Анри Коломон - Альбертик, Виттили, Педро и Метроне в Республике Четырёх. Из романа «Франсуа и Мальвази» Страница 3

Спешившись первым, Франсуа д’Обюссон торопясь предоставил друзьям искать место поудобнее и укромнее без него, или лучше не искать пока ничего, а дождаться его здесь, когда он вернется с разведки. Фернандо на всякий случай был послан с ним, но у ограды оставлен схоронившимся в кустах, а сам Франсуа преодолев преграду стал пробираться дальше, теперь уже в окультуренных зарослях и к тому моменту, от которого мы сделали небольшое отступление назад, на голос осторожно подобрался к самому месту, раздвигая руками ветви кустистых акаций, взглянул на…

То что он там увидел представилось и ему, не только, даже Педро, очень презабавным. Пухленький Альбертик отчего-то с выпяченным задом самоотверженно пел песню, задрав голову к верху, ничего не видя и не слыша, вокруг кроме себя и своих вскриков, которые сбивали всю музыку, наводимую музыкантом, колотимым и колыхаемым внутренним, еле сдерживаемым смехом, в какие-то мгновения с треском прорывавшимся наружу через супротивно сжавшееся нутро, с последними остатками держащихся трезвых сил.

Франсуа д’Обюссон взглянул еще на темные окна несомненно ее покоев и подумав проговорил самому себе вслух:

– Э! Тут мне ее не найти, раз уж женишок внизу успеха не имеет.

И задвинув ветви скрывавшей его зелени обратно, шевалье заспешил назад; он и так потерял много времени. А позади, как только смолкли последние горланные звуки песни, сразу же затянулась вторая, с возросшим мастерством поднаторевшего исполнителя, уже более похожая на серенаду; и Педро удавалось ловчее подавать созвучные аккорды. Но смех все так же продолжал пронимать и разбирать волю к добротному завершению хотя бы своей роли. Его же участие пока, впоследствии можно было свести Альбертиком к тому, что он только мешал и расхолаживал дерзновения, что потом ему могло дорого обойтись по службе и со всех сторон. Это несколько насторожило библиотекаря и придало силы успокоиться хоть на некоторое время и все больше постараться подыгрывать в тон напеванию. Стоя подальше от глаз под балконом, Педро больше ничего другого и не оставалось делать, как стараться толстоватыми и тугими пальцами по струнам.

Меж тем Альбертик покончил и со второй по счету и порядку серенадой. В короткий промежуток глубоко глотнул побольше воздуха, вспоминая на ходу, что там должно было идти по программе третьим. И чуть он только затянул с нарастающим успехом третье, вызвав злобный рык неуспевшего с аккомпаниментом Педро, как на балкон вышла… о, это мог видеть только Альбертик, как раз собиравшийся туда закинуть последний букетик цветов… невыдержавшая Клементина, но не Клементина, и даже без разницы что княжна, но дама и девушка!…А этого-то он в своей жизни боялся пуще всего. Не помня себя и даже не понимая что делается, голова Альбертика продолжала петь, а рука занесенная для размаха назад, все же проделала бросок, соответствовавший душевному состоянию… Описав дугу букетик упал прямиком в Педро, вздрогнувшего от полной неожиданности, но почувствовавший сразу, что не спроста ему досталось, что что-то случилось? Догадавшись что в него не со злости запустили букетиком, а с радости, сначала он не мог поверить в сложившуюся ситуацию, но только почувствовать по срывающемуся голосу Альбертика, что и на эдакие-то брачные трели призывного периода могли ответить не подсылом разъяренной дуэньи, обрушившей бы снизу ушаты брани, после чего Альбертика хватило бы на ответные плевки и расхолодило бы до неузнаваемости… Но как раз наоборот, брачующийся просиял и засветился, как будто в ответном выражении переполнявших его чувств, от которых вначале голова чуть кругом не пошла. Женишок даже издал придурочный вскрик, невольно потягиваясь рукой вверх, но не дотягиваясь. Значит и пальчики с балкона послали на глазах преображавшемуся Альбертику трепещущий знак.

Сия догадка вовсе удивила сбитого с толку Педро, однако же с самого начала понимавшего что за всем этим кроется что-то неладное, и имевшего на то несколько догадок, а значит ни одной. В любом случае ему следовало унять свое любопытство, оставаясь под балконом и ни в коем случае не показываться оттуда, а то чего доброго неладное в самом деле еще выльется ушатом настоящей грязи. Ему оставалось смотреть что будет дальше и наблюдая за многочисленными ужимками Альбертика, и всей несуразностью его поведения пытаться не испортить сценки колотившем его уже, весь вечер смехом.

– Давай комплименты, – подсказал Педро наитишайшим шопотком, чуть не взрываясь после этого приступом хохота.

Опомнившийся Альбертик выпалил молчаливо стоявшей на верху Клементине несколько старомодных испанских комплиментов с доннами и прочей пасторалью, а затем тем же теткиным манером наинежайше попросил разрешения соблаговолить впустить его на балкон.

Педро прогнуло в корчах, слишком неестественно отскакивали от зубов зазубренные тирады, что рассмешили и донну. Клементина отвесила вниз последнюю улыбку и с молчаливой снисходительностью соблаговолила. Глаза ее повели очаровательно Альбертика к себе и знаком и взглядом; и тот не зная что делать, теряясь от восторга забегал-засуетился, не зная что делать с полученным дозволением и как побыстрее им воспользоваться? Сеньор Педро, который не подумал о возможности этой части трали-вали, был немного обескуражен и отрезвлен, тогда как именно сейчас на расторопного Альбертика, во всем своем петушином облачении по-молодецки полезшего по выступам и расщелинам камней, и можно было смеяться больше всего, тем более что до выступов подбалконного барельефа он недокорабкался, заместо этого, как и следовало ожидать от этой глупейшей затеи, сорвался вниз.

Странно, что Альбертик имел успех, там где ему казалось ничего не светило, но догадка с припоминанием о том, о чём говорилось как обухом по голове осенила Педро, свалившегося в истошном хохоте, сначало назад и потом вообще навзничь, теперь уже не удерживаясь и издавая выхлопные звуки, выливающиеся в звонкий заливистый смех.

Наоборот, поднявшийся с ног Альбертик, волоча по земле за собой съехавшую с пояса шпагу, проходя возле валявшегося хохотуна, пнул его как собаку.

С лестницей разобрались быстро, Альбертик побежал… Поставили ее стоймя на ноги и отпустили на опору к балконным перилам. Клементине едва ли удалось отскочить от них, как рога лестницы с гвалтом ударились в том месте. Альбертик, невзирая на высоту которую, он боялся не меньше чем женского полу, полез ввысь. Природа брала в нем свое и отдавала одной из своих служительниц Клементине. Та же просто не могла не радоваться ползущему к ней дару и все ее женское обаяние готово было и устремлялось навстречу смешному и желанному толстячку, и вся нежность и щедроты души хорошенькой девушки готовы были выразиться во встречном поцелуе и излиться благостной теплотой ее сердца, как уже долезший провалился ногой, и уста которые должны были сомкнуться, удалились вместе с подавшейся назад большущей головой Альбертика.

Выбравшись, тот вместо того чтобы присмотреться к потянувшейся поцеловать его девушке, спугивая ее томность представился:

– Я граф Альберто Тарифа!

И хватко уцепившись за перилу обеими руками с дрожью от непрошедшего испуга перебрался-перевалился на балконный пол, выростая перед ней во весь свой короткий рост, едва ли превышающий ее, остановился в нерешительности, ожидая теперь уже что-нибудь от нее. Но чисто внутренне, не внешне, смущенная Клементина ничего не отвечала, отмеривая волнующие внимание взгляды.

– О! Я в первый раз вас увидел и полюбил. На всю жизнь! – как ни фальшиво прозвучал дифирамб Альбертика, но он все же нарушил неловкое молчание для Клементины, немного смутившейся высказанных заранее чувств и рассмешившейся от высокопарных речей, каковые они в сущности из себя и представляли, давая лишь почувствовать теткино торопление. /внизу уже ползали на корачках/…Однако Альбертик действительно влюблялся самым что ни на есть естественным образом в хорошенькое девичье создание, с хрупким обворожительным личиком, мягким подбородочком, губками носиком, крупными глазками и приоткрытым на бок ушком с большой плашковой серьгой, очень премило выглядывающей из-под свешивающихся расплетенных кос… которые можно было подёргать и что ещё нужно более? И вообще ее платье, в котором она выглядела мило, восхитительно-очаровательно покоряли молодца и от удовольствия он вздохнул невыдержанно звучно.

Клементина не нашла ничего другого, как привести Альбертика в себя, как подать ему руку для поцелуя, на что тот всей душой откликнулся исцеловав, но по большей части измазав ее руку в своих, прижимая ее к щеке.

Клементина оживилась, она нашла ту струнку, которой следовало играть, чтобы водить Альбертиком, и взяв его за руку повела с балкона.