Сара Дюнан - Лукреция Борджиа. Три свадьбы, одна любовь Страница 31

– Нет. Останьтесь, кардинал Валенсии. Какими бы ни были новости, наши кардиналы должны быть в курсе.

Папа взял послание и несколько секунд молча читал его. Затем он поднял голову – лицо серьезное, но в глазах снова пульсирует жизнь.

– Кажется, Флоренция нам больше не союзник. Пьеро де Медичи сбежал, а городом теперь управляет монах Савонарола. Он разрешил французам пройти через их земли по дороге на юг.

Двое мужчин опустили глаза. Без Флоренции от армии завоевателей их отделяли лишь замки Орсини. Если любовница папы вскоре не вернется, она, вероятно, не вернется уже никогда.

Александр тряхнул головой.

– Боже, спаси нас от вероломных священников. Гонец ждет? Скажите ему, что в течение часа я напишу ответ. И мне понадобятся еще гонцы.

– Писарь ждет снаружи. Я пошлю за ним. – Буркард выглядел на удивление встревоженным.

– Ты сегодня ужинаешь с матерью? – спросил Александр сына, когда дверь за церемониймейстером закрылась.

Чезаре кивнул.

– Скажи ей, чтобы паковала вещи и была готова к отъезду. Для нее подготовят комнаты в замке Святого Ангела. Когда придет время, я пошлю за ней вооруженную охрану.

– А что насчет остальных женщин? – тихо спросил Чезаре.

– Они будут дома еще до того, как все начнется, – твердо сказал Александр. – Пресвятая Дева поможет мне в этом, я уверен.

Когда Чезаре, сопровождаемый Микелетто, въехал во двор дома матери на юго-востоке города, уже смеркалось. Что не помешало ей продемонстрировать сыну свои виноградники – это уже стало традицией.

– Ну, какого ты мнения?

Чезаро сделал еще один маленький глоток из бокала. Пока мать ждала, что он скажет, последние лучи солнца освещали ее широкое открытое лицо и все морщинки, написанные на нем смехом, а не страданиями.

– Хорошее, мама. Только, пожалуй, еще слишком молодое.

– Молодое! Мы продаем его по два дуката за бочку. – Она нежно обняла его. – Это просто ты еще молод и не сформировал вкус к вину. Холодает. Пойдем в дом. Ужин уже готов.

Они двинулись вместе вдоль виноградных лоз, подрезанных в преддверье суровой зимы. Чезаре задумался, что же случится с ее драгоценным хозяйством, если придут французы. Мама вряд ли захочет покинуть свой дом. Придется применить все свое красноречие, чтобы убедить ее.

– Я надеялась, ты придешь в красном, – сказала она, чуть помолчав.

– Если ты скачешь по улицам в кардинальских одеждах, все знают кто ты и куда направляешься. Я не хочу лишних свидетелей, когда навещаю мать.

– Но мать хотела бы видеть своего сына при всем параде, – пожурила она его. – Что ж, давай поедим, а затем ты расскажешь мне, что тебя тревожит.

– Ничего.

– Разумеется, ничего, но мы все равно поговорим.

Микелетто, во время прогулки шагавший в некотором отдалении от них, теперь сел на стул рядом с дверью. Он поест позже.

Еда оказалась отменной, и Чезаре, обычно не опускавшийся до комплиментов поварам, на этот раз похвалил поданные блюда. Впрочем, у матери всегда была исключительно хорошая кухня. Когда они с Хуаном были детьми, она часто отпускала слуг, а отец сидел в своем кардинальском облачении и наблюдал, как она пробует еду и добавляет кушаньям последние штрихи. Оглядываясь сейчас назад, Чезаре вдруг понял, что в их семейной жизни такие моменты были полны эротизма.

Когда Родриго Борджиа впервые встретил ее, Ваноцца была уже немолода – ей перевалило за тридцать, – однако обладала роскошным телом и природным изяществом, как кошка, подыскивающая место под солнцем.

– У тебя тело куртизанки и душа домохозяйки, – сказал он ей однажды в пылу очередной семейной ссоры. Не чужда ей была и определенная женская хитрость. В городе, где полно профессионалок своего дела, Ваноцца не знала конкуренции: не задавала вопросов, когда он уходил, а когда возвращался, встречала неизменно широкой улыбкой. Она быстро поняла, что хотя ее любовник мог получить практически любую женщину, в глубине души он жаждал спокойствия и радостей семейной жизни. Она просто дала ему то, чего он хотел, во всех смыслах этого слова. За десять лет она преуспела в приручении кардинала Родриго Борджиа, а когда все закончилось, занялась своей собственной судьбой. К пятидесяти годам Ваноцца де Каттанеи была абсолютно довольна жизнью.

Чезаре, всегда падкий до женщин, никогда не мог по-настоящему расслабиться в их компании и отдыхал лишь в обществе матери. Именно поэтому он так часто навещал ее, хотя из всех людей доверял одному лишь Микелетто. Его связь с матерью была на самом деле глубже, чем ему представлялось: именно у нее он унаследовал спокойствие, которое отмечали в нем и враги, и друзья, разве что в его случае оно не отражало реального настроения, а скрывало его.

– Как с делами?

– Дела идут хорошо. Постоялый двор на улице Святого Ангела приносит большой доход, хоть мы и держим скромные цены. С каждым годом прибывает все больше паломников, и скоро на ступенях церквей уже не смогут разместиться все те, у кого нет денег на ночлег. К началу следующего столетия в городе будет яблоку негде упасть. Меня волнует лишь война. Ты о ней пришел поговорить?

– Отчасти. Папа сказал…

– Что если начнется заварушка, я должна отправиться в замок Святого Ангела.

Чезаре улыбнулся.

– Да.

– Я никуда не хочу. Я строила все это не для того, чтобы банда грязных французских солдат испоганила мои простыни и опустошила погреба.

– Посмотрим. Если до этого дойдет, я приеду и сам заберу тебя отсюда.

– Они уже в Милане?

– Да. На очереди Флоренция.

– Хм. Правда ли, что внучка старого короля Ферранте бросилась в ноги королю Франции, умоляя вернуть ее мужу трон?

– Да.

Правда и то, что охрана сразу же оттащила ее, и крики несчастной еще долго отдавались эхом в длинных коридорах замка Павии.

– Бедный ребенок. Ее дядя всегда плохо обращался с ней и ее мужем.

– Людовико следовало уже давно убить их.

– Чезаре! Что за вещи ты говоришь! Мальчик – законный герцог.

– Тем более. Людовико никогда не будет в безопасности, пока тот жив. Одно его существование может спровоцировать мятежи.

Она тряхнула головой. Ах, эта молодежь и ее амбиции!.. Чезаре бросил взгляд на Микелетто в другом конце комнаты. Тот слушал и одновременно не слышал. Они уже как-то говорили об этом его необычном таланте.

– Микелетто, – окликнула его Ваноцца, – думаю, здесь мы в безопасности. В еде нет яда, а за шторами не притаился убийца. Может, ты окажешь любезность и оставишь нас? Я бы хотела провести хоть немного времени со своим сыном наедине.

Когда он нехотя покинул комнату, она сказала:

– Каждый раз я пытаюсь заставить себя симпатизировать ему, но тщетно.

– Тебе и не нужно симпатизировать ему, мама. Он здесь, чтобы защищать меня.

– Возможно, ему стоит научиться делать это с улыбкой на лице.

– Ах, поверь, тебе не понравится его улыбка.

– Ладно, это твои дела. Я разбираюсь только в винах и постоялых дворах. Что ж, если ты пришел не из-за войны, значит, из-за любви.

– Ты мудрая женщина, – улыбнулся Чезаре.

– Я старая женщина. Чему, в общем-то, рада. Кто она?

– Нет, дело не во мне. Папа…

– Твой отец? И девчонка Фарнезе? Они с Лукрецией еще в Пезаро, как я понимаю, и он тоскует по тому, чего не может получить.

– Не совсем так.

Ваноцца выслушала его рассказ с легкой полуулыбкой на лице.

– Бедный Родриго, – сказала она наконец. – Похоже, он тоже стареет. Странно. Говорят, женщины ревнивы, но я в своей жизни чаще видела ревность мужскую. Не волнуйся. Это пройдет. Она вернется, и он будет обожать ее пуще прежнего. Хотя… возможно, теперь он устанет от нее быстрее, она сама дала ему повод.

– А ты когда-нибудь чувствовала нечто подобное, мама?

– Что? Ревность? – Она пожала плечами. – Если и чувствовала, я уже этого не помню.

«Сейчас или никогда, – подумал Чезаре. – Надо спросить ее. Лучшего случая не представится».

– А как насчет Джулиано делла Ровере?

– Что?

– Джулиано делла Ровере. Папа кое-что рассказал мне…

– И что же он рассказал?

Чезаре пожал плечами.

– Бросил пару намеков, так что, по сути, ничего.

– Тогда будем считать, что в самом деле ничего.

Ваноцца потянулась к тарелкам – это всегда означало, что она хочет закончить разговор. Он перехватил ее руку.

– Это не пустяки, мама. Ты знаешь, что он рвет и мечет – сейчас хуже, чем прежде. Он ненавидит всех Борджиа, как будто наша семья уже уничтожила его родственников. Какая-то бессмыслица… Если только… – Чезаро умолк.

– Ах, пресвятая Богородица, порой я поражаюсь, как наш дорогой Господь во всем этом разбирается! Всепрощение, кротость, бедность, подставить другую щеку… ни одной из этих добродетелей я никогда не встречала у кардиналов. – Она вздохнула, словно ей было тяжело пробуждать в себе давние воспоминания. – Ну, хорошо. Не было ничего такого, что дало бы повод для гнева. Некогда он проявлял благосклонность ко мне, да, но и ко многим другим тоже. К тому же нрав у него непростой. Просто ужасный. Женщины ходят при нем на цыпочках. А потом я встретила твоего отца. И он…. – ее лицо озарилось улыбкой, – он сделал меня счастливой. Никакого хождения на цыпочках. Я могла быть сама собой, не притворяться. Поэтому я оставила Джулиано и вскоре забеременела тобой. А Джулиано… что ж, ему это не понравилось. Я и не знала, что он до сих пор точит зуб. – Ваноцца покачала головой. – Отныне не будем возвращаться к этой теме. Или мое вино превратится в уксус, ты понял? – резко бросила она. – Впрочем, теперь можешь сказать отцу, что я подготовлюсь к отъезду. Пусть только не селит меня рядом со своей коварной Фарнезе. И, опережая твой вопрос, скажу: я не завидую. Разве только ее волосам.