Татьяна Осипцова - Ретт Батлер. Вычеркнутые годы Страница 27

– Тебе жаль сестру?

Вздернутая бровь Ретта показывала, что он не слишком верит в это.

– Конечно, жаль. В конце концов, мы одной крови, хотя… Мы с детства ссорились и никогда не были близки, ты ведь знаешь. А потом еще эта история с Фрэнком… Я хотела, чтобы она простила меня, чтобы ушла в иной мир с легким сердцем.

– Постой, я запутался. Так о ком ты заботилась? О том, чтобы сестра, избавившись от злобы, попала прямиком в рай, или о себе, чтобы прощенной продолжать жить дальше?

Почувствовав подвох, Скарлетт раздраженно воскликнула:

– Не притворяйся, Ретт, ты все прекрасно понял! Я заботилась и о ней, и о себе. Да, и о себе! И не стыжусь в этом признаться. Потому что осознала свою вину и, естественно, рассчитывала на снисхождение.

– Твой эгоизм неистребим, а я-то думал, что ты изменилась! – расхохотался Ретт.

Скарлетт одарила его испепеляющим взглядом, и он прекратил смеяться.

– Я и изменилась. Я признала, что поступила дурно. Мало того, впредь я так не поступлю. Что, этого недостаточно для того, чтобы меня простили?

– И впредь не поступишь? – хмыкнул Ретт. – Вряд ли у тебя появится возможность утянуть у кого-либо из-под носа жениха. Напомню, миссис Батлер, вы неделю как замужем за мной.

– Ретт, убери руки! Ты с ума сошел, в такой день! Нет, нет и нет!

Для совершения траурной церемонии пригласили пастора из католического собора Атланты. Тем же поездом приехали Эшли Уилкс с Гэрриэт и Кэррин, спешившая из Чарльстона ухаживать за больной сестрой, а попавшая на похороны.

Весь предыдущий день Скарлетт смотрела на плачущих племянниц и собственную дочь и не могла придумать, как их утешить, а потом слова пришли сами.

– Много лет назад старая миссис Фонтейн, бабушка нынешнего хозяина «Мимозы», сказала мне: «Когда женщина перестает бояться – это очень плохо». Если женщина не в силах плакать – это тоже плохо. Когда умерла моя мама, была война. Она умерла без меня. А я в это время пробиралась проселками в Тару из Атланты, на старой повозке, которую тянула издыхающая кляча. По пути я видела трупы, оставленные на полях сражений, но они не пугали меня, я не смотрела на них, у меня была цель – добраться до дома, под защиту своей матери. Но когда мы добрались – я, Уэйд, Мелани Уилкс с новорожденным Бо, и дурочка Присси, – оказалось, что мамы уже нет. Сью и Кэррин лежали без памяти с тифом, а мой отец потерял разум от горя… Если бы я могла плакать тогда… Но у меня не было сил, и я не имела права плакать. Кроме меня некому было позаботиться обо всех. Вы можете плакать, девочки, о вас есть кому позаботиться. У вас есть отец – замечательный человек, он из тех, кто жизнь положит, лишь бы вы были счастливы.

Она погладила вздрагивающие головки, одну за другой, а затем потянула свою дочь за руку – ей надо было выяснить, останется ли Элла в Таре теперь, когда нет в живых Сьюлин.

Скарлетт уединилась с дочерью в бывшем кабинете Эллин. Здесь ничего не изменилось – то же высокое бюро и та же потертая кожаная софа. Оглядевшись и вздохнув, Скарлетт устроилась на ней, Элла присела рядом.

В душе Скарлетт не испытывала желания брать дочь с собой, она сознавала это и чуточку стыдилась своего равнодушия.

«Это не так уж необычно, – пыталась она найти себе оправдание. – Мисс Элеонора признавалась, что любила Ретта несравненно больше, чем Росса или Розмари, и мама любила меня не так, как Кэррин и Сью. Да кошка и та отдает предпочтение одному котенку из помета, вылизывает и кормит его лучше, чем других. Наверное, это в порядке вещей. Но я обязана предложить Элле поехать с нами, иначе будет неправильно».

– Доченька, – пожалуй, впервые она обратилась к Элле так ласково, – мы с Реттом и Кэти скоро уедем отсюда и вряд ли вернемся. Скажи, ты не хотела бы поехать с нами? Я не могу сказать – куда. Мы собираемся путешествовать, и не знаем, когда и где решим осесть и жить постоянно. Подумай хорошенько, готова ли ты покинуть сестер, брата, этот дом, друзей? Наверняка уже есть юноша, в которого ты влюблена…

Бледные щечки Эллы зарделись, она смущенно отвернулась.

– Я спрашиваю об этом, уважая твои желания. Многие матери считают себя вправе решать за детей, но я так не думаю, тем более ты уже почти взрослая.

Это было и правдой, и отговоркой одновременно. Скарлетт не хотела брать ответственность в столь важном решении на себя, тогда пришлось бы взять дочь с собой. А так оставалась возможность другого исхода. Расчет ее оказался верным. Элла тихо промолвила:

– Я не хочу уезжать, мама. Простите.

Скарлетт вздохнула, стараясь не выказать облегчение. Ведь в глубине души она опасалась, что постоянная жизнь с дочерью причинит ей неудобства.

– Я уважаю твое решение и думаю, это правильно. Ты выросла в этом доме и ты старшая среди девочек, поэтому можешь взять на себя заботу о них и о хозяйстве. Не думаю, что тебе будет слишком тяжело. Я надеюсь уговорить Кэррин остаться здесь. Вдвоем с ней вы вполне справитесь.

Возможность поговорить с Кэррин выдалась не сразу. В день ее приезда были похороны и поминки, затем Скарлетт хлопотала о размещении всех в тесном доме. Наверху было всего четыре спальни, поэтому Кэррин ночевала в одной комнате с Кэти и гувернанткой, а Эшли с Гэрриэт пришлось поместить в спальне супругов Бэнтин, откуда накануне вынесли тело покойной Сьюлин. Уилл сказал, что будет ночевать в кабинете.

На похороны приехали ближние соседи – недавно овдовевшая, седая, но по-прежнему энергичная Беатриса Тарлтон с дочерьми, Алекс Фонтейн с Салли. Кое-кто прикатил из Джонсборо и Фейетвилла. Традиция оказать почтение умершему, даже если не был с ним в большой дружбе, оказалась самой живучей из всех.

Обряд прощания на небольшом кладбище Тары прошел спокойно и размеренно. Священник читал молитвы, окружающие могилу люди застыли в скорбном молчании, девочки в черном, как галчата, стояли, прижавшись друг к другу и всхлипывая. Скарлетт обнимала младших племянниц, бок о бок с ней возвышался Ретт с непроницаемым лицом. В ряду близких оказалась и Гэрриэт. Она совсем не знала Сьюлин, однако Эшли мог считать себя почти родственником. Он долго жил под одной крышей с покойной, а с Уиллом его связывала крепкая мужская дружба.

Когда первые комья красной земли упали на гроб, Скарлетт вздрогнула. Сердце ее сжалось при воспоминании о череде смертей и похорон, преследовавших ее в прошлой жизни, здесь, в Джорджии. Два ее мужа, отец, мама, Бонни, Мелани, Мамушка… И вот еще одна ниточка оборвалась, все меньше связывает ее с этим краем.

Скарлетт утерла платочком набежавшие слезы и ухватилась за локоть Ретта. Тот незаметно погладил ее руку, и это невесомое прикосновение придало ей сил.

Наполненный скорбными хлопотами день прошел для Скарлетт как в тумане. Не так она хотела встретиться с Эшли, Тарлтонами и Фонтейнами. Она мечтала вернуться триумфаторшей, под руку с Реттом, показать всем свою необыкновенную дочь. Но никому сегодня не было дела до смуглой девочки, тихо сидящей в углу со своей бонной, и никто не подал виду, что удивлен присутствием Батлера, даже Эшли. С безупречной вежливостью он пожал протянутую Реттом руку, сказал несколько необязательных фраз, представил свою жену и отошел в сторону.

Гэрриэт была поражена и шепнула Скарлетт второпях:

– Эшли говорил, что ваш муж жив, но мы не думали, что вы можете сойтись вновь. Я очень рада за вас и за Кэт.

Кэррин старалась разделить заботы Скарлетт, но держалась молчаливо, отрешенно, казалось, пребывание в отчем доме для нее мучительно.

Скарлетт решила, что обязана уговорить сестру вернуться в Тару, но отложила разговор до того времени, когда в доме останутся только свои.

Это произошло на следующий день. После обеда Уэйд повез Уилксов в Джонсборо к вечернему поезду, Уилл занялся делами заброшенного за последние дни хозяйства, девочки поднялись в свою комнату, а Ретт, велев оседлать лошадь покрепче, отправился на прогулку, прихватив с собой Кэт. Гувернантка верхом не ездила, и это почему-то обрадовало Скарлетт.

Кэррин сидела в гостиной одна. На взгляд Скарлетт, она в своем монашеском одеянии смотрелась среди привычной с детства обстановки довольно дико.

– Кэррин… – присела рядом Скарлетт.

Сестра не обернулась, за четырнадцать лет она привыкла к другому имени – Мария-Юзефа. Глядя на портрет Соланж Робийяр, она проговорила задумчиво:

– А маминого портрета ни одного не осталось.

– Есть один, детский, в доме дедушки в Саванне. И бабушкин там тоже есть – очень хороший. Тетушки разве не говорили тебе? Кстати, как они поживают? Ты ездила к ним?

– Нет, – покачала головой монахиня. – С тех пор, как они перебрались в Саванну, мы только переписываемся.

– Я думаю, – после небольшой паузы заговорила Скарлетт, – тебе пришло время покинуть монастырь.

Кэррин подняла кроткие глаза на старшую сестру.

– Почему? Я не хочу его покидать. Там я обрела покой, там я нужна.