Роберт Паль - Бессмертники — цветы вечности Страница 33

Лаушкин скорбно вздохнул.

— Тяжко мне там, товарищи… Тяжко все это видеть… людей наших там видеть… А главное, помочь-то нечем. Ну, что я там могу? Понимаете?

— Как не понять, как не понять! — подсела к нему Бойкова. — Честному человеку такая служба похуже пытки, но — нужно, Лаушкин, нужно, милый!

— А вот что касается твоей помощи, то тут ты не прав, — энергично запротестовал Черепанов. — Помощь твоя необходима и велика. Ты и представить не можешь, как велика! Хотя товарищи наши даже не подозревают о ней, что, между прочим, очень хорошо…

— Товарищи — ладно, сам себе тошен стал. Домой со службы идти стыдно — дети, как на чумного, глядят. Знакомые плюются… а кто так вообще… шкурой зовет. Вот это тяжельше всего! Так что… подумайте, товарищи… может, другого кого, а? А мне бы обратно — в цех, в слесарку, а?.. Не можно?

— Пока не можно, друг, — опять обнял его Черепанов. — Очень много наших сейчас в тюрьме. Вот полегчает, подберем другого. А пока потерпи. И на знакомых не обижайся. Придет время — узнают правду, сами первыми шапки снимать будут. Увидишь!..

Расходились от Бойковой поздно вечером. Уже на улице кто-то осторожно взял Варю под руку.

— Как у вас завтра с уроками, Варвара Дмитриевна?

— Только утренние.

— Вот и хорошо. Будет экстренный календарь. Как всегда, у Василия. Разнесете по адресам, который он вам даст.

— Все сделаю, будьте покойны. И… кланяйтесь тетке…

Это был Григорьев, занимающийся подпольной уральской типографией, личность настолько засекреченная, что входить с ним в контакт могли только члены комитета. Да и то не все.

Дома, сидя за столом над тетрадками своих учеников, она то и дело возвращалась ко всему пережитому за этот день. Тепло и благодарно думалось о скромном партийном работнике Лаушкине, по заданию организации надевшем ненавистный мундир тюремного надзирателя. О Григорьеве и его друзьях, в глубоком подполье выпускающих газету и всегда экстренные календари — листовки. Даже мягкотелому Алексею Алексеевичу Кийкову она прощала сегодня его меньшевистскую мягкотелость, ибо защищать в такое время политиков тоже необходимо мужество — и немалое.

По-особому тепло думалось о Литвинцеве. Когда там, у тюрьмы, народ стал расходиться, он сам разыскал ее в толпе. В руках его были потерянные ею санки.

— По-моему, это ваши, Варвара Дмитриевна?

— Где вы их нашли? И когда успели?

— Я вас еще прежде с Ниночкой заметил… А теперь смотрю: стоят!

Ей было приятно, что даже в такой критической обстановке он думал о ней. Значит, заметил, узнал среди тысяч. И вот — какая мелочь! — санки:..

— Спасибо, Петр, Ниночке без них было бы очень плохо.

— Как-нибудь вместе покатаемся с горки. А пока прощайте, меня ждут дела…

И ушел — плечистый, крепкий, бесстрашный, с засунутыми в карманы руками, в которых так уютно чувствуют себя и детская игрушка, и револьвер, и бомба.

Оторвавшись от тетрадей, взгляд ее остановился на портрете покойного мужа, и ей сделалось перед ним неловко.

— Прости меня, Сережа. Но если бы ты был жив, ты бы тоже уважал этого человека…

Почувствовав в своих словах долю неискренности, она осталась недовольна собой и повторила еще раз, но более твердо и горячо, словно и в самом деле была в чем-то виновата перед его памятью:

— Прости…

Глава десятая

Литвинцеву передали, что его хочет видеть товарищ Назар.

Вскоре он был у него.

— Ну как, жмут нас господа жандармы? — вместо приветствия спросил Накоряков и сам же себе ответил: — Жмут дьяволы! Сколько нужных людей похватали, а работать надо. Надо ведь, товарищ Петро?

— Надо, и особенно сейчас, Назар, когда многие наши товарищи в тюрьме, — обрадовался такому началу Петр. — Если все увидят, что и без них боевая организация действует по-прежнему, кое-кому станет легче, а то, глядишь, и вовсе вырвутся на волю.

— Что предлагаешь?

— Взорвать полицейское управление. Или участок.

— Ого! Сам надумал? — расплылся в улыбке Назар.

— И сам, и не совсем сам, — смутился Литвинцев. — Но ведь никого из Кадомцевых нет, а время не ждет. Нужно действовать.

Накоряков потер ладонями полные румяные щеки, пригладил на темени мягкий светлый хохолок и отрицательно покачал головой.

— Полицейское управление — хорошо, но пока не срок. Сначала нужно выполнить задание комитета…

— Слушаю, товарищ Назар, — по-военному вытянулся Петр.

— Нужен шрифт для «тетки». Стало не хватать: когда была одна газета, управлялись, сейчас же возникает необходимость подумать еще о паре газет. Да прокламации печатать надо. Да златоустовцы просят шрифтом подсобить… Одним словом, Ваня, надо.

Впервые за все это время он назвал его настоящим именем — Ваня, и по одному этому Литвинцев понял, что это действительно необходимо.

— Хорошо, Николай, — назвал и он Накорякова его подлинным именем, — передай комитету, что шрифт будет. Начнем подготовку сегодня же. Куда доставить шрифт?

Накоряков сказал адрес, назвал пароль явки, и они распрощались. В тот же вечер в бане Калининых на Средне-Волновой улице собрались оповещенные по цепочке боевики. Петр рассказал о задании комитета и оглядел товарищей.

— У кого какие соображения, прошу поделиться.

Предложения посыпались, как из мешка. Прежде всего — основательная разведка. Для этого хватит двух человек. В группу нападения — человек пять. В группу прикрытия — троих. Одному найти лошадь. Лучшее время для операции — вечер. На какой типографии остановиться, подскажут результаты разведки.

Наскучавшиеся без дела ребята сразу ожили, а по дельным, толковым предложениям Петр понял: опыт есть, не подведут.

Через несколько дней разведка сообщила:

— Большим запасом различных шрифтов располагает губернская типография, но она хорошо охраняется. Неплохой шрифт и в достаточном количестве имеется также в частной типографии Соловьева, что на Центральной улице. В типографии два хода: один парадный — с улицы, но закрыт на зиму, другой черный — выходит во двор. Ворот нет, поэтому въезд во двор свободен. Именно там, во дворе, получают заказчики свои заказы. Сюда же привозят бумагу, краски. Словом, появление во дворе с лошадью не вызовет никаких подозрений.

— Охрана? — спросил Петр.

— Вечером — один вахтер, ночью — трое караульных.

— Телефон?

— Имеется, но можно на улице обрезать провод.

— Когда типография отпускает заказы?

— До пяти часов вечера.

— Освещение?

— Электрическое.

— Ясно. Значит, потребуются маски…

Поблагодарив ребят, он сам проверил данные разведки, осмотрел подход к типографии, двор, место входа телефонного провода, окна. Наметил место для повозки. Продумал путь к отступлению, дорогу на явку. Все сходилось как нельзя лучше, все обещало успех.

В назначенный день все опять собрались у Калининых. Гостеприимная Александра Егоровна старалась приветить и угостить каждого. По опыту она догадалась, что у боевиков сегодня дело, и открыто болела за них, предсказывая непременную удачу.

Перед выходом Петр потребовал проверить оружие, приготовить маски. Первыми ушли разведчики. К подходу основной группы они должны еще раз все осмотреть, вывести из строя телефон, встретить возницу с лошадью. На этом их роль закончится, и они должны будут немедленно «рассыпаться».

Через полчаса выступили основные группы. День отгорел, город заполняли ранние зимние сумерки. Дул холодный северный ветер. Редкие прохожие кутались в высокие воротники и торопились поскорее добраться до жилья.

— После дела всем собраться у Калининых, — в последний раз повторил Петр. — На деле — ни одного лишнего слова. Оружие применять лишь в случае крайней необходимости Отходить каждому по своему маршруту. Всё!

На Центральной их встретили разведчики. Условный знак рукой — все в порядке, можно начинать. Хорошо! В типографский двор проникли беспрепятственно и сразу же обнаружили повозку. Литвинцев осмотрел лошадь, сани и тихо окликнул возницу.

— Ты как поставил коня, казак? Хвостом вперед поедешь? А ну, разверни немедленно!

Боевик, исполнявший роль возницы, кинулся исправлять свою оплошность, а они неслышно проскользнули к черному ходу.

Лошадиный топот и громкий скрип полозьев по мерзлому снегу, должно быть, привлекли внимание вахтера. Тот откинул запор, высунулся из дверей на улицу, чтобы узнать, в чем там дело, и тут же полетел в какую-то черную бездну, — это два передних, боевика накинули ему на голову мешок.

Теперь оружие к бою, маски на лица и — вперед!

В типографии их появление вызвало переполох. Пришлось повысить голос и объяснить, что они не бандиты и ничьих жизней им не нужно. Единственное, чего они займут у господина Соловьева, так это пудов десять типографского шрифта. Только и всего!