Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 1 Страница 26

— Мыслить, — протянул митрополит и, сойдя вниз, туда, где в центре палаты стоял Башкин, обошел его со всех сторон.

Федор вдруг вспомнил, как на зимней охоте видел он волков, точно так же окруживших загнанного, одинокого, тяжело дышащего оленя. Вожак стаи тогда оскалил клыки, и, вскочив оленю на хребет, пригнув его голову к земле, в мгновение перервал ему горло.

— Смелый ты, боярин Матвей, — продолжил Макарий и, не глядя, щелкнул пальцами. В его руке тут же оказалась грамотца.

Митрополит прищурился и медленно прочитал: «А еще сей Башкин святую и соборную апостольскую церковь отриче и глаголе, яко верных собор — сие есть токмо церковь, сия же зданная ничтоже есть».

— Говаривал ли такое? — спросил митрополит. «Или лжет отец Симеон, к коему на исповедь ты ходил?».

— Если и говорил, то, что из этого? — Башкин пожал плечами. «В церкви немало служителей недостойных есть, и все это ведают, и ты, Владыко, тоже!»

Макарий с размаху ударил его по щеке. «Молчи, пес! — заорал митрополит. «Язык тебе за такие словеса вырвать, и то мало будет! Церковь святая есть опора престола, и кто колеблет ее — на власть царскую руку поднимает!»

Башкин поднял голову и посмотрел прямо в глаза Федору Вельяминову.

Третий день Федор сидел на суде, и ему было мучительно стыдно — прямо на его глазах издевались и насмехались над тем, во что он сам верил всей душой.

«Не смей! — говорил он себе, слушая ругань митрополита. «Если б ты один был — встал бы рядом с Матвеем Семеновичем, а там — пусть пытают, и пусть казнят, хоть умру, да с честью. А тут тебе не умирать, Федор — тебе жить надо, не ради себя, ради Федосьи и Марфы. Нельзя тебе семью сиротить».

— А еще говорил ты, — продолжил Макарий, — будто Господь Бога и Спас наш Иисус Христос неравен Его Отцу. Такое же проповедовал и еретик колдун Феодосий, по прозванию Косой, что сбежал из тюрьмы в Андрониковом монастыре. Дак вот я и думаю, боярин — не твоих ли это рук дело — побег-то?».

— Не знаю я никакого Феодосия, — ответил Башкин, — а что я говорил — так только мое учение это!»

— Сие не учение у тебя, а прелесть диавола, что соблазнил тебя и вверг в пучину ереси, — мягко сказал Макарий. «Ты покайся, Матвей, отрекись от своих слов-то, вернись в объятия Господа нашего Иисуса Христа, и прощен будешь».

— Не в чем мне каяться, и отрекаться не от чего — отрезал Башкин и отвернулся от митрополита.

Макарий метнул быстрый взгляд на Федора. Тот заставил себя чуть кивнуть головой.

— Был я с тобой ласков, Матвей, да миновало то время, — угрожающе тихо сказал митрополит. «Есть суд церковный, а есть слуги царские — вот сейчас они с тобой потолкуют наедине-то, а потом я послушаю, что ты решил. Ну и приговорим».

В Кремле, у царя Ивана Васильевича, отмечали сороковины по новопреставленному младенцу Дмитрию. После заупокойной службы в палатах у царя собрались на трапезу ближние бояре.

Матвей Вельяминов сидел на низкой скамейке у ног государя.

— А что, Матюша, — спросил его царь Иван, ласково положив руку на голову юноши, «кудри-то твои что остриг?»

— Венчание на носу, батюшка царь, — чуть улыбнулся Матвей. «Ну и заели меня — мол, не на парня ты похож, а на девку, перстни сними, каблуки не носи. Старики, что с них взять».

— Жаль, — протянул государь, ероша волосы Матвею, — красивые-то локоны у тебя были, ровно как у Авессалома царевича, что против отца своего Давида восстал. Помнишь от Писания-то, Матвей?»

— Как не помнить, государь. «Авессалом же бе седяй на мске своем, и вбежа меск в чащу дуба великаго, и обвишася власы главы его на дубе, и повисе между небом и землею, меск же под ним пройде», — улыбнулся Матвей. «Так что оно, может, и к лучшему, государь, что власы у меня теперь короткие».

Иван рассмеялся. «Ну, батюшка твой все же не царь Давид, идти тебе против него зачем?

Наследство тебе достанется, да и невесту ты берешь с приданым богатым, едина ж дочь она у Воронцовых?»

— Да, двое братьев еще у нее, а дочь — единственная, — ответил Матвей.

Иван Васильевич налил себе вина и откинулся на спинку кресла. Вокруг шумели изрядно захмелевшие бояре.

— А скажи мне, Матвей, — наклонился к нему царь, отпив из бокала. «Любишь ли ты меня?»

— Так, государь-батюшка, как же тебя не любить? — сказал юноша, целуя царскую руку.

«Слуга я твой верный, до скончания дней моих».

— Верный, — протянул царь и помолчал. «Верный, говоришь. Это хорошо, Матюша, что ты меня так любишь — пойди, найди человека такого, чтобы за тебя на все готов был.

Ты вот что, Матвей, — приходи сегодня опосля вечерни в мои палаты — дело у меня до тебя есть. Посмотрим на верность твою, — хищно улыбнулся царь, и не снимал руки с головы Матвея до окончания пира.

Башкина в закрытом возке привезли в Разбойный приказ. Здесь, в подвалах у ведавшего сыском окольничего Басманова были собраны знатнейшие на Москве мастера пытошных дел.

Федор, сопровождавший возок верхами, так и не смог перемолвиться с Башкиным ни единым словом — невозможно это было на глазах у митрополита и святых отцов. «Остается надеяться, что выдержит, — угрюмо думал Федор, скача вслед за возком.

— Макарий вон не смог согнуть его — хотя, что Макарий — надсмехался да издевался, а тут дыба. Однако же надо Басманова на место поставить — скажу ему, что мол-де, государь велел сперва, добром с еретиком говорить, а уж если запираться будет — тогда пытать.

Надо бы как-то Матвею Семеновичу знак подать, чтобы сказал он о Феодосии. Тому разницы нет уже — он в Ливонии, али в Литве, отсюда не достанешь. Пусть Башкин все на себя валит — сам мол, подкупил Нектария усопшего, — благодарение Богу, что тот вовремя издох, — сам лодку подогнал, сам и греб, сам Феодосия через границу переводил.

Не поверят. Хотя нет, — Федор подстегнул жеребца, — был бы царь, он бы не поверил, подозрителен больно, везде ему заговоры мерещатся. А Басманов — тот поверит, усерден он, да туп, аки полено. Главное, все это царю в должном виде преподнести, а уж это я сумею».

Царица Анастасия погляделась на себя в зеркало и осталась довольна — Федосьины травы, кои она пила каждый день, разгладили ее лицо, в глазах появился блеск, темные волосы — пробивавшаяся надо лбом седина было искусно закрашена, — были заплетены в тугие косы и уложены вокруг головы.

Анастасия надела драгоценное тяжелое ожерелье из жемчугов с алмазами и прошлась немного по комнате, сцепив пальцы. Со времени возвращения из Кириллова монастыря муж почти каждый день приходил в ее опочивальню, но вот уже пошла вторая луна, а она так и не понесла.

Остановившись перед иконами, царица взглянула на образ Богородицы. «Помоги мне, владычица, — шепнула она и перекрестилась. «Ежели будет сын у меня — на коленях пред тобой благодарить буду, церкви отстрою, монастырям буду жертвовать, ни в чем отказа святой церкви не будет. Только помоги!»

Над Кремлем повис бледный серп луны — будто лодочка плыла по небесам. Крупные, августовские, исхода лета, звезды, рассыпались по темному простору. Трещала, догорая, свеча в опочивальне у Анастасии — а царица все стояла у окна, ожидая стука, который так и не раздался.

Она сняла туфли, и выглянула наружу — никого не было рядом. Легко пробежав до царевых палат, она чуть поскреблась в дверь.

— Кого еще несет? — раздался сердитый голос мужа. «Да ежели и Москва горит, — велел же я — не тревожить меня!»

— Иван, это я, — тихо сказала Анастасия, приблизив губы к двери.

— Спать иди, не до тебя сейчас, дела у меня — раздраженно ответил царь.

Анастасия приникла ухом к косяку и явственно услышала в опочивальне дыхание еще одного человека — кто-то был там, рядом с ее мужем.

Она не помнила, как вернулась в свои покои — заперев дверь, Анастасия бросилась на огромную, холодную кровать и разрыдалась, уткнув голову в подушки.

Лунный свет лежал тонкой дорожкой на драгоценных коврах в опочивальне царя. Иван потянулся и налил в изукрашенный бокал вина.

— Выпей, Матюша, — он нежно обнял лежащего рядом юношу за плечи. «Не плачь ты так — то не грех, а токмо падение. И святые отцы падали, однако же, каялись и прощены были, не веришь мне, так митрополита спроси, он тебе, то же самое скажет. Ну, ну…, — царь отер с лица Матвея слезы.

Матвей прикусил губу, но как не старался — разрыдался, уткнувшись головой в плечо царя, чувствуя, как сильная, жесткая рука мужчины гладит его волосы. Юноша приник к ней лицом, целуя ее, ловя губами каждое движение государя.

— Любишь ты меня, Матюша, любишь, — улыбнулся царь. «Иди сюда, милый, дай я тебя обниму, просто так полежи рядом со мной».

Матвей увидел, как в сиянии луны изменились глаза царя. Из зеленоватых стали они желтого цвета, ровно волчьими, и точно так же, как у волков, в них переливались разноцветные искры.