Александр Чаковский - Неоконченный портрет. Книга 2 Страница 33

Неожиданно президент почувствовал, что кто-то прикоснулся к его плечу. Он вздрогнул, повернул голову и увидел Шуматову, подошедшую вплотную к креслу.

— Извините, мистер президент, — сказала она, — я хочу немного поправить ваш галстук. Я обращалась к вам, но вы меня не слышали — видимо, были заняты какими-то важными мыслями... Кстати, мистер президент (если бы она знала, как «некстати» прозвучат ее слова!), вчера вечером я разговаривала с Вашингтоном. С той самой приятельницей, у которой сын на тихоокеанском фронте, — помните, я вам рассказывала? Так вот, художницы в иных случаях бывают могущественнее президентов. Несколько лет тому назад я писала портрет одного генерала. Сейчас он большая «шишка» в Пентагоне. Я посоветовала приятельнице обратиться к нему от моего имени. И, представьте себе, тот обещал помочь...

Она умолкла, увидев, как лицо Рузвельта исказилось легкой гримасой. Гримасой страдания. Сама того не подозревая, она, вопреки всем усилиям президента забыть о Японии, снова вернула его к горьким мыслям.

Рузвельт вдруг почувствовал, будто затылок его пронзила стрела. Острая боль исчезла две-три секунды спустя, но, видимо, он все же сделал какое-то конвульсивное движение, потому что Люси остановила на нем встревоженный взгляд.

— Тебе нездоровится, Фрэнк? — испуганно спросила она, назвав президента по имени.

— Чепуха! — подчеркнуто небрежно воскликнул Рузвельт. — Немного затекла шея.

Он поднял руку, высвободив ее из-под накидки, и сделал несколько массирующих движений под затылком.

— Может быть, прекратим сеанс? — уже спокойно, но все же со следами тревоги в голосе предложила Люси.

— Я немного устал, — тихо, точно стыдясь своей слабости, произнес Рузвельт. — Ничего, если я на несколько минут опущу голову?

— Разумеется, господин президент, — поспешно откликнулась Шуматова. — А я пока буду смешивать краски...

— Может быть, вам все-таки следовало бы отдохнуть? — вмешалась в разговор Люси. — Художники — жестокие люди. С одной стороны, они требуют от натуры, чтобы она была живой и естественной, а с другой...

— Я не хочу отдыхать, — упрямо прервал ее Рузвельт. — Мне надо многое обдумать. А мысли не могут не отражаться на лице. Если же миссис Шуматовой нужна маска, то придется еще некоторое время подождать...

— Что ты такое говоришь, Фрэнк! — разом вскричали кузины президента.

— Не беспокойтесь, — ответил Рузвельт, — я имел в виду вовсе не то, что вы подумали. Хотя... Хотя каждый человек смертен, — добавил он с какой-то покорностью в голосе.

...Президент сидел в кресле, опустив плечи и бессильно склонив голову на грудь, словно не в состоянии совладать с ее тяжестью.

Но в душе его бушевала буря. Он призывал себя к стойкости, к мужеству, повторял, что никому не даст поставить себя на колени, даже Сталину, что двадцать пятого апреля состоится Конференция в Сан-Франциско, как бы ни вели себя русские, что сыны Америки не пожалеют своих жизней и разгромят Японию собственными силами...

Рузвельт почувствовал огромное облегчение, даже радость, когда услышал слова Шуматовой: «На сегодня достаточно, господин президент!» На часы он взглянул уже после того, как Приттиман доставил его в спальню и усадил в кресло.

На мгновение у него мелькнула мысль, что надо пригласить Люси. Она, наверное, обижена: в течение всего сеанса он был так занят своими мыслями, что почти не обращал на нее внимания. Но тут же он подумал, что пригласить Люси в спальню и остаться с ней наедине нельзя. Это было бы недопустимым нарушением этикета.

Но если бы президент и послал кого-нибудь за Люси, ее не нашли бы ни в коттедже, ни в «Маленьком Белом доме».

В эту минуту она переступала порог другого дома — того, в котором жил Говард Брюнн.

Люси пошла туда, заранее придумав правдоподобное объяснение — на тот случай, если встретит по дороге кого-либо из обитателей «Маленького Белого дома». Она скажет, что ей нужны капли or насморка. Но ей даже не пришлось воспользоваться этим предлогом — Люси никого не встретила, а охранники знали, что для нее никаких запретов не существует.

И вот она нажала кнопку звонка справа от дощатой двери коттеджа, и почти тотчас же на пороге появился доктор Брюнн в своей военно-морской форме.

— Миссис Разерферд? — несколько удивленно произнес он, увидев Люси, и тут же, отступив на шаг, сказал: — Прошу вас!

Когда Люси переступила порог, он закрыл дверь и спросил:

— Что привело вас ко мне? Вы себя плохо чувствуете?

Брюнн держался очень почтительно. Как и все окружение президента, он хорошо знал, какую роль играет эта женщина в жизни Рузвельта, но, придерживаясь установленных правил игры, не показывал и вида, что ему об этом известно.

Он проводил Люси в свой крошечный кабинет, усадил на один из стульев, стоявших у письменного стола, а сам сел напротив.

— Итак, миссис Разерферд, чем я могу вам помочь? — подчеркнуто внимательно спросил Брюнн и вдруг увидел, что ее большие глаза, всегда такие веселые и приветливые, наполнились слезами.

Однако он сделал вид, что не заметил этого, и, слегка подавшись вперед, ждал, что скажет Люси.

Наконец она произнесла тихо, точно опасаясь, что ее может услышать кто-нибудь, кроме Брюнна:

— Я... боюсь, доктор.

— Боитесь? — удивленно приподнял брови молодой врач. — Но чего же?

— Я боюсь... за президента. Сегодня во время сеанса он выглядел так, как... никогда.

— Как никогда? — переспросил Брюнн. — Что вы хотите этим сказать?

— Не знаю... Не знаю, доктор. Но он... не мог держать голову. Будто она чересчур тяжелая. Правда, собравшись с силами, он снова поднимал ее. Но ненадолго. И все же дело не в этом...

— А в чем же? — теперь уже встревоженно спросил Брюнн.

— Не знаю, — повторила Люси и, немного помолчав, еле слышно, точно страшась собственных слов, добавила: — В нем произошла какая-то перемена...

— Но в чем она выражается, в чем? Утром я, как обычно, осматривал его и не нашел никакого ухудшения по сравнению с предыдущими днями.

Теперь Брюнн говорил так, будто оправдывался. Ведь он отвечал здесь, в Уорм-Спрингз, за здоровье президента, за его жизнь.

— Нет, нет, — настойчиво, даже упрямо проговорила Люси, — он изменился! Даже по сравнению со вчерашним днем. Я уже привыкла к тому, что он так похудел, привыкла видеть глубокие морщины на его лице, но духом он всегда был молод, я это твердо знаю. А сегодня...

Она вдруг умолкла, точно испугавшись своих слов.

— Так что же было сегодня? — нетерпеливо спросил Брюнн.

— Доктор, простите меня, — проговорила Люси задыхаясь, казалось, каждое слово дается ей с трудом. — Я не врач, и мне трудно дать какое-то четкое определение... Но у меня все время было ощущение, что он здесь и в то же время не здесь... что он все время... как бы это точнее сказать... куда-то уходит!..

Ничего, в сущности, не произошло, подумал Брюнн. Если бы у президента был очередной пароксизм кашля или приступ тошноты, если бы он, не дай бог, потерял хоть на миг сознание... Тогда следовало бы, прервав разговор, броситься в «Маленький Белый дом». Но, судя по словам Люси, никаких тревожных симптомов не было. Она говорит что-то невразумительное о своих чисто эмоциональных впечатлениях, о неопределенных опасениях. Для врача это не может иметь существенного значения.

— Доктор, я прошу вас, я заклинаю вас, скажите мне правду! — срывающимся от волнения голосом воскликнула Люси. — Я знаю, что состояние здоровья президента — государственная тайна...

— Вы несколько преувеличиваете, миссис Разерферд, — улыбнулся Брюнн.

Но, казалось, Люси даже не слышала его слов.

— Я помню, что писали газеты после возвращения президента из Тегерана, особенно враждебные газеты. Они утверждали, что он впадает в немощь, что у него тромбоз, кровоизлияние в мозг, что-то с аортой... Я не в силах запомнить эти медицинские термины. Но знаю, что все оказалось ложью, было лишь частью кампании, которую вели, да и сейчас ведут против него враги. Я знала, что у президента далеко идущие планы. Ведь вопреки всем этим инсинуациям он нашел в себе силы поехать в Ялту... Вчера мы провели с ним два часа, и я снова убедилась, что его дух, его воля не сломлены... Но сегодня...

Она произнесла все это быстро, почти скороговоркой и вдруг умолкла, точно кто-то зажал ей рот.

— Миссис Разерферд, вы напрасно волнуетесь, — сказал Брюнн мягким тоном, каким врач говорит с очень мнительным человеком. — Поверьте, я с вами совершенно откровенен. Вы знаете, что я отвечаю здесь за здоровье президента. И должен вам сказать, что ничего опасного... никакой непосредственной угрозы мы не видим, — ни адмирал Макинтайр, ни я. Конечно, физическое состояние президента оставляет желать лучшего, но мы, врачи, полагаемся прежде всего на объективный анамнез. А объективные данные таковы: нормальная температура, более или менее нормальное кровяное давление, никаких серьезных изменений на кардиограмме, функции почек, печени, зеркало крови — в пределах нормы. Не буду скрывать от вас, что некоторые симптомы нас, врачей, немного беспокоят. Президент теряет в весе, у него явные признаки артериосклероза, хотя это, вообще говоря, естественно для человека его возраста... В прошлом году, как вы, конечно, знаете, он перенес очень тяжелый грипп, осложнившийся бронхитом и воспалением синусовых пазух. К тому же президент продолжает курить, что ему абсолютно противопоказано. Если бы вам удалось убедить его отказаться от этой губительной привычки!.. И, наконец, он крайне переутомлен. Короче говоря, я вовсе не утверждаю, что президент совершенно здоров. Но в его состоянии нет ничего такого, что можно было бы назвать... — Брюнн замолк, подбирая нужное слово, и сказал: — ...роковым. А ведь вас беспокоит именно это, если говорить откровенно? Не так ли, миссис Разерферд?