Елизавета Дворецкая - Ольга, княгиня русской дружины Страница 32

Вот и ушел под землю тот, кто столько лет держал на плечах хрупкий мир между Русью и Деревлянью. Дощатая крышка могильной ямы была будто дверь, которую он плотно захлопнул за собой. Мистина остался по эту сторону двери. Ему было тридцать пять, и он уже лет двадцать привык полагаться на себя и думать своей головой. Но сейчас ему казалось, что темный небосвод, из-под которого выскользнула одряхлевшая опора, слишком сильно давит на его плечи.

Назавтра в гридницу набились все, кто причислял себя к дружине Свенгельда: семь десятков отроков, торговые люди, оказавшиеся в эту пору дома. Когда Мистина вошел, свободного места почти не было: старшие стояли за столами, молодежь – у них за спинами на помосте, где обычно спали, сидели на полу между очагами. Пусто было лишь возле среднего очага и перед осиротевшим хозяйским сиденьем.

И на этом свободном месте стоял Сигге Сакс с большим посеребренным рогом в руках.

– Мы выслушали вчера твое родословие, – сказал он Мистине, когда тот подошел, – хотя едва ли кто из нас нуждался в этом. Теперь, когда поблизости больше нет лишних ушей, мы, дружина Свенгельда, объявляем: мы готовы признать тебя, Мстислав сын Свенгельда, его наследником и нашим вождем. Готов ли ты принять от нас этот рог и взойти на его место?

Мистина подавил вздох. Он знал, что придется отвечать на этот вопрос, но надеялся, что не так скоро.

А Сигге вовсе не собирался давать ему много времени на раздумье. Его вопросительный взгляд был остер и холоден, как клинок. Этот клинок десять лет назад послужил Ингвару и Мистине в таком деле, о каком они не любили вспоминать.

– Не будем так спешить, други мои. – Мистина окинул взглядом собравшихся, и выжидающие взгляды почти двух сотен глаз пронзили его, точно невидимые стрелы. – Вы предлагаете мне слишком важное соглашение, чтобы его можно было заключить, не обсудив условий.

– Мы знаем тебя, – ответил ему Эллиди. Он стоял возле Сакса, уперев руки в бока и выставив внушительный живот, обтянутый красновато-коричневым шелковым кафтаном. – Иные из нас знают тебя по двадцать лет. У меня вот за эти годы ни разу не возникло сомнений, что ты – сын своего отца. Ты понимаешь, о чем я. Нам было нечего желать, пока был жив Свенгельд. Нас боялись древляне, нам завидовала киевская дружина. Когда Ченгеле, человек князя Зольты, ехал к печенегам сватать невесту для Такшоня, он пил у нас и говорил, что угры и их вожди уважают Свенгельда не меньше, чем любого из князей Руси. А когда год спустя Сабанай-бек и Тонузоба везли ее туда, они тоже были у нас и менялись дарами со Свенгельдом, как равные с равным. Мы не хотим, как говорили у меня на родине, скатиться с перины на солому. Нам нужен вождь, который сумеет сохранить все, чего мы добились. И мы верим, что ты не посрамишь памяти своего отца.

Мистина еще раз окинул взглядом гридницу. На всех лицах отражалась поддержка этой речи и ожидание, что он скажет «да».

– Давайте сядем и поговорим, как разумные люди, – предложил он и первым направился к столу.

На сиденье своего отца он даже не взглянул. На второе почетное место, напротив хозяйского, – тоже: при пустом первом его как бы не было.

Мистина сел, перед ним расселись старшие хирдманы.

– Поскольку здесь нет чужих ушей, я буду говорить прямо, – начал он. – Мой отец заслужил право самовластно управляться в Деревляни, и я не сомневаюсь, что вы, его дружина, заслужили все те блага, которые он вам давал. Но те из вас, кто в последние годы бывал в Киеве, знают, как этому «радовалась» Ингварова гридьба, а заодно тамошние бояре и боярцы. Я-то знаю, сколько сил мне и Ингвару приходилось прикладывать, чтобы отца не тревожили в его владениях. Нам не раз приходилось уводить людей в дальние походы, – то вверх по Днепру на смолян, то вниз на печенегов, – лишь бы они не посматривали в сторону Припяти и не считали ваши доходы. И не делили их между собой… Но никто не вечен. Есть вещи, которые человек уносит с собой на тот свет, – и я имею в виду не цветное платье и дорогое оружие. Иной раз человек уносит с собой права, которые давались только ему и не могут быть переданы по наследству.

– Не слышал я, чтобы у человека королевского рода были такие странные права! – воскликнул Сигге Сакс. – То, что человек завоевал своим мечом, отнять у него можно только другим мечом!

– Это был меч Ингвара, – напомнил Мистина.

– Да Ингвар был ребенком! Правда, Эллиди?

Толстяк кивнул.

– Ингвар был юн, но он уже тогда был князем, – возразил Мистина.

– Врешь! – добродушно, но твердо перебил Рановид. – Ингвар был не князем, а всего лишь братом князевой жены. И заложником от Ульва. Мы-то помним.

Его брат Туробор закивал. Их отец, Свеньша Толстоносый, приходился двоюродным братом Свенгельдовой матери и был в числе товарищей воеводы, когда тот перебрался из Ладоги в Волховец. Сам Свеньша давно умер, но двое его сыновей, Ранобор и Туробор, остались в дружине. Третий и четвертый их братья торговали солью и сейчас были в поездке.

– Тем не менее Ингвар был заложником королевской крови и близким родичем князя Олега Моровлянина, – гнул свое Мистина. – К тому же на его стороне была удача – вы ведь все знаете, как и в чем она проявилась? Она сказалась и тогда. Эта удача была мечом, а мой отец лишь рукой, которая его держала. Один без другого, они стоили бы куда меньше. Мой отец не посрамил своего юного вождя и в награду получил древлянскую дань. Между ними – и Ульвом волховецким, который тогда еще был жив, – все было ясно оговорено. С Деревлянью воевала Русская земля, держава Олега Вещего. А вовсе не Свенгельд, сын Халльмунда. И владеет ею Русская земля. В ней даже не сменился князь. Все это, – Мистина обвел рукой гридницу, хотя имел в виду не ее, а землю за ее стенами, – принадлежит Ингвару. Я уже знаю, как он намерен этим распорядиться. Он не называл имени того, кто сменит моего отца. Но мне даже было не слишком любопытно его услышать, ибо новый посадник будет получать лишь треть дани и половину мыта.

По гриднице пролетел негодующий вздох. Этим людям сейчас сказали, что отныне они станут в три раза беднее.

– И ты ничего не хочешь с этим сделать? – насмешливо воскликнул Эллиди, будто не верил в такую возможность.

– Я знаю, что Ингвар ничего не может с этим сделать! Если он оставит все как есть, это будет означать, что Киев отказался от прав на Деревлянь. Ведь киевскому князю будет все равно, собирает кто-то дань с древлян или нет, если ему из этой дани так и не достанется ни веверицы. Этого не потерпят те люди, чьи отцы сражались за нее. И в Киеве будет новый мятеж. – Мистина взглянул в холодные глаза Сигге Сакса, напоминая о том, о чем хорошо знали они двое. – Сын Ингвара уже почти взрослый. Но все же не настолько, чтобы принимать взрослые решения. Если князем станет Святослав, править будет Асмунд. И я вас уверяю – пройдет немного времени, как здесь водворится со своей дружиной кто-то из его братьев.

– Так ведь Асмунд – родной брат твоей жены!

– И как раз поэтому я могу быть человеком Ингвара, но не могу быть человеком Асмунда. И Асмунд не станет поддерживать меня, если я откажусь делиться с ним данью. А долго ли мы здесь удержимся, если древляне будут знать, что за нами больше не стоит Русская земля?

– Если все так, как ты говоришь, – вступил в разговор старый кузнец Несветай, – нам невелика разница, Ингвар останется князем или будет его сын. Мы не нужны никому из них.

– Ингвар будет очень рад, если вы останетесь здесь… на новых условиях. Ведь никто лучше вас не знает Деревлянь и ее жителей.

По скамьям пролетел шум, иные негодующе хлопнули себя по коленке.

– За это знание надо платить! – сквозь шум крикнул Сигге Сакс. – Скажи Ингвару: никто, кроме нас, не удержит эту землю в повиновении! Если он прогонит нас, ему придется воевать здесь заново, будто этих пятнадцати лет не было! Дань за сколько лет он потратит на такую войну?

Мистина не нашелся с ответом. Он тоже понимал: малейшее несогласие между здешней русью и киевской древляне используют как случай избавиться от зависимости. Чтобы избежать новой войны, дело о дани должно быть решено мирно. Но даже он, при всем его уме и опытности, пока не видел, как это можно сделать.

А на следующий день за Мистиной пришли от князя Володислава и пригласили в обчину на Святой горе. Он взял с собой десять человек: пятеро своих и пятеро из людей Свенгельда: Сигге, Эллиди, Несветая, Эльдьярна и Ранобора. Впервые за много лет киевский воевода, в его белых «печальных» одеждах, стоял перед древлянскими старейшинами, будто бедняк: они-то все надели лучшее яркое платье, если не греческое, так хоть дома выкрашенное в красный, синий, зеленый, желтый цвета. И это различие, несомненно, помогало им взирать на русов с надменностью и даже пренебрежением. Ведь это русов посетила Марена-поляница, мощным ударом выбила наилучшего бойца из плотно сомкнутого строя.