Александр Войлошников - Пятая печать. Том 2 Страница 24

На освещенной сцене перед большой картой Европы бодро мельтешит пришелец из общества по распространению — штатный мозгодуй — профессиональный любитель советской власти. Занимается он такой противоестественной любовью по твердым расценкам агитпропа. Зарабатывает свой горький хлеб лажевыми сказками, сочиненными партшехерезадами. Сказочная Шехерезада регулярно получала горячее питание в падишахской койке, несмотря на ночной график работы.

Но партийные боссы не слишком щедро делятся номенклатурной кормежкой со своим шехерезадом, врущим на них. И даже не на постоянном окладе он, а, как дешевая проститутка, имеет почасовую оплату. Небось умышленно держит его на доходяжном пайке управление госвранья, для того чтобы не потерял он пристойную агитпроповскую худобу, внушающую жалость и доверие трудящихся масс. Изящен партшехерезад, как спортивный велосипед: только рама, а плоти ни грамма! Скелет и партбилет! А по осторожным движениям не молодого мозгодуя видно, что если отложил он что-то на черный день, то только соль на копчике.

Но коварная природа скомпенсировала плотскую немощь шехерезада мощным голосом, ревущим, как пароходный гудок. И, не успев поздороваться, мозгодуй стал возглашать партийные лозунги и другие столь же оригинальные мысли так громогласно, что в намертво замерзших окнах что-то жалобно затренькало. И все-таки ни громкие кличи шехерезада, ни лютая холодрыга не поколебали нашу заскорузлую мечту насчет того, чтобы, привалившись к плечу соседа, давить ухо до конца беседы. Так что уже сквозь сон моя похабная ремеслушная соображалка успевает усечь, что в имени Ше-хере-зада есть один слог вполне даже приличный…

Говорят, в одном советском учреждении шпиона изловили потому, что на собрании он не уснул как все, а стал по заграничному, внимательно слушать докладчика. Не зря же плакаты предупреждают советских людей, умеющих спать без отрыва от производства: «Враг не дремлет!» Но среди ремеслухи не дремлющего врага не обнаружил бы ни один самый подозрительный гебист. Даже я, удостоенный от Гнуса политической характеристики: «гадюка злорадная», был солидарен с трудящимися в таком истинно советском мероприятии, как вздремнуть минуточек шестьсот. Потому, оставаясь не разоблаченным, сладко кемарю я на плече соседа. Несмотря на мерзнущие ноги, мало что доходит до сознания из темпераментного доклада мозгодуя. Но, пробуждаясь от его зычных призывов куда-то и к чему-то, я сквозь дрему вижу, как шехерезад, грозно потрясая тощеньким кулачком, бесстрашно рычит на германский фашизм, изображая народный гнев словами такими высокими, как новая труба нашего цеха.

Твердой рукой, вооруженной длинной указкой, мозгодуй умело и решительно направляет грозную мощь Красной армии в уязвимые места агонизирующего врага, закрашенного на карте Европы коричневой краской и надежно огороженного на территории СССР дюжиной красных флажков, которые мозгодуй, свирепо рыча, втыкает в карту все ближе и ближе… к нашей ремеслухе на Урале, где врага ожидает полный капут: коль не засохнет от хлодрыги тут, то здесь его с голодухи сожрут! И всё шло бы путём, если б монотонное бренчание шехерезада не прерывалось неожиданным рявканьем: «Смерть немецким оккупантам!» и «Победа будет за нами!» Этими криками-рыками мозгодуй оптимизировал положение на фронтах, откровенно хреновое. На меня это не действует, но некоторые, более нервные, вздрагивают и просыпаются. Но все реагируют на эти вопли спокойно, потому как ежели мОзги долго закручивать в одну сторону, то по закону мозгокручения потом они сами раскручиваются в противоположную.

После доклада о положении на фронтах, начинается вторая часть лекции, более актуальная для нас, чем дурацкий треп о неизбежной победе. Называется эта тема очень занаученно: «О научном распределении продуктов питания при различных видах производственной деятельности в условиях военного времени». Но мы понятливые и секем, что разговор будет о рубончике, о шамовочке, то есть про самое ТО, интереснее чего в мире нет ничего! Зашевелились все, звонкими щелбанами поднимая головы разоспавшихся соседей со своих плеч. И теплый парок заклубился над нашими кумполами, ощетиненными двухнедельной «нулевкой». Ожила и закряхтела, задышала, запердела ремеслуха, навостривши ухо, пробуждаясь от лекционного офонарения!

Глядь, а поверх карты Европы уже висят красивые разноцветные графики и таблицы! Сопоставляя по ним калории трудозатрат с калорийностью наших пайков, мозгодуй убедительно, как Эмиль Теодорович Кио, достающий кролика из цилиндра, доказывает нам, что за свою работу мы получаем в пайках столько килокалорий, что могли бы запросто выполнять по две нормы. И на третью остается! Правда, в мозгодуйских таблицах не предусмотрено, что калории нужны и для того, чтоб до следующей смены дожить и ложку в рот положить, а не только по две смены подряд вкалывать. Но про такой пустячок одни не понимают, а другие молчат, потому что все понимают… пока какому-то чудику из группы слесарей таракан в бестолковку не забежал, и от умственной щекотки он ка-ак брякнет на весь зал:

— Так оно, ежели в калорьях хватат всего, то пошто не всем? Нам-то от пошто не хватат?!..

— Эт-то ка-аму — не всем… эт-то ка-аму — нам?!! — угрожающе растягивает слова мозгодуй, зловеще пошевеливая скелетом в просторном пальто. — От имени кого вы делаете… заявление (А в многозначительной паузе так и сквозануло — «вражеское!»)? Вы что организация или другая… партия (Тут уж насчет «другой партии» полная атанда! Страшней такого только троцкизм!). А если вы не другая партия, то должны выступить от своего имени! — и мозгодуй принципиально нацеливает длинный и острый как указка перст в сторону, откуда сделан вражеский выпад и всверливается в наши безыдейные ряды бдительным партийным оком:

— Встаньте и назовите свою фамилию! — грозно предлагает он, зная, что никто не отзовется, потому что нет преступления страшнее, чем тянуть на коллективку или групповщину! И приподнялись уже мастаки, шеи тянут, будто гусаки, — нашаривают бдительным пролетарским оком вражеского лазутчика, проникшего в сплоченные ряды советской ремеслухи.

Но тут мозгодуй перегнул палку. Мы не запуганные совслужащие, которым под кроватью энкаведешники чудятся, не затурканные семейные работяги, над которыми висит дамоклов меч военкомата. Мы — ремеслуха! Стихия фезеушная — потенциальные призывники и вольны, как казаки! Мы дружно топочем ногами и орем во всю мочь луженых глоток, что на хрен такие калории, от которых в сортире делать не хрен! Когда мастаки нас чуть угомонили, мозгодуй прокричал сквозь шум и гам насчет того, что бывают люди избалованные… а на самом деле внутри наших организмов калории так и кишат. А поэтому партия и лично… в общем, все очень беспокоятся, как бы мы не перенасытились калориями. А по неорганизованности кое-кто воображает, что ему калорий не хватает! На самом деле все могли бы есть поменьше, оставляя про запас…

Тут мы подумали, что мозгодуй так грустно шутит и вежливо засмеялись, не так, как люди упитанные, а как люди воспитанные. Но мозгодуй, пребывая в растрепанных чувствах, не разбираясь в тонкостях восприятия юмора, радуется и такому смеху. Если закончить лекцию массовым протестом аудитории, тут кранты не только его мозгодуйской карьере… Про стукачей он помнит и, пернув, оглядывается: не унюхал ли кто-нибудь его антисоветский душок? И сейчас он доверительно склоняет к аудитории даже на вид скрипучий радикулитный остов, с начала войны жирами не смазанный и… и конфиденциально сообщает нам, что карточки у него категории С-2, а ему продуктов хватает, даже остается. А на чей-то резонный вопрос: куда он остатки девает, замороченный мозгодуй отвечает, что остатки он вечером доедает… и этим уже искренний хохот вызывает.

После этой лекции и без таблицы калорий стало понятно, почему при научном распределении продуктов у Панасюков, в отличие от мозгодуя, очень выпуклые фигуры, хотя и они, как мозгодуй, имеют карточки С-2, где хлеба шестьсот, а остального фиг без масла? И псина у них мясо с утра не доедает, на вечер оставляет! Не у мозгодуя, а у Панасюков надо учиться по вечерам доедать! А питание по мозгодуйским калориям ведет в тубдиспансер, а оттуда — в «наше светлое будущее», как Никольское кладбище называют. Но тот, кто удивлялся бы умению Панасюков так экономно есть, делал бы всем очень смешно, так как в ведении Панасюка все магазины и столовые Уралмаша! А еще под его чутким руководством трудится, «приближая день победы», его верная боевая подруга — панасюковская супруга — заведующая столовой. Как видно, пристрастие к работе возле продуктов питания у Панасюков — черта семейная.

И были бы мне до фонаря пристрастия панасюковские, так же, как и прокурору, который как грамотный юрист знает, что уважать надо не закон, а начальство. Но! Раскормленная до шарообразности Панасючка заведует не абстрактным пищепунктом, а столовкой нашего училища! И не надо быть проницательным, как Шерлок Холмс, чтобы протянуть логическую цепочку от мелкой тарелочки с капустой, которую ставят передо мной, к глубокому тазику с мясом, который ставят перед Рексом. Тут и тупарь Ватсон допетрит, что не абстрактное мясо хавает Рекс, а МОЕ! Мясо, которое из МОЕЙ тарелки! А за этот факт мне очень даже обидно. А когда так грубо цепляют за нежные струны моей души, которая в самом центре организма, в желудке, то соображалка враз выдает пламенные, гневные лозунги из речуги мозгодуя: «Наше дело правое! Все, как один, на борьбу за наше законное мясо! Руки прочь от моей родной тарелки!»