Вячеслав Софронов - Хан с лицом странника Страница 25

Тот молча кивнул, пристально глядя на Тимофея, словно запоминал каждое сказанное им слово.

— Ладно, собирайся, — хлопнул добродушно его по плечу Тимофей, — на воеводский двор пойдем мед, пиво с хозяйских погребов пить. Не хотел тебе говорить до поры, да уж ладно, не утаил. Слышал я, будто земляки твои набег готовят, как только хлеб с полей соберут мужики. Лазутчиков опять в лесу видели, не к добру это. Верно, воевода о том с народом и станет толковать. Поглядим, послушаем.

И точно. Сразу после службы в храме, едва народ вышел из дверей, как к ним обратился плечистый с сивой чуть загнутой вверх бородой сотник Ефим Звягин, ведавший всей караульной службой в городке.

— Честной народ, воевода наш, Третьяк Федоров, просил кланяться всем и зовет на двор к себе. Кто не погнушается угощением — милости просим сразу туда идти, — и низко поклонившись, первым направился вверх по кривой улочке к дому воеводы.

— А? Чего я вам говорил, — заулыбался Тимофей, — позвали ведь. Аида, Федька, — подтолкнул он сына, — не робей. Мы с Василием загодя сговорились.

— Да я чего… Я иду. Коль зовут, отчего не пойти. И толпа повалила вслед за сотником Ефимом, на ходу перекидываясь шутками и пряча улыбки в преддверии дармового угощения.

На широком воеводском дворе стояли длинные столы на врытых в землю столбах. Меж ними сновали три дородные женщины, что кухарили при воеводском доме, расставляя миски, кувшины, разнося огромные пироги и круглые хлеба.

— Эй, народ, — крикнул Ефим, — берите от дома лавки да ставьте к столам, рассаживайтесь, где кому любо.

Несколько мужиков кинулись сносить к столам лавки и тут же усаживались на них, выбирая лучшие места — в центре. Тимофей подтолкнул Едигира с Федором к двум женщинам, стоявшим в нерешительности в стороне от накрытых столов.

— Приглашайте их к нам. Пусть рядом садятся. То Алена-вдовица с дочкой своей Евдокией. Смирные бабы. — Потом сам подошел к женщинам и, поклонившись, проговорил. — Прошу к нашему шалашу. Вы обе безмужние и мы холостые. Сообща и запируем.

Алена что-то ответила Тимофею и неторопливо подошла к столу.

— С праздником христовым, добрые люди, разрешите посидеть с вами рядышком вдовице да молодице. Глядишь, ваш кусок в свой роток не положим, не обделим.

— Их обделишь. Как же, — засмеялся Тимофей, под локоток подталкивая обеих, — им хоть быка положи, проглотят.

— Знать, работники добрые, — отвечала Алена, садясь на свободное место. А это кто? — кивнула головой в сторону Едигира.

— Из тайги к нам вышел. Его на службу к Строгановым взяли, — пояснил Тимофей.

— Так значит его наш батюшка окрестил… Вон оно что… А глядит все одно по-ихнему, зубы щерит, будто куснуть хочет. Ну, чего так глядишь? Или русских баб не видел? Гляди. За показ денег не берем. Но знай, что кто-то из ваших, из басурман, моего Панфила замучил. Убили бы в бою, так ладно, а то ведь при соляных варницах схватили, где он трудничал, и в костер затолкали. Наши, когда приехали, говорят, живой был еще. Стонал только. А до дому не довезли. В дороге и помер.

— Я не убивал твоего мужа, — тихо, но с твердостью в голосе, ответил Едигир.

Алена, не отводя глаз от него, собралась что-то ответить, но неожиданно на помощь Едигиру пришла дочь Алены, сидевшая от нее по правую руку рядом с Тимофеем.

— Мама, да ведь сам отец сказывал нам, сколько в сибирской земле народов разных живет. Они тоже друг с дружкой воюют и каждый за свою веру стоит. А у нас, разве не так? Вон…

— Хватит, — перебила ее мать, приложив для большей значимости ладошку ко рту, — без тебя все эти россказни слышала, знаю. Но наперед старших встревать негоже. Не знаешь разве? А, Евдокия? Яйца курицу не учат.

Едигир успел бросить благодарный взгляд на неожиданную защитницу, как за столами зашумели, задвигались. Послышались сдержанные голоса:

— Воевода идет!

— Сам Третьяк Федоров вышел! Глядь!

— Видать, говорить будет, коль пришел.

С крыльца спускался невысокий осанистый человек в длиннополой одежде в боровой шапке на голове, покрывающей длинные до плеч светло-русые волосы. Темная с проседью борода, доставала до середины груди. Длинный с широким разлетом ноздрей нос делал его похожим на хищную птицу. При ходьбе воевода чуть приволакивал ногу, ступая осторожно и размеренно, опираясь на заостренный снизу конец посоха.

Народ встретил воеводу с почтением, видя в нем друга и советника. Не только главного над ними, но и защитника, на чьих плечах лежала охрана городка и варниц. Он же вершил суд и расправу над всеми жителями. Шум и крики смолкли, установилась тишина.

Дойдя до передних столов, Третьяк Федоров медленно, с достоинством стянул с головы шапку, отряхнул ее, отдал в руки сотнику и, оглядев от края до края собравшихся, будто пересчитал их, степенно поклонился, придерживая правой рукой бороду. Потом тихо сказал что-то Ефиму Звягину и лишь после этого заговорил:

— С праздником великим, со Спасовым днем всех, Спаси Христос.

— Спаси, Христос. — Как один откликнулись все сидящие.

Воевода широко перекрестился, повернув голову к колокольне, виднеющейся через скаты крыш, и продолжал, чуть напрягая голос:

— Спасибо, что пришли на мой двор, не гнушаетесь, значит, воеводы своего. Спасибо. Спасибо за то. — И он еще раз поклонился людям, от края до края оглядывая столы. — Отведайте, чем богаты. Вместе живем, одну пищу едим, что Бог послал. Собрал вас по обычаю нашему на хлеб-соль и хочу вам слово сказать. Нынче многие о первой год служат, и Господь пока хранил нас, отводил руку басурманскую до поры до времени. Но осень близко и не сегодня завтра надо ждать набега. Лазутчиков ихних в лесу второго дня уже видели. Были бы охотники — к людям вышли. А эти ушли тишком обратно в лес. Видать, высматривали, не собрали ли мы хлеб, не снесли ли в житницы. Тогда и полезут. Прошу береженья большего, нежели раньше имели. Бабам, девкам в лес одним не ходить, да и мужикам тоже неча шляться попусту.

— А по ягоду, по шишку как же? — выкрикнул кто-то, но на него тут же пришикнули с издевкой:

— Ишь, ягодный нашелся. Оне твою дурную башку вместо ягоды в мешок к себе и засунут. Насобираешь ягодок.

Воевода тут же определил кричавшего и, найдя взглядом, спокойно ответил:

— Тебе, Степка, наш указ — не приказ. Ступай себе, но других не сманивай. Ты не первый год годуешь в городке и порядки знаешь. Не к тебе обращаюсь, а к первогодкам. Хотя и их не неволю. У ежа и то свой ум имеется, когда колючки выказывать, а когда прятать. Сторожа на башнях стоят крепко и из ворот выпустят. Но какая заминка случится, не обессудьте. Как стемнеет, так хоть свой, хоть чужой — не пропустят. Жди до света.

— А ежели господа Строгановы пожалуют? — не унимался Степан. — Тоже не пустят? — народ дружно хохотнул, поворачиваясь лицами друг к дружке, понимая, что балагур Степан больше прикидывается, скоморошничает, пытаясь развеселить и народ, и воеводу, хотя сам-то все понимает, не дурак, но тем более приятно было посмеяться вот так всем людом сообща, являя единение.

Понял это и воевода, потому столь же шутливо ответил тому, изогнув в усмешке пушистую пшеничную бровь:

— А и Строгановых, господ наших, не пустим. Пущай в лесу ночуют, а затемно в лесу делать нечего доброму человеку. Их вина. Ладно, отведаем, чего Бог послал, — проговорил он, подставляя большой кубок под руку Ефиму Звягину, — наливайте и выпьем за праздник, за Преображение Господне. Дай Бог! — и он поднес кубок ко рту.

Все собравшиеся дружно последовали примеру воеводы и, выпив, приступили к еде. Едигир чуть глотнул из ковша, поданного Федором, но горький вкус напитка не понравился ему, и он пренебрежительно махнул рукой, мол, пей сам.

— Зря отказываешься, — ответил тот и припал к ковшу, — пиво доброе, хоть и горчит немного. Смотри, не достанется.

Но Едигир принялся за пирог, не обращая внимания на его слова, осторожно извлекая оттуда кости и бросая себе под ноги. Тут же по воеводскому двору бродило несколько больших собак с нетерпением дожидавшихся остатков угощения. Тимофей что-то с увлечением рассказывал Алене, перегнувшись через сидящую рядом с матерью Евдокию. Она чувствовала себя неловко между ними и, осторожно выскользнув, села по другую сторону рядом с Едигиром. У того от неожиданного соседства кольнуло в груди, особенно, когда он рассмотрел чистую белую кожу на лице девушки, тонкие губы, прикрывающие ровный ряд зубов и одинокий золотистый завиток волос, выбившихся из-под белого с цветным рисунком платка.

Он поймал себя на мысли, что ему хочется подержать, потрогать завиток, который подрагивал от легкого набегающего ветерка, будто дразнил его, заправить прядку под платок и осторожно провести пальцами по щеке. Он уже было поднял руку, наклонившись в сторону девушки, но она слегка отстранилась, будто почувствовала его желание и, улыбаясь, спросила: