Александр Войлошников - Пятая печать. Том 2 Страница 25

И были бы мне до фонаря пристрастия панасюковские, так же, как и прокурору, который как грамотный юрист знает, что уважать надо не закон, а начальство. Но! Раскормленная до шарообразности Панасючка заведует не абстрактным пищепунктом, а столовкой нашего училища! И не надо быть проницательным, как Шерлок Холмс, чтобы протянуть логическую цепочку от мелкой тарелочки с капустой, которую ставят передо мной, к глубокому тазику с мясом, который ставят перед Рексом. Тут и тупарь Ватсон допетрит, что не абстрактное мясо хавает Рекс, а МОЕ! Мясо, которое из МОЕЙ тарелки! А за этот факт мне очень даже обидно. А когда так грубо цепляют за нежные струны моей души, которая в самом центре организма, в желудке, то соображалка враз выдает пламенные, гневные лозунги из речуги мозгодуя: «Наше дело правое! Все, как один, на борьбу за наше законное мясо! Руки прочь от моей родной тарелки!»

Чувствую я, как день за днем овощная диета пробуждает во мне кровожадные инстинкты. В Древнем Риме гладиаторов сырым мясом кормили, будя в них зверя… Глупые древние ни сном ни духом не ведали о том, что потомки на их авторитет, как на гвоздик в сортире, всякую лабуду повесят! Были тогда эти древние, молодыми, не опытными, а иначе бы дотумкали, что плотоядных мужиков гладиаторов надо бы кормить квашеной капустой до полного озверения. Тогда бы они в Колизее та-а-акое показали! Я представляю себя гладиатором, хавающим на арене… живого льва! Рот наполняется слюной, а воображение, вырвавшись на свободу, мобилизует хищные инстинкты. И я не только вижу, я чувствую себя этим гладиатором! Под истеричный визг в партере нервных патрицианок, под лошадиное ржание воинов в амфитеатре и скотский гогот плебса на галерке я все плотнее сжимаю крепкие, как капкан, челюсти, в которых беспомощно трепыхается лев, благоухающий ароматом свиной отбивной…

— Санька!.. Рыжий!.. Оглох?

Кто-то хлопает меня по спине — я выпадаю в обильный осадок из праздничного Колизея в унылые советские будни, провонявшие тухлой капустой. А во рту все еще стоит нежный вкус сочного жирного льва. Эх, будто бы свиную отбивную из зубов выдернули! Оказывается, пока я в грезах с открытым хавалом, как аллигатор, за львом охотился, Серега, Толян и Колян делово обсуждают конкретную проблему насчет рубончика. А раз я нужен, значит, Серега опять авантюру затевает.

— Силен ты мечтать! Мечта-атель!

— Небось о принцессе с коровой?

— Хорошо тому живется, кто с молочницей живет, молочко он попивает и молочниц, у… е-е-е!.. е-ежедневно обожа-ает и еее!.. еженощно обнима-ает…

— Фи, какие пошлости в благородном собрании! — говорю я.

— Говорить так — пошлость, а делать так — житейская мудрость! — парирует Серега. — Признавайся, мечтатель, какую прекрасную мечту мы спугнули?

— Рекса не дали дохавать!

— Ну-у… ты даешь! — выдохнули парни. Значит, угадал я.

— Оставь сОрок, Рыжий! — находится Серёга. — Одному тебе Рекса многовато, фактура! обдрыщешься… А раз ты такой догадливый… — тут слова его тонут в грохоте неожиданно распахнувшейся двери, откуда в облаке пара, благоухающего капустой, с воинственным ревом вырывается в коридор группа токарей. Забурлила веселая схватка. Токари, спрессовавшиеся у дверей, с ходу врезаются в наши разрозненные кучки. Но мы на то и «ухари» из группы «ух»! Растасованные неожиданным натиском, налетаем мы на токарей с флангов и тыла, выпираем их во двор на оперативный простор, а здесь, обретя преимущество в напористости, наиболее настырных токарей кормим снегом, а менее… а те просто удирают. Рукопашная заканчивается дуэлью снежками через ограду из железных прутьев, после чего обе группы разбегаются вытряхивая снег из ширинок и воротников. Вот и согрелись…

— Толян, Колян, Санька! — командует Серега. — Айда за один стол!

Серега Огиенко не комсорг, не профорг и не староста. Но в нашей группе Серегино слово авторитетнее, чем разглагольствования всего педколлектива училища. Потому что Серега — рог, лидер! Ураган войны, закруживший судьбы человеческие как осенние листья, забросил эвакуированного Серегу с Северного Кавказа в нашу группу, где выделяется тонкий, стройный Серега среди коренастых уральских парней высоким ростом и смуглотой лица. А авторитет Сереге обеспечивают удаль и бешеный нрав, когда дело доходит до серьезной драчки. Темперамент у него не остужен морозами, кипит в Сереге неуемная горластая кровь кавказских разбойников. Зато мое нескучное прошлое обогатило меня полезным опытом, и несколько моих наколок о том, как фартовее шарашить на шаре, оказались в масть, и теперь Серега тащит меня в каждую из своих шальных, но не продуманных авантюр.

Обед начинается с мутного противоцинготного отвара, стоящего на столе в графине. Стараясь не стошнить от отвращения, надуваемся смолистым пойлом, благоухающим вареной новогодней елкой. Оптимисты говорят, что отвар питательный, как столовские щи, а пессимисты — что во щах столько же калорий, как в отваре. Едва выдули отвар до донышка, как дежурный шваркает по столу железным подносом, где четыре железных миски со щами, над которыми аппетитно клубится пар, благоухая гнилой капустой. Тут не до застольной беседы! Щурясь от горячего капустного пара, разжижающего засопливленные сопатки, мы, пошмуркивая, пыхтя, кряхтя и обжигаясь, наслаждаемся, потому как питаемся! Едва ли у гурманов в заграничных странах и в роскошных ресторанах бывают такие яркие минуты гастрономического экстаза!

Увы, скоротечен гастрономический оргазм: вот сквозь остатки мутной жижи просвечивает дно миски… а ощущение того, что я что-то съел, так и не появляется! Зато капустные щи со страшной силой активизируют кровожадную предприимчивость наших сообразиловок. И пока дежурные получают и пересчитывают с тройной перепроверкой, как золотые слитки в госбанке, блюда с названием «микросилос», похожие на гомеопатические дозы овощного рагу, Толян излагает то, что у военных называется диспозицией.

Панасюковский коттедж угловой, ограда двора выходит на две тихие улочки. Там по вечерам ни души. Позади коттеджей — проход, летом заросший крапивой, а сейчас занесенный снегом. Двор коттеджа огорожен высоким деревянным забором, поверх которого прибита колючая проволока. Позырить на Рекса можно сквозь ворота из железных прутьев с острыми как пики верхушками. Днем Рекс во дворе без привязи гуляет, а когда ему это надоедает, то он в утепленную конуру залезает. Возвращаются супруги вместе на панасюковской служебной «эмке» к семи вечера и берут Рекса в дом до утра…Вот и вся диспозиция, по которой мы начинаем разработку плана штурма панасюковской твердыни.

«Нет крепостей, которыми не смогли бы овладеть большевики!» — заявил вождь. А разве может быть такая преграда на пути к рубончику, которую не разнесла бы вдрызг голодная ремеслуха?! Путем отсева разумного из самых фантастических прожектов рождается стратегический план. А после того как наши бездонные утробы нежно пощекотал капустный микросилос, изобретательность у нас обостряется, как аппетит после еды. План сафари обретает соблазнительно конкретные очертания.

Любой план экспроприации, от вульгарного гоп-стопа и до мировой революции, начинается с того, что кто-то объявляет себя главнюком. Против того что Серега назначает себя главным охотником никто не возражает, но народные массы тоже жаждут. Один я не рвусь на единоборство с Рексом, потому, как после болезни стал такой задохлик, что только в мечтах могу представить себя «Самсоном, раздирающим пасть льва». Рекс не лев, но зубки у него тоже дай боже!..

— Тихо! Разгалделись! Лезть кагалом во двор — дело зряшное, фактура! — урезонивает Серега кровожадность народных масс. — Ни к чему там кучу малу устраивать! Друг друга поуродуем! А Рекс всех перекомпостирует! Он-то шустрее! Фактура! Лучше я поговорю с ним тет-а-тет, культурненько, по-свойски…

— Ха! Много на себя берешь! — выступает Толян против единоборства. — Ты ж, Серега, и не видывал таку зверюгу! Сила! Камнем пульнешь — уворачиватся — быстрота-а! Оот! Клыки — чинжалы! Кусит — враз наскрозь! Оот! Сторожевой пес! Первый раз гавкает в воздух, а второй раз — на поражение женилки! Обкусит кой чо на долгу память! Оот…

— Эт точно, — соглашаюсь я. — Времена героев-одиночек прошли. Сейчас эпоха массового героизма. И раз тут друг человека без намордника, нужна страховочка. Читали? «Госстрах — гарантия вашего благополучия!» Жить надо без риска…

— Риск — это пернуть при поносе! — пузырится Серега. — А тут что! Вот ты, Рыжий, и пойдешь со мной! Будешь страховать «от наводнений, пожаров и других стихийных бедствий»… Чо, сла-абО??!

Крепыш Колян, закоперщик из визовской шпаны, ожидавший, что Серега выберет в напарники его, завозражал:

— А почему?..

— А по кочану! — в зародыше гасит Серега недовольство масс. — Потому что рыжий! Счастливая масть! Фактура! Эрик Рыжий до Колумба в Америку залез! Факт исторический! А Америка — не панасюковский дворик!