Маргарет Джордж - Тайная история Марии Магдалины Страница 30

Понимая, что обсуждаемый вопрос важен для их благосостояния, Мария пыталась вникать в разговор мужчин, но мешали так и не оставившие ее окончательно образы Рахили и Валлы.

— А как скажется на наших делах строительство этого нового города? — спросила она, в первую очередь даже не ради ответа, а в надежде, что активное участие в разговоре поможет ей вернуться к действительности.

— Трудно сказать, — ответил Иоиль, — Когда Антипа объявил об этом, я подумал, что для нас это будет катастрофа — еще один город как раз к югу от Магдалы, оттесняющий нас в тень. У всех этих новых поселенцев большие аппетиты, и их нужно кормить.

— У этого человека нет ни стыда, ни разума, — проворчал Натан. — Это ж надо, выбрать для строительства нечистое место — бывшее кладбище, а потом назвать свое детище в честь Тиберия.[17]

— А что ему остается, кроме как всеми возможными способами подольщаться к императору? — подала голос Зебида, — Он на все готов, лишь бы угодить Риму.

— Тогда ему надо быть поосторожнее со своими женщинами, — мрачно заметил Иоиль.

— Почему? — рассмеялся Натан. — Какое Тиберию до этого дело? Сколько на его счету разводов? Похоже, что снискать благоволение блудливого римского императора легче всего как раз человеку развратному, замешанному в какой-нибудь кровосмесительной связи.

Он начал разрезать на своей тарелке рыбное филе, не преминув отметить его аромат.

— Зато подданным Антипы есть до этого дело, — не согласилась Мария. — Я сама слышала, люди говорят об этом повсюду. Я имею в виду его связь с женой брата. Если он женится на ней, это будет против иудейского закона.

— Но кто осмелится сказать ему об этом? — спросил Натан, — Все боятся Антипы.

— И мы не хотим привлекать к себе внимание Рима, — добавил Иоиль. — Особенно сейчас.

Недавно Тиберий изгнал иудеев из Рима в связи с религиозным скандалом, к которому была причастна римская матрона высокого происхождения. Более того, он направил на службу в римскую армию четыре тысячи молодых иудейских воинов, и это несмотря на Закон, запрещающий им вкушать нечистую пищу и вести военные действия в Шаббат. Остальных попытались расселить по всей империи, но многие сбежали обратно в Галилею, во всеуслышание сетуя на беззаконие. Правда, Антипа всего этого предпочитал не замечать.

— Да, — согласился Натан. — В настоящее время император не благоволит к иудеям. Я слышал от Зеведея, что в Иерусалим, возможно, назначат нового прокуратора. Не исключено, что Тиберий заменит Валерия Грата кем-то другим — Господь помилуй нас, когда он будет принимать решение.

— До меня дошел слух, хотя вряд ли это правда, что сам Тиберий собирается покинуть Рим.

— Император не может покинуть Рим.

— Однако он стар. Может быть, ему просто захотелось уйти на покой?

— Для императора есть только один способ удалиться на покой, — сказал Натан. — Смерть.

Глава 10

Тиберий не умер и от дел не удалился, но, судя по слухам, доходившим до простых жителей Галилеи, становился все более взбалмошным и вспыльчивым. Как и Ирод Антипа, по-прежнему состоявший в непозволительной связи с женой брата.

— И как может царь предаваться такому безумию? — размышляла вслух Мария. — Он же рискует своим троном.

— Говорят, что любовь — это и есть своего рода безумие, — сказал Иоиль.

«Это безумие, которого я никогда не испытывала, — подумала Мария. — А хотела бы?»

Она обвела взглядом свой уютный дом и не смогла представить себе, ради чего она стала бы всем этим рисковать.

Мария содержала дом в безупречном порядке, поскольку вкладывала всю нерастраченную энергию в ведение домашнего хозяйства, и поэтому, когда наступал ее черед устраивать празднование Песаха для всей семьи, ей приходилось прилагать куда меньше усилий для церемониального очищения, чем большинству других женщин. Разумеется, она все равно терла и скребла все подряд еще более усердно, чем в обычные дни. Требовалось достать из кладовой и отмыть до блеска всю пасхальную утварь и посуду, а продукты, прежде всего барашка, основательно упитанного — ведь на угощение придут семнадцать человек — заказать заранее. Обычный квасной хлеб иудеи перед Песахом уничтожали до последней крошки. Некоторые, правда, шли на уловку и временно «продавали» имевшийся в домах хлеб иноверцам, но Мария этого не делала. Излишков хлеба у нее в доме не водилось — она предпочитала печь ровно столько, сколько требовалось им с мужем для еды.

Мария яростно наводила чистоту, как будто крошка квасного хлеба могла провалиться в крохотную расщелину в полу, прятаться в кувшине или волокнах ковра. В процессе столь энергичной уборки было легко представлять себе, что таким образом она очищает свое сердце и жизнь. В порыве энтузиазма женщине пришло в голову открыть все сундуки и ларцы, чтобы провести основательную чистку и там.

В деревянном ящике оказалось несколько шерстяных накидок, о которых она забыла. Может быть, их надо отдать нуждающейся семье.

В следующем сундуке хранились памятные вещицы из ее детства: ее поделки, засушенные цветы, которые она выращивала в своем первом маленьком садике — теперь уже поблекшие — и ее детская одежда. Глядя на эти вещи, Мария ощутила подавленность.

«Мне надо их отдать кому-нибудь» — подумала она.

И было там что-то еще, плотно завернутое в тряпицу. Мария медленно извлекла сверток, размотала ткань — и увидела лицо идола из слоновой кости.

Ее окатило холодом.

Ашера! Ты снова здесь. Это имя, с такой легкостью слетевшее с ее губ, всколыхнуло воспоминания и о детских желаниях стать красивой, и о давних кошмарах. Но ведь все это осталось в далеком прошлом, в той жизни, которую Мария вела до замужества. Она не стала немыслимо желанной, не познала невероятную страсть, но и все тогдашние неприятности давно исчезли. Скорее всего, то была игра ее девичьего воображения. С тех пор как Мария вышла замуж, она не страдала ни от тягостных сновидений, ни от путаницы в мыслях, ни от холода в комнате. Ссадины и рубцы, которые приходилось скрывать, тоже исчезли. Все это действительно осталось в прошлом и сейчас вспоминалось как странная болезнь девичества.

«Прекрасная Ашера, — мысленно обратилась к богине Мария.-. Подумать только, как я раньше боялась тебя, как благоговела перед тобой. Я даже всерьез верила, что ты можешь говорить со мной. Говори, Ашера! — велела она ей. — Говори, если можешь!»

Резная статуэтка не отзывалась, ни вслух, ни мысленно. Она просто покоилась на ладони и глядела на женщину.

Мария отложила идола и продолжила уборку. Теперь она вспомнила, что сохранила статуэтку потому, что собиралась показать ее Иоилю еще до того, как они поженились. Ну что ж, не вышло тогда, покажет сейчас, сегодня же вечером.

Уже смеркалось, с уборкой пора было заканчивать, и, когда она встала, чтобы зажечь лампы, взгляд женщины упал на дожидавшуюся прихода Иоиля фигурку.

И тут, ощутив странное притяжение, Мария снова взяла статуэтку в руки и пристально всмотрелась в вырезанные из слоновой кости безупречные черты — полузакрытые глаза, изгиб губ, волнистые волосы.

«Она само воплощение женственности, — подумала Мария. — Она такова, какой во всех отношениях должна быть женщина. Такая, какой я просила ее сделать меня, когда была невестой. Но теперь у меня есть нужда поважнее».

— Подари мне ребенка! — велела ей Мария, — Подари мне ребенка если это в твоей власти!

С этими словами она вернула статуэтку на место, полагая, что на этом со странной властью Ашеры будет покончено навсегда — ведь не может же кусок резной кости и в самом деле избавить ее от бесплодия. Обращенное к идолу требование было рассчитано не на успех, а на развенчание самой богини.

Несколько дней спустя — дней, когда весь Израиль отчищал и отмывал все, что только можно — солнце клонилось к закату, с которым предстояло начаться восьмидневному празднованию Песаха. Дом Марии и Иоиля сиял. Несколько столов сдвинули вместе, образовав один длинный, чтобы можно было усадить за него всех гостей. Первыми пришли ее родители.

— Подождем, пока не соберутся все, искать крошки не будем, — сказал Натан. — Но лучше бы им поспешить.

Поиски оставшегося в доме квасного хлеба представляли собой особый ритуал, очень любимый ребятишками. Им поручалось перед самым праздником заново осмотреть дом, дабы найти и уничтожить завалившиеся куда-нибудь и упущенные при уборке кусочки квасного хлеба. Само собой, у хороших хозяек случайно ничего никуда не заваливалось, но немного намеренно оставляли для ребятни, иначе — обида смертная. Мария специально положила корочку на виду, на кухонном столе, и разбросала вокруг несколько крошек.

— Моя дорогая, как красив сегодня твой дом! — провозгласила с порога Дина, принесшая свои знаменитые, сдобренные медом пресные лепешки.