Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 1 Страница 27

Юноша вспомнил свою первую зимнюю охоту. Егерь в их подмосковной усадьбе выгнал вожака стаи прямо на двенадцатилетнего отрока. Тот растерялся, уронил пищаль в снег и почувствовал прямо рядом с собой зловонное дыхание зверя. Матерый самец повалил Матвея в сугроб, но вдруг дернулся на нем несколько раз и затих. Мальчик услышал, как остановилось сердце волка — прямо рядом с его сердцем. Темная кровь стала толчками выливаться из раны животного, пачкая лицо Матвея.

Отец, — это он застрелил вожака, — отбросил труп волка и помог сыну подняться.

— Оближи губы, — приказал ему Федор.

— Зачем? — попытался воспротивиться Матвей.

Отец отвесил ему тяжелую пощечину. «Чтобы помнить, какая на вкус кровь врага, вот зачем!»

Мальчик послушно облизал обветренные губы — соленой была волчья кровь, совсем как людская.

И сейчас, лежа в объятиях царя, Матвей помнил эту пощечину, помнил свой стыд перед отцом и то, как стирал он с лица снегом темную, звериную кровь.

— Иди-ка сюда, — привлек его к себе Иван. Царь поцеловал юношу — долго тянулся этот поцелуй, и, приподняв ему голову, посмотрел прямо в глаза.

— Так помнишь, что надо тебе сделать? — полувопросительно сказал царь.

Матвей кивнул и попытался улыбнуться.

— Вот и делай. А как сделаешь — так не будет у меня слуги более близкого, — прошептал Иван на ухо Матвею. «Со мной ты теперь будешь — навсегда».

Федор Вельяминов устало потер руками лицо и взглянул покрасневшими глазами на окольничего Басманова.

— Говорю я тебе, Алексей Данилович, не велел государь его сразу пытать. Только если запирается.

— Он и запирается, — Басманов похрустел костяшками пальцев — Федор аж поморщился. «Про Косого ничего не говорит».

— Да может они и знакомы не были! — раздраженно сказал Вельяминов. «Откель боярину московскому, хоша и мелкопоместному, знать какого-то инока еретика. Этот же Феодосий, или как его, в монастырском остроге сидел — где бы он с Башкиным сознался?»

— Дурное дело нехитрое, — протянул Басманов. «Вот поспрашиваем его, как следует — и узнаем».

— Так может он и так скажет, — хмыкнул Федор. «Чего ж ради силы на него тратить — давай вместе на него насядем, он и расскажет».

— А ежели будет молчать, так на дыбу, — сладким голосом — Федор внутренне передернулся, — протянул Басманов.

— На дыбу, на дыбу, — вздохнул Федор и велел привести Башкина.

Матвей выехал из ворот Кремля и, приостановившись, подняв голову, взглянул в полуночное небо. Прямо над ним переливался волшебной, блистающей лентой Млечный Путь. Тихо было на Москве, лишь изредка взлаивали собаки да постукивали колотушкой сторожа.

Юноша перекрестился на купол колокольни Ивана Великого, возвышавшийся над белокаменными стенами Кремля и прошептал: «Прости меня, Господи, ибо ведаю я, что творю». Только пыль из-под копыт гнедого поднялась в воздух — а Матвея на площади уже не было.

— Дак как же, боярин, ты говоришь, что в ночь, что монах Феодосий сбежал, ты дома спал, — монотонно сказал Федор, борясь с усталостью, — а вот слуги твои показывают, что не было тебя в то время в усадьбе — мол, уехал неизвестно куда.

Басманов ни на мгновение не покидал палат — Федор не то, что словом перемолвиться не мог с Башкиным, он даже головой покачать или кивнуть не мог. Подозрителен был царь Иван — поэтому одному из бояр вменялось в обязанности доносить на другого.

«Истинно, грызем, друг друга и терзаем, — вспомнил Вельяминов слова того, кто сидел сейчас перед ним.

— Брешут они, — Матвей взглянул на Федора тусклыми глазами. «Ненавидят меня, вот и брешут».

— Казалось бы, — наклонился к нему Басманов, — с чего бы им лгать-то, тебя оговаривать?

Хозяин ты милостивый, вона даже, холопов на волю отпустил. Так-таки, Матвей Семенович, вся дюжина людей твоих, что на усадьбе, и брешут? А ты один правду говоришь?».

Басманов отвернулся, и в это, единственное, краткое мгновение, Федор, смотря Башкину прямо в глаза, чуть опустил веки. Было мгновение, и прошло, нет его, но по тому, как вздохнул Матвей Семенович, — прерывисто, глубоко, Вельяминов понял, что план его удался.

— Ладно, — Башкин опустил голову на скрещенные на столе руки. «Ваша взяла, правду говорить буду».

— Давно бы так, — буркнул Федор и потянул к себе перо и бумагу.

Матвей привязал жеребца к покосившемуся забору и посмотрел вверх, на окна усадьбы. В единой горнице горела свеча, остальные окна были темны — ровно и нет там никого. Он поднял с земли камешек, и, тщательно прицелившись, метнул его прямо в освещенное окно.

— Кто там? — раздалось сверху.

— Спустись на двор, открой ворота, словом надо перемолвиться, — ответил Матвей.

— Случилось что? — спросили из окна, осторожно закрывая ставни и гася свечу.

— Да, — Матвей вдруг подумал, что сейчас — на гнедого и долой бы из Москвы, куда хошь — в Новгород, в Казань, в Смоленск, на Поле Дико. Или дальше — до края земли, туда, где она смыкается с небом, туда, где нет ничего — ни милостей царских, ни его гнева.

— Помяни меня, заступница, Богородица в молитвах своих, ибо грешен я, — вздохнул юноша и пошел к тяжелым, скрипящим воротам, что медленно открывались перед ним.

Гнедой жеребец с двумя всадниками на нем вихрем пронесся по Красной площади и скрылся в темном чреве Кремля.

Матвей легко соскочил на землю и протянул руку человеку, что сидел сзади него.

— Осторожно только, — шепнул он. «Спят уже все».

— А почему ночью-то? — шепнул его спутник.

— Откель я знаю? — раздраженно спросил Матвей. «Не буду ж я государя спрашивать — отчего да зачем! Пойдем, ждет он».

Иван Васильевич сидел в просторном кресле у окна. Тихо было в опочивальне, даже огни свечей будто бы застыли, не колебало их дыхание воздуха. За окном была просторная, ночная, едва освещенная Москва.

«Вроде и поставишь их на колени, — подумал царь, — нет, поднимают голову. Только страх, страх и ужас — чтобы муж жены боялся, а родитель — дитяти своего. Чтобы как Матвей сегодня, — царь усмехнулся, — «на коленях ползали, ноги целовали. А все почему — потому что сильной руки не пробовали.

Как попробуют, — Иван сцепил длинные пальцы, — так потом от счастья рыдают. Нет, неправ был Иисус — любовью одной ничего не добьешься, любовь — она из страха рождается. Кого боятся, — того и любят. И ломать, ломать их без сожаления, забирать все, что дорого им. Нет пути другого».

В дверь опочивальни легко постучали.

Иван вздохнул, и, встряхнув головой, сам впустил внутрь стоявшего на пороге человека.

— Значит, боярин, ты сам подкупил почившего в бозе Нектария келаря? — Басманов жадно отпил принесенного подручным кваса, не предложив его Башкину.

— Попить дайте, — Матвей Семенович облизал искусанные, распухшие губы. «Жарко тут у вас».

— Вот расскажешь все без утайки, и нальем тебе стаканчик, — рассмеялся окольничий и отодвинул кувшин на край стола. «А что жарко, Матвей Семенович, это ты еще настоящей жары не ведывал, — Басманов выразительно кивнул на горящий в углу подвала очаг.

«Сколько заплатил-то отцу святому?».

— Двадцать рублей, — тихо сказал Башкин, опустив голову.

— Записал, Федор Васильевич?

Вельяминов кивнул и перевернул страницу.

— Ну, с Богом, дальше-то говори, — Басманов потянулся и зевнул. «Устал я с тобой, боярин Матвей, ан нельзя спать — закончим, да и отдохнем тогда».

Окольничий подмигнул Федору, и тот заставил себя улыбнуться в ответ.

— Ну, садись, — Иван Васильевич кивнул человеку на кресло напротив. «Может, испить чего хочешь — вина али воды?»

— Нет, государь, спасибо, — тихо, почти неслышно ответил робкий голос.

— А ты что ж таишься-то от государя своего? — рассмеялся Иван Васильевич, и, быстро протянув руку, — человек даже не успел отшатнуться, сорвал с головы гостя темный, невидный платок.

Черные волосы упали на плечи, лазоревые глаза испуганно заметались по горнице, и Марья Воронцова вся сжалась в кресле, подобрав под себя ноги.

— Ишь ты какая, — протянул Иван. «Матвеева избранница. Давно я хотел с тобой познакомиться».

— И что, как же ты лестницу в монастырь-то передал? — спросил Вельяминов у Башкина.

— Не передавал я, — измученно проговорил боярин. «Нектарий покойный сам сплел, из веревок».

— Вовремя-то опочил отец Нектарий, — Басманов сплюнул на пол подвала. «Хотелось бы мне знать, что бы он на это сказал. Не ты ль виной, Матвей Семенович, тому, что скончался-то келарь, а? — Басманов вытащил из-за пояса кинжал и подпер его рукоятью подбородок Башкина. «Ты в глаза нам с Федором Васильевичем смотри, не увиливай!»

— Да я его после этого и не видел, — ответил Башкин, смотря искоса на лезвие кинжала.

«Дайте хоть голову где преклонить, истомился я!»