Алекс Ратерфорд - Владыка мира Страница 25

Падишах подождал, пока слуги передадут по кругу блюда с бесаном – тонкой мукой, в которую гости могли опустить кончики пальцев, чтобы очистить их от жира, – и медные миски душистой воды, в которой затем можно было ополоснуть руки, а гости, полулежа или сидя, удобно устроятся на подушках. Тогда он поднялся, жестом попросил тишины и начал речь, которую до этого очень тщательно готовил, выбирая слова, чтобы они звучали твердо, но вместе с тем выражали глубокое почтение к его гостям.

– Мои люди пришли в Индостан не как разбойники, чтобы учинить грабеж и забрать все его богатство в наши собственные земли. Мы здесь, чтобы взять то, что принадлежит нам – так жених приезжает к давно сосватанной ему невесте. Почему я говорю, что Индостан принадлежит Моголам? Потому, что более ста шестидесяти лет назад мой предок Тимур завоевал его. И хотя не остался здесь, он назначил вассала, чтобы тот правил здесь как наместник падишаха. Но впоследствии в эти земли пришли самозванцы, и, озабоченные собственными военными столкновениями на далеком севере, Моголы ничего не могли сделать. Затем сорок лет назад Бабур, мой дед, возвратил империю и укрепил ее положение.

Но я не расцениваю Индостан как подчиненную нам землю и не считаю его жителей ниже по положению, чем кланы моголов. Все вы равны для меня. В то время как предатели не получат моего снисхождения, те, кто докажет мне свою преданность, будут процветать. Самые высокие должности при дворе, самые влиятельные позиции в моих армиях будут их – и особенно это касается вас, мои друзья из царств раджпутов, земель воинов. Чтобы засвидетельствовать свое почтение, настоящим я объявляю, что с этого дня и впредь вы будете принадлежать к числу моих приближенных – моих ички. Я говорю также, что не стану объявлять себя верховным землевладельцем, и отныне вы можете править в своих землях – своих ватанах, – как в собственных наследственных уделах с правом завещать их тому, кому пожелаете.

Закончив речь, Акбар сел, бросив взгляд на Бхагван Даса, который сидел по правую руку от него.

– Для нас это большая честь, повелитель, – проговорил раджпут.

– Присутствие здесь всех вас – также большая честь для меня… Бхагван Дас, я хочу сказать кое-что еще. Я намерен жениться. Я слышал о красоте и целомудрии твоей младшей сестры, Хирабай. Отдашь ли ты мне ее в жены?

Бхагван Дас, оторопев, на миг замешкался с ответом. Справившись с волнением, он спросил:

– Почему Хирабай, повелитель? Почему из всех женщин в твоей империи ты выбрал мою сестру?

– Этим я покажу свое уважение ко всем раджпутам. Из всех кланов Индостана вы больше всего походите на моголов – народ, закаленный в горниле битв, гордый и сильный. Ты, Бхагван Дас, правитель Амбера, величайший из раджпутов. Я уже видел мужество твоего сына во время верблюжьих бегов. Твоя сестра, я уверен, станет достойной женой падишаха. И к тому же – буду говорить прямо – я хочу скрепить наш военный союз. Что поспособствует этому лучше, чем брак?

– То есть ты намереваешься объединиться с моим народом через узы крови?.. – Бхагван Дас говорил медленно, как будто обдумывая идею и взвешивая, насколько она верна.

– Да.

– И ты собираешься жениться не единожды?

– Верно, в целях укрепления своей империи. Но клянусь тебе, Бхагван Дас, я всегда буду почитать твою сестру как принцессу раджпутов и первую из моих жен.

Бхагван Дас все же хмурился.

– Раджпуты всегда выдавали своих женщин только за соотечественников… И твой род также всегда соблюдал чистоту крови…

– Это так. Но я – первый правитель Моголов, который появился на свет в Индостане; здесь моя родина и мой дом. Почему же мне не взять в жены ту, кто также родом из этого края?

– Но мы, раджпуты, являемся индуистами. Выйти замуж за человека не нашей веры для моей сестры еще более немыслимо, чем стать женой человека из другого народа. Она не сможет принять ислам.

– Я и не стал бы на этом настаивать. Я уважаю ее веру, ведь это вера многих моих подданных. Я никогда не вмешивался в их вероисповедание, почему же я стану отказывать Хирабай в этой свободе?

На угловатом лице Бхагван Даса все так же было задумчивое выражение, и Акбар наклонился ближе.

– Даю свое слово – слово падишаха, – что никогда не стану вынуждать ее оставить свою веру. Она может построить храм, где сможет молиться своим богам в пределах имперского гарема.

– Но может статься, твоя собственная семья – твоя знать и муллы – будут возражать?

Акбар кинул взгляд туда, где восседали некоторые из его старейшин в белых тюрбанах и темных одеждах.

– Им придется признать, что это нужно для блага империи, – ответил он и затем добавил, уже более холодно: – Признать, что такова моя воля.

– Могут признать, а могут и не признать… И моя сестра, хоть и совсем еще юная – она много моложе меня, – тоже бывает своенравной и упрямой… она может не понять…

– Твоя сестра станет женой падишаха и, быть может, матерью следующего падишаха Моголов, а ты будешь его дядей. Бхагван Дас, отвечай прямо. Но прежде хорошо подумай.

Раджпут на секунду откинулся на подушки, перебирая пальцами тройную нить жемчуга, которая ниспадала у него почти до пояса. И наконец проговорил, улыбнувшись:

– Повелитель, ты оказываешь великую честь нашему роду. Хирабай твоя. Да благоволят твои и мои боги этому союзу.

Девушка очень тихо сидела под ярко-красным покрывалом, расшитым оранжевой и золотой нитью; лишь на ее головном уборе подрагивали цветы и листья, вплетенные в золотой обод и усеянные жемчугом – свадебный подарок от Акбара. Одетый в белые одежды индуистский священник закончил свою часть церемонии, и теперь настал черед муллы зачитать суры из Корана. Когда священник медленно и звучно выговаривал нараспев слова, Акбар увидел, как из-под ее одежд показалась маленькая ножка. Она была украшена причудливыми завитками узоров, нанесенных хной. Падишах посмотрел на свои руки, которые мать и тетка ему также выкрасили хной, – на удачу. Хамида и Гульбадан сейчас наблюдали за церемонией через сплетенную из ивовых прутьев решетку, которая позволяла им присутствовать незаметно.

Закончив наконец, мулла закрыл отделанную слоновьей костью обложку своей книги и вручил ее слуге, чтобы тот убрал ее в резную деревянную шкатулку. Затем взял кувшин с розовой водой и, когда Акбар протянул руки, вылил на них прохладную воду, что символизировало очищение. Остальное он выплеснул в прозрачную агатовую чашу.

– Выпей, повелитель, в знак заключения союза.

Акбар сделал несколько глотков и подал руку Хирабай, чтобы привести ее на торжественное празднество, которая ее семья устроила в соответствии с индуистскими обычаями.

Акбар пожаловал Бхагван Дасу роскошные, богато обставленные покои в крепости Агры; здесь могла остановиться его семья и свита, сопровождавшая Хирабай во время ее пути от Амбера, который она проделала в крытых носилках, подвешенных меж двух верблюдов. Сегодняшние торжества – лишь начало предстоящих в последующем месяце церемоний подношения даров, торжественных процессий, охотничьих выездов, слоновьих боев и демонстрации военного искусства. И все же, в то время как свадебный пир шел своим чередом, Акбар не мог не думать о том, что произойдет этой ночью, и ему было немного не по себе. Беззаботные сладострастные забавы в гареме с наложницами были для него привычным и приятным времяпрепровождением. В мягких, душистых руках этих женщин он находил покой и отдохновение от бремени власти правителя. Но разделить ложе с девственной принцессой раджпутов – дело совсем иное…

Он поглядел на сидящую близко к нему Хирабай, все еще скрытую под мерцающим покрывалом, и в сотый раз попытался представить себе, как она выглядит. Женщины раджпутов славились своей пленительной красотой, но даже если она ему не понравится, это совсем неважно, сказал он себе. Сейчас важнее всего то, что этим браком падишах обеспечил себе устойчивый союз с королевством Амбер. За ними последуют другие политические союзы такого же рода, и они обеспечат мир и благополучие империи. По крайней мере, как представительница монаршей семьи, Хирабай должна была понимать, что за заботы и ответственность несет правитель на своих плечах. Акбар попытался вникнуть в праздничные ритуалы. Перед ним одетые в ярко-синие одежды девушки из Амбера кружились в танце под бешеный ритм барабанной дроби, выбиваемой голыми по пояс худощавыми музыкантами в оранжевых тюрбанах, и завывание латунных труб. Музыканты-раджпуты высоко и гнусаво пели о доблести на поле битвы, акробаты прыгали сквозь петли из пылающей веревки, а старик в длинном халате, украшенном зеркальными осколками, в которых отражалось пламя свечей, заклинал питона в плетеной корзине. Он позволил ему обвиться вокруг шеи и даже поцеловал его толстую чешуйчатую морду.