Александр Лукин - Беспокойное наследство Страница 32

Через два дня Мишка доложил Евгену Макаровичу, что Павлик хочет говорить с ним лично. «Всполошился мальчик, — понял Пивторак. — Что ж, понятно. Гарантий потребует. Дадим ему гарантии…» И распорядился:

— Передай, что я тоже горю его видеть. Но — нехай потерпит. В нужный момент времени я его разыщу…

«Нужный момент времени» наступил в середине мая.

Это был великолепный день. Омытая грозой, засверкала на солнце юная резная листва знаменитых каштанов, кленов, тополей и гигантских чинар. Открылся Зеленый театр в парке Шевченко и летние кино. Обновили пляжи первые в сезоне купальщики, и, знаменуя полное торжество лета, прошли по Дерибасовской первые девушки в открытых мини-платьях.

Сигнал дал немолодой моряк с лицом, изрезанным глубокими, словно овраги на рельефной карте, морщинами и с грустными темными глазами под тяжело нависшим лбом. Форменная тужурка с золотыми шевронами свободно болталась на его костистых плечах. Вошел он в кабинет Евгена Макаровича без стука, уселся в кресло и бережно положил свою поношенную фуражку вниз тульей на ковер.

— Ду ю спик инглиш? — тоненьким голоском спросил он.

— Найн, — широко улыбнулся Пивторак. — Абер их шпрехе дойч. Шпрехен зи дойч?

— Яволь, — по-солдатски четко отвечал моряк. — Зер гут.

Он представился — механик теплохода «Гондольеро», очень приятно прибыть в такой красивый город, — и, застенчиво улыбнувшись, пошутил:

— Говорят, у вас нет только птичьего молока?

Евген Макарович охотно поддержал незамысловатую шутку:

— Заменяем птичьей колбасой. Очень советую отведать. Ваша команда будет довольна…

Затем разговор пошел сугубо деловой. Пивторак выяснил, что привез механик для Осипа Александровича, удовлетворенно хмыкнул. Потом четко проинструктировал — где, как, кому, когда передать «товар» и каким образом получить «обратную посылку».

После этого механик вручил Евгену Макаровичу заказ на продовольствие, необходимое «Гондольеро». «Как удобнее синьору считать — в долларах? в фунтах? в марках? в лирах?» — и Пивторак, не откладывая в долгий ящик, сразу повел гостя к своему заместителю оформлять и выполнять заказ. Евген Макарович любил обслужить клиента образцово — недаром у него были друзья-капитаны на всех континентах, по всем морям и океанам…

На следующий день Евген Макарович по давней привычке проснулся ровно в семь. Жены рядом уже не было. Из кухоньки доносился то звон миски, то звяканье ножа, то заливистое журчание воды из крана, то шипение жира на сковородке — сейчас жена войдет и произнесет сакраментальные слова: «Песик, вставай, кушать готово». Вот уже много лет его старуха произносит эти слова и каждый раз удивляется, что он уже одет. Пивторак не любит зря валяться. Вот и сегодня он, кряхтя, спускает на пол ноги, не глядя протягивает руку к стулу, снимает со спинки и натягивает брюки… Когда Евген Макарович застегивает последние пуговки на рубашке, в комнату вплывает супруга, Матрена Фоминишна. Она похожа на мужа поразительно — словно их мастерили на одной колодке. Если б Матрену Фоминишну одеть не в необъятное платье из веселенького ситчика и крахмальный передник, а в отглаженные широченные штаны и еле сходящийся на животе пиджак, ее невозможно б отличить от Евгена Макаровича. «Песик, вставай, кушать готово, — нежно шепчет жена. — Боже мой, ты уже одет?!» — удивляется она и чмокает его, приблизившись, в небритую щеку.

Пивторак завтракает, потом моется, потом бреется — испокон века он начинает свой трудовой день именно в таком порядке, — смотрит на часы: без двадцати восемь. Ровно через пять минут он выйдет из дома. Евген Макарович надевает светло-серый пыльник, и в этот момент звонит телефон. Пивторак поднимает трубку:

— Слушаю.

Но трубка молчит.

— Пивторак слушает.

Кто-то три раза дует в микрофон — длинно, коротко, длинно. Второй сигнал…

Он отнимает трубку от уха, вертит ее в руке и, недоуменно сказав: «Повесили. Видать, не туда попали», кладет на рычаг. Потом нежно целует супругу в дряблую жирную щечку и выходит из дверей своего маленького уютного домика. Пройдя через веселенький садик, он оборачивается, машет рукой Матрене Фоминишне и бодро марширует к автобусной остановке.

…За пять минут до обеденного перерыва телефон в его кабинете вкрадчиво дребезжит. Пивторак снимает трубку.

— Слушаю.

Молчание.

— Пивторак слушает.

Трижды шуршит мембрана — кто-то дует в трубку: коротко, длинно, коротко. Евген Макарович осторожно укладывает трубку в ее ложе.

Он выходит из магазина и берет курс на библиотеку имени А. М. Горького — почему человеку не провести обеденный перерыв, поднимая свой культурный уровень?

Сойдя с двадцать третьего трамвая, он сворачивает на тихую улицу Пастера, минует знакомый дом с одинокой кариатидой и застекленным стендом «Чорноморськой комуны» перед подъездом, затем — театр имени Октябрьской революции с его пилястрами меж высоких окон и, вступив под портик с колоннами, входит в прохладный вестибюль библиотеки…

В читальном зале он здоровается с пожилой библиотекаршей, склонившейся над карточками.

— О, — говорит она, поднимая седую голову и близоруко щурясь поверх очков с очень толстыми выпуклыми стеклами. — Евген Макарович! Давно, давно нас не посещали!

— Да, да, глубокоуважаемая Маргарита Викентьевна, совсем, как это говорится по-нонешнему, зашился, — виновато качает головой Евген Макарович. — Боюсь, азбуку не забыл ли — окромя цифири ничегошеньки не пишу и не читаю. Такое наше дело, — с жалостью к своей горькой директорской доле вздыхает он и пригорюнивается на пару секунд. — Ну, да ничего: вот сегодня вырвался, аж жадность на печатное слово разбирает. Целый каталог притащил, полюбуйтесь. — Он вынимает из кармана и кладет на стол перед Маргаритой Викентьевной вчетверо сложенную бумагу.

Седая библиотекарша, развернув лист и приблизив к самому лицу, водит взглядом по строчкам.

— Действительно, каталог! И все нужно вам сейчас?

— Ну, хотя бы первые пять-шесть.

— Пожалуйста, заполните требования.

Через полчаса Евген Макарович, прижимая стопу книг к животу, находит в дальнем, спокойном углу зала свободное место. Впрочем, народу в зале сегодня немного. Евген Макарович, не торопясь, принимается перелистывать томики. Наконец, очередь доходит до толстенного фолианта — Крестовский, «Петербургские трущобы». Пивторак углубляется в чтение. Однако смотрит Евген Макарович вовсе не в книгу, а по сторонам — не заметит ли кто, как он, сунув палец за корешок, вытащит оттуда ловко приклеенный крохотный бумажный конвертик…

Почитав еще Крестовского, Пивторак тяжело поднимается с места, собирает книги и несет их на кафедру к Маргарите Викентьевне.

— Мало успел, — жалуется он, вздыхая. — Послезавтра снова зайду вечерком. Ну, спасибо, до видзенья, Маргарита Викентьевна…

Евген Макарович покидает библиотеку имени А. М. Горького и возвращается на свою базу. Прежде чем усесться за стол, он поворачивает в двери ключ, но оставляет его в скважине — теперь не подглядишь, чем занимается директор. Затем он вскрывает миниатюрный конвертик, извлекает малюсенький клочок бумаги с несколькими строками мельчайших буквочек. Вынимает из ящика сильную лупу и принимается читать: «Посылку для меня пусть наш знакомый принесет туда, куда мы условились, на третий день, не считая сегодня, в одиннадцать утра». Дальше идут цифры.

Евген Макарович напрочь вытаскивает из стола ящик и вытягивает из тайника, скрытого в глубине, крохотный листок. Сверяясь с ним, потея и кряхтя, расшифровывает цифры, прячет код, а письмецо несет в туалет. Там он сжигает бумажку на спичке и, растерев пепел меж пальцев, спускает в унитаз. Шум воды… Облегченный вздох Евгена Макаровича… Потом директор брезгливо берет из мыльницы свежеотрезанный квадратик детского мыла, тщательно моет руки и досуха вытирает их висящим подле раковины не первой свежести вафельным полотенцем…

ЧЕМОДАНЫ, ЧЕМОДАНЫ, ЧЕМОДАНЫ

На следующий день Евген Макарович в обеденный перерыв отправляется на ближайшую к порту трамвайную остановку и, ставши в тень, терпеливо ждет. На сей раз не трамвай.

На остановке показывается Павлик.

— Батенька мой, кого я вижу! — изумляется Евген Макарович. — Давненько, давненько не встречались! Куда, сынок, направляешься? Ах, да — домой же, конечно. Ну и вопросики задаю, старый дурень. Смена в порту, как сказать, кончилась, ясное дело… Значит, опять, сынок, по дороге нам, по дороге, как сказать. Я-то? В библиотеку горьковскую. Люблю почитать в свободную минутку, грешный человек…

Дорогой, в трамвае, Евген Макарович молол разные пустяки, вызывая улыбки пассажиров. А когда вышли из вагона и двинулись к улице Пастера, он, все так же лучезарно улыбаясь, сказал: