Виктор Андриянов - Полынь чужбины Страница 33

— Я, Бернардо Винченцо, гражданин Италии, католический священник, служу в католической миссии для итальянских рабочих в городе Инголыытадт, Федеративная Республика Германия,—читаем в папке расшифровку выступления на пресс-конференции пассажира черного «мерседеса», задержанного советскими таможенниками на одном из контрольно-пропускних пунктов близ Львова. Ехал он в СССР под видом туриста. Ехал не в первый раз.—В первый раз я провез контрабандным путем три коробки с вещами и две тысячи рублей, во второй — две коробки и три тысячи рублей... Так и теперь,—продолжал священник,—я хотел приехать во Львов под видом туриста. Повторяю, это был только повод. Фактически же я по заданию священника Ивана Ортинского из города Розенхайма должен был доставить во Львов контрабандным путем деньги бывшим униатским священникам, а также собрать данные, интересующие кардинала Слипого, главу униатской церкви за рубежом.

Мы представляем, как крутятся кассеты магнитофона, записывают слова позднего раскаяния:

— Я не только не одобряю антисоветских действий Ортинского и Слипого, я понял теперь свое падение: ведь меня использовали для осуществления такого гнусного дела — контрабанду перевозить, в том числе контрабанду политическую. Я не контрабандист, я священник. На преступный путь меня толкнули... Деньги, которые передавались через меня, предназначались для бывших монахов греко-католических орденов редемитористов и василиан и родственникам Ортинского, поддерживающим контакты с бывшими униатскими священниками... Перед отъездом в СССР Ортинский, ссылаясь на указания кардинала Слипого, поручил мне также собрать сведения о положении якобы действующих на Украине остатков униатского духовенства и монахов...

Миссия разведчика в рясе позорно провалилась. Он полностью признался в своей вине, заявил о своем раскаянии.

— Теперь мне понятно,— говорил Винченцо,— что украинские буржуазные националисты, осевшие в Федеративной Республике Германии и других странах Запада, убежали туда от справедливого гнева народного. Ненависть к вашему строю толкает их на разные, даже самые грязные, действия против своего народа. Я убедился, что националисты и униатские иерархи действуют сообща...

Компетентные советские органы сочли возможным ограничиться выдворением Винченцо. Он поблагодарил за проявленную к нему гуманность...

После этой записи шли строки — размышления Кости Найдича, эмигрантского журналиста.

«Но кто же толкал его на преступление? Кто такие Ортинский, Слипый? Наконец, кто такой сам Бернардо Винченцо?

К нему проявили милосердие, его простили. Куда же, однако, девать не одну «крещенную» им ложь?

Человек с крестом на груди. Из глубин памяти ко мне тревожно, жутко приходят воспоминания, связанные с разными крестами. Не могу удержаться, чтобы не рассказать об одном из таких «видений».

Начало Октябрьской революции, ею бурляще жил уже и юг Украины, где я надеялся переждать лучшие времена у родителей Филиппа.

Люди вокруг — теперь я понимаю — всей душой отдавались новому. Не дремала, однако, и всякая, как там говорили, контра, пытаясь революцию задушить. На помощь контре «своей» торопилась и контра чужая — немецкие, вильгельмов-ские головорезы, воспользовавшиеся для интервенции тяжелым для России Брестским миром.

Через эти места проходил отряд «выручателей»... Он появился, когда в церкви как раз закончилось богослужение и из-за ограды «божьего дома» показался священник с огромным крестом, висевшим у него почти до пояса. «Чем больше крест, тем больше святости». К нашей «святости», когда она важно шествовала из церковки, и поторопилось несколько старших с «толмачом» из отряда. Знакомство банды оккупантов и «святости» у самого «божьего дома» было довольно коротким и, по всему судя, лицеприятным, так как через минуту-две отряд взял «кругом» и двинулся за попом к его особняку, равного которому не было во всем селе. Там и расквартировались вооруженные иноязыкие. До поздней ночи не гас свет в особняке, пьяно шумели в нем, взрывались хохотом. «Крест» почему-то не переставал подходить к огромному освещенному окну, посматривая сюда-туда,—никто не подкрадывается ли, не подслушивает ли?

Отряд вступил в село, чтобы «прочистить» его от «всякой революционной заразы». Услуги «креста» в «прочистке» наутро стали совершенно очевидными.

Согнав на сельскую площадь всех, пришельцы расстреляли троих активистов-бедняков — «революционных заправил». Случившееся потрясло село. Нетрудно догадаться, каков был конец и самого иуды с крестом, предавшего односельчан. Я еще, естественно, не мог постичь тогда весь глубинный смысл революции, ее «переделку» людей, ломку веками сложившихся взглядов, восприятий и оценок вещей. Я был настроен по-другому, но случившееся в том селе как-то само по себе, кажется, сделало революцию и в моей душе (это я понял много лет спустя). А тогда ночью, когда все в доме крепко спали, я тихонько поднялся, подкрался к «покутю», как говорят на Украине, замер перед иконой богородицы, на раме которой набожная мать Филиппа повесила крестик с золотой цепочкой — подарок своей мамы. Икону я не тронул, а крестик с цепочкой спрятал, а на следующий день похоронил его в земле, как хоронят покойников.

Предательство человека с крестом на груди было доказано революционными следственными органами — позже об этом я читал в газетах. С крестом «святого» и захоронили — Филиппу мать об этом писала. Л из библейского предания можно узнать: в самых кипящих «люксах» ада место для тех, кто явился «на небеси» к дежурным и высокораспорядительным чертям с оскверненным крестом...

Каково дерево — таковы и его побеги. Так гласит извечная народная мудрость. Но у революции свои законы...

Я знал сыновей священника. Старший из них стал чекистом, затем был заместителем председателя волревкома, фамилия его тоже в советских газетах мелькала, а сын младший вдруг исчез — как в воду канул.

Время колесу сродни,— поэтически восклицал Сергей Есенин... Водами быстрой реки пронеслись мои десятилетия. Каким-то кипящим ручьем реки жизни меня занесло в Америку. Это была не первая моя встреча с чужим в чужбинах. Америка, встретившая меня претенциозной статуей Свободы и полицейскими шпиками, бесновавшимися вокруг нее,—регион особый, не повторяющий никакие капиталистические «жизнеустроительные стандарты». Ты здесь все...—и ничто, никто. Хочешь пристукнуть полицейского — никакого труда, если в твоем кармане что-то шелестит и ты можешь заполучить «друзей» с пистолетами. Хочешь женщину — потруси кошельком, и она в твоих объятиях. Да и самого президента страны на земле под статуей Свободы могут изобразить голеньким в постели с красоткой. Хочешь отомкнуть и залезть в банковские сейфы— нет проблемы, надо снюхаться только со «специалистами», бродящими по бродвеям. Я был повержен и раздавлен Америкой: боже праведный, что за рай и ад кромешный, в котором люди с их сердцами, совестью, приличиями, порядочностью исчезли, остались только тени их? Мир разрушения личностей, содружества людей, государства, тотальной духовной проституции. Но главное — в этом-то растленном мире я случайно обнаружил и того земляка, который таинственно исчез, словно в воду канул. Младший сын человека с крестом нашелся на «почетных антресолях» мировой славы «Гласа Америки». Мой коллега, так сказать. Пописывает человек, клевещет, злобствует. Она, «великая, преславная» Америка,— притон отбросов, сбежавших оттуда, где им что-то не понравилось. Может быть, и я такой же?..»

2

Опять документы из желто-голубой папки. Некоторые из них требуют комментариев и разъяснений.

Так кто же такой Слипый?

В тридцатые годы он — приближенный Шептицкого, его правая рука, ректор «богословской академии», этого гнезда националистических убийц и палачей. В годы последней войны Слипый — верный прислужник фашизма.

За Шептицким и Слипым стояла умело направляемая ими организация украинских националистов (ОУН). Многое о ней уже рассказано, многие страницы преступлений, сговора с фашистами раскрыты и документально подтверждены. Кое-что становится известным лишь сейчас, после знакомства с желто-голубой папкой Найдича.

В самом начале двадцатых годов на конспиративной встрече в Праге петлюровцы создали «Украинскую военную организацию» (УВО). «Все свои силы УВО направит на борьбу за освобождение Украины от большевистской навалы»,—писал тогда Коновалец митрополиту Шептицкому.

Стоит воспроизвести хотя бы какие-то черточки из политических портретов этих хищников международной контрреволюции.

Евгений Коновалец — из богатых помещиков. В первую мировую войну воевал на стороне австро-венгерской монархии против России. Потом служил петлюровцам, в январе 1918 года был во главе тех, кто потопил в крови восстание рабочих киевского завода «Арсенал». После разгрома контрреволюции бежал за границу, возглавлял так называемую «Украинскую военную организацию» и позже ОУН. Уже в 1922 году он встретился с Розенбергом и Гитлером. Начальником штаба в его «штурмовом корпусе сечевых стрельцов» был Андрей Мельник, его бывший адъютант и будущий преемник на посту «вождя украинских националистов».