Борис Тумасов - Усобники Страница 25

— Боже, спаси и помилуй!..

К утру ветер стих и дождь прекратился. При свете Будый увидел, что там, где была рожь, поле смешалось с грязью. И он заплакал, а в избе сказал Аксинье:

— Пропал хлеб… Уходим, Аксинья, покуда нас тиун в кабалу не забрал.

Только увязали они котомки, еще не ведая, куда подадутся, как нагрянул тиун и закричал:

— Так-то ты, Будый, решил меня обмануть? Ну нет, поработаешь на боярина, пока долг не воротишь. Долговым холопом будешь!

Великий князь Дмитрий вот уже месяц как был в беспокойстве. День начинал с хождения по палатам владимирского дворца, — одолевали мысли, прав ли он был, объявив удельным князьям о намерении покарать новгородцев, заставить их признать Новгород зависимым от великого князя владимирского. Может быть, следовало смирить свою гордыню?

Распалялся гнев Дмитрия и тем, что новгородцы тянутся к Литве и немцам. Вот и брат Даниил как-то сказал:

«Не разумею, Дмитрий, отчего у тебя неприязнь к новгородцам и Новгород великому князю противится».

На что он, Дмитрий, ответил ему:

«Настанет такой час, брат, и ты поймешь, в чем мое недовольство».

Даниил пожал плечами:

«Ты, Дмитрий, во Владимире великим князем сидишь, на Клязьме, а Новгород эвон где, на Волхове. Кажись, дороги их не пересекаются».

Дмитрий с удивлением поглядел на московского князя.

«Ужели не разумеешь, Даниил, сколь верст от Новгорода до Владимира и сколь до рубежья литовского и земель германских?»

Пройдется Дмитрий по палатам, на оконца поглядит. День давно начался. В хоромах суетились, слышались голоса.

Дмитрий уже уведомил удельных князей о предстоящем походе, назначив сбор дружин в Переяславле-Залесском. И князья поддержали Дмитрия. В Переяславль-Залесский уже послал свои дружины брат Андрей, явились воеводы из Белоозера и Рязани, Ростова и Твери…

Еще с начала зимы, по первому морозу, когда землю запорошило снегом, к Переяславлю-Залесскому сходились дружины. Шли верхоконные и пешие, тянулись обозы, сани-розвальни были загружены кожаными мешками с продовольствием и зерном для лошадей.

Вели дружины воеводы, являлись к Дмитрию, докладывали, сколько гридней прислал удельный князь и какой поезд привели с собой.

Накануне Дмитрий отправил гонца с грамотой к новгородскому посаднику, где перечислил все обиды на Новгород. А во второй грамоте — к тысяцкому и архиепископу — великий князь перечислил все грехи, какие числились за новгородцами.

Послав гридина в Новгород, Дмитрий поделился своими сомнениями с воеводой Ростиславом.

Тот насупил брови, ответил решительно:

— Коли, княже, сомневаешься, то к чему сыр-бор затеял? Коли замахнулся, бей. И негоже ослушников миловать, их вольностям потакать. Не покараешь новгородцев, другим князьям повадно будет.

Дмитрий посмотрел на Ростислава, ничего не сказал, подумал: уж не на городецкого ли князя он намекает? Дмитрий и сам брату Андрею веры не дает. Сегодня он смирился, а завтра?

А признал великим князем потому, что Ногай ярлык ему дал. Но что поделаешь, коли Андрей коварен. Не идти же на него войной! Не раскалывать же Русь! Эвон, и Даниил сказывал: лучше худой мир, чем добрая свара.

Усмехнулся. Говорил Даниил, увещевая, а сам просил земель прирезать.

На прошлой неделе побывал Дмитрий у митрополита Максима, и тот заявил:

«Русь единой должна быть. О том всегда помни, великий князь. Не доводи государство до раскола. А Новгород к повиновению привести надобно, там русичи живут, а не усобники. О том я отпишу епископу Клименту. — Чуть повременив, изрек: — Ино он и к папе римскому потянется…»

Потер лоб князь Дмитрий, присел на лавку рядом с воеводой.

— Как, Ростислав, мыслишь, окажут ли нам новгородцы сопротивление?

Воевода нахмурился:

— Лезть на рожон не осмелятся, силу-то ты поведешь немалую.

— Пожалуй, я с тобой в согласии.

— А в арьергард пусти переяславцев. В Торжке хлебную дорогу новгородцам перережут. Поживут без зерна, животы подтянут. А то, вишь, вольности им подавай…

Тревожно в Новгороде. Слух о том, что князь Дмитрий готовится идти на новгородцев войной, быстро разнесся по городу и породил множество толков. Утверждали, что Дмитрию удалось собрать всех удельных князей. Вспоминали, как не приняли князя, когда он из Копорья воротился…

В новгородском Детинце, в Ярославовых хоромах, сошлись выборные, озабоченные недоброй вестью. Говорили, что князь Дмитрий на Новгород всю Русь ополчил, у Переяславля-Залесского дружины сходятся. О своих обидах великий князь отписал в грамоте посаднику Семену, тысяцкому Олексе и архиепископу Киприяну. В них он помянул речи недостойные, какие говорили ему новгородцы.

Зачитал посадник грамоту, выборные выслушали; заговорили наперебой, каждый свое норовил высказать. Староста гончарного конца Пимон заверещал бабьим голосом:

— Ополчение скликать, ратников. Аль Новгороду впервой за себя стоять?

Тысяцкий цыкнул на него:

— Не ты ли, Пимон, в прошлом разе на вече громче всех орал: «Изгнать Дмитрия из Новгорода?» А ноне к чему взываешь? Это тебе не в гончарном ряду горшками тарахтеть.

— Ты, тысяцкий, говори, да не завирайся. Это ты, Олекса, казну новгородскую Дмитрию открывал!

Посадник прикрикнул:

— Будет вам, перебранку устроили! Коли дело до созыва ополчения дойдет, то пусть будет, как вече решит. А ежели постановим посольство слать, так Олексе с архиепископом его править.

— То так, — согласился тысяцкий, — однако надобно город крепить. Объявить о том кончанским старостам.

— Разумно, Олекса, — зашумели все, — ты уж, Олекса, тысяцкий, за всем и доглядывай…

— Беда нависла над городом, беда. — Посадник сокрушенно покачал головой. — Пришла беда — отворяй ворота.

Архиепископ перекрестился.

— Помоги, Господи, — и губы поджал.

И снова загомонили в палатах. Кричали:

— Аль мы головы клонили?

— Новгород ни перед кем не кланялся! Созовем вече!..

В тот день скликнули вече, и было оно бурное. Орали все:

— Великого князя не признаем, а переяславского тем паче! Пускай на своем уделе сидит!

— Мы и мурз со счетчиками не звали, их Невский в город впустил!

Архиепископ вече крестом осенил:

— Спаси и вразуми люди твоя, Господи!

— Постоим головой своей за Великий Новгород! — возопила толпа.

Тут боярин Родион выкрикнул:

— А получил ли князь Дмитрий благословение митрополита Максима на Новгород войной идти?

Положив руки на посох, архиепископ отмолчался.

Кончанские старосты в один голос зашумели:

— Не признаем Дмитрия Переяславского великим князем!..

На помост взобрался староста кузнецов, поднял кулак:

— Слушай, вече новгородское, выходи на стены с оружием! Пусть видит Дмитрий — мы за Великий Новгород постоять готовы!..

Долго еще рядилось вече, наиболее рьяные кулаками размахивали, в драку лезли. Наконец решили: коли что, слать к Дмитрию посольство…

Воинство великого князя Дмитрия, блистая броней, шло на Новгород. Дружина за дружиной двигались владимирцы, переяславцы, ростовцы. Далеко растянулось войско. Били бубны, гудели трубы. Замыкал дружины обоз с продовольствием. Скрипели ступицы колес, перекликались возчики, ржали кони.

По сторонам дороги оставались редкие деревеньки, и смерды, глядя на проходившие полки, покачивали головами:

— Экое воинство собралось! Верно, гнев на новгородцев положил великий князь!

А во главе дружин ехал сам великий князь с воеводой. Дмитрий повернул голову, сказал воеводе:

— Поднимите хоругвь!

И тотчас вперед выдвинулся знаменосец на белом коне, поднял хоругвь с изображением Георгия Победоносца, поражавшего змия. Еще громче заиграла музыка.

Приободрились гридни, стряхивали усталость. Перед ними лежали новгородские земли…

Шли по землям новгородским дружины, разоряли деревни и села. К самой Шелони подступили. Здесь стали биваком. Князю Дмитрию шатер поставили. Ожидали новгородских послов.

В сопровождении отрока князь обошел лагерь. На отдыхе гридни скинули кольчужные рубахи, шлемы, сложили на земле сабли, мечи и тут же сидели у костров, варили кашу.

Среди переяславских Дмитрий задержался. У тех гридней, какие уже числились в боярской дружине, иногда справлялся о вотчине. Многим из них выделял он земельные наделы на кормление.

За переяславцами расположились ростовцы. От их воеводы Дмитрию стало известно, как тяжко умирал старый ростовский князь Борис. У него помутился разум, не узнавал сыновей…

Мысли князя Дмитрия перекинулись на своего сына Ивана. Вздохнул, промолвил едва слышно, чтобы следовавшему за ним отроку было невдомек, что князь сам с собой разговаривает:

— Апраксия, Апраксия, кому я теперь надобен, когда лета к закату катятся… Ты ушла, теперь вот сын Иван кровью кашляет. А он у нас, Апраксия, один…