но зато начался период «фричей». Некая фрау Фрич была хозяйкой дома, где жила Бардина со своими подругами. По имени этой Фрич и стали называть всю компанию. Деятельность «фричей» вскоре стала весьма заметной. Основание новой библиотеки, покупка Русского дома (то есть дома для русских студентов) – все эти идеи исходили оттуда. Я, как закоснелый ретроград, и к тому же ретроград мужского пола, приглашен в эту компанию не был.

Глава 19

Дорогой мой, далекий Костя!

Извини, дружище, что долго не писал, было мало времени и много лени. Новостей у меня никаких нет. Не считая того, что я нахожусь фактически на грани развода со своей женой. Представляю себе твое удивление, твой немой вопрос, обращенный ко мне: как же так? А вот так. Всякому неженатому скажу: не женись никогда на девушке, одержимой высокими идеями, ни к чему хорошему это не приведет. Женись на простой девушке, чьи помыслы не идут дальше устройства семейного гнезда и рождения детей, так оно будет вернее. На свою беду, я эту истину осознал слишком поздно. Проклинаю тот день и час, когда я решился ехать за эти кудыкины горы. Обстановку, царящую здесь, я тебе уже обрисовывал. Но, правду сказать, не думал я, что все это коснется меня так непосредственно и станет причиною разрушения нашей семьи. Была у меня жена – молодая, красивая, женственная и даже кокетливая, а стала бакунистка или лассальянка, уже не знаю даже, кто именно. Последнее время в семье у нас уже нет никаких других разговоров, кроме как о положении народа в России (о чем она имеет представление только по сочинениям западных социалистов Фурье и Сен-Симона), о несправедливости государственного устройства, о том, что надо бороться против существующих порядков и ради поставленных целей можно отказаться от всего личного, включая семью. Впрочем, семьи, в настоящем понимании этого слова, у нас уже нет. Жену свою я чаще вижу в университете, чем дома. Вечера, а то и все ночи, проводит она в обществе своих здешних подруг, о которых я тебе уже сообщал. Не знаю, произойдет ли в России когда-нибудь революция, у нас в семье она уже практически произошла. Чем больше мы здесь живем, тем холоднее и даже враждебнее становится ко мне моя Вера. Мы даже спим уже в разных комнатах. Часто в душу мою закрадывается сомнение. Может быть, она права? Но путь, на который она становится, может выбрать для себя только сильный человек, а я в себе такой силы не чувствую. Она понимает это и, кажется, начинает испытывать ко мне просто презрение.

Еще зимою планировали мы поехать на весенние вакаты в Россию. Посетить в Петербурге Екатерину Христофоровну (после смерти Николая Александровича и нашего отъезда за границу она перебралась в столицу вместе с младшими детьми), а затем податься в Казань присмотреть место и подыскать средства для устройства больницы. Однако недавно Вера объявила мне, что со своими подругами и сестрою едет отдыхать и осматривать красоты Швейцарии, а также заодно посетить Невшатель, где есть секция какого-то Интернационала. На мой вопрос «А почему бы нам не поехать вместе?» она сказала, что едет с подругами, которые все не замужем, и мое присутствие будет им неприятно. Я, понятно, наговорил ей грубостей в том смысле, что она замуж выходила не за подруг, а за меня, и должна выполнять связанные с этим фактом обязанности. После этого она надулась и молчала два дня, а на третий высказала мысль, что муж и жена должны время от времени разъезжаться в разные стороны, чтобы не надоесть друг другу. Из всего сказанного я заключил, и не без основания, что мне не грозит опасность надоесть ей, потому что я ей уже надоел. Вчера они действительно уехали, и я проводил ее на вокзал. При этом она меня сторонилась и поглядывала на своих спутниц виновато, как бы давая понять, что я сам навязался. Когда же наступил момент прощанья и я обнял ее, желая все же расстаться по-хорошему, она, явно стесняясь своих подруг, торопливо поцеловала меня в щеку, тут же высвободилась из объятий, которые были ей неприятны, и побежала в вагон, из которого даже не выглянула.