Людмила Третьякова - Русский Сюжетъ Страница 34

Отогревшись у камина и освежив себя прекрасной ванной, я позавтракала с большим аппетитом, причем нашла, что здесь самый лучший в свете хлеб, изготовленный немцами, получившими, как известно, при Петре исключительное право быть булочниками и аптекарями. Отослав два письма моим знакомым, я получила ответ, что один из них заедет за мной в полночь и чтобы я к тому времени принарядилась...

В назначенный час он повез меня на тройке в Restaurant Vert, что на Мойке.

Войдя в голубой кабинет, я услыхала нестройный шум голосов и, очутившись затем в обширном зале, остановилась, смущенная и ослепленная блеском оружия, орденов, бряцающих сабель, аксельбантов и эполетов, которые в каком-то хаосе запестрели передо мною. Слышала, как во сне, что меня представляют князьям, графам, баронам, машинально отвечала на их приветствия и, только выпив первую рюмку водки и закусив по русскому обычаю, начала отдавать себе отчет в окружающем...»

Начало было многообещающим. Роскошь, которая скрывалась за стенами великолепных особняков, изобретательное разнообразие времяпрепровождения вселили в Фанни уверенность, что она правильно сделала, рискнув приехать сюда, в страну больших морозов и больших фамильных состояний.

Скоро Фанни нашла себе квартиру за пять тысяч серебром в год. Немалая сумма! Ею оплачивался не только простор и комфортность апартаментов, но и престижность самого места. Дом, в который переехала Фанни, стоял на Михайловской площади – аристократической и романтичной. Напротив нарядный дворец великого князя Михаила, чуть левее – театр, где почти постоянно дает представление французская труппа и который часто посещается императорской семьей.

Что ни день, то новые развлечения. И какие! Фанни наконец-то попала к цыганам, о которых в Париже так много слышала. «Пение их сначала поражает своею дикою странностью, – вспоминала она о том вечере, – а потом хватает за сердце и овладевает всем существом. Нежные мотивы вызывают слезы, веселые – восторг; вам хочется петь, плясать, и нет такого флегматика, у которого не зашевелились бы ноги. Когда же сами цыгане пустились в пляс, я просто обезумела от восторга и, сорвав со своей руки бриллиантовый браслет, бросила им».

По Невскому, освещенному одной лишь луной, летящая тройка доставила Фанни домой. Ее кавалер, гвардейский полковник, весь вечер отчаянно ухаживавший за ней, хотел познакомить ее с Царским Селом, резиденцией государя.

– Это будет праздник для вас, мадам! Сегодня вы увидите, как умеют чествовать красивых женщин гвардейцы Его Величества.

– Как это сегодня? – удивилась Фанни.

– Да видите ли, – хохотнул полковник, – сегодня давно уже наступило.

Крышечка часов в его руке резво отскочила. Взглянув на циферблат и сказав: «Ого!», кавалер поднес их к уху Фанни. И тут же раздался мелодичный звон. Отогнув край шляпки, Фанни, улыбаясь, считала:

– Отин, тфа, три, четыре!.. Ви видет? Я умейт говорьийт!

– Браво, мадам! Больше мы с вами по-французски ни слова – только на русском. Так что же Царское? К вечеру я за вами заеду.

– Согласна!

Полковник поцеловал обтянутую лайковой перчаткой руку Фанни и откланялся.

Праздник в Царском удался на славу. Ночное пиршество проходило в большой богатой квартире, наполненной ароматом цветов. Сквозь высокие стекла гляделись заснеженные ветви деревьев старинного парка, а в вазонах тут и там стояли букеты. Тепло и холод, тишина спящего маленького городка и бравурная мелодия, которую внесли за собой явившиеся после десерта гвардейские музыканты, эти контрасты ударяли по нервам Фанни. Она была возбуждена и, танцуя, переходя из рук одного гвардейца к другому, чувствовала себя вовлеченной в какой-то праздничный вихрь, выбраться из которого ей теперь не хотелось. А ведь кое-кто отговаривал ее от этой поездки, уверял, что нет печальнее страны, чем Россия. Вот лишний довод в пользу того, что никогда не надо доверять чужим мнениям.

Фанни научили пить на брудершафт. Она была провозглашена «королевой бала». После этого ее подняли на стуле над головами офицеров и их подруг, опустили, снова подняли, несмотря на протестующие возгласы «королевы». Веселье поутихло только тогда, когда сугробы за окном стали голубыми. Лица у всех были бледные и утомленные.

Дверь открыл заспанный швейцар. Сбрасывая шубку на руки горничной Лизы, Фанни предупредила, чтобы та ее не будила, что урок русского языка, назначенный на сегодня, отменяется. Проспала она до трех часов дня и появилась в гостиной под неодобрительные взоры Жозефины. Рядом с ней сидела давняя знакомая, «царица полусвета» мадемуазель Мабель и, взглянув на Фанни, расхохоталась:

– Ого! Вы заметно устали, дорогая! Это вам не Париж. А я приехала пригласить вас на маскарад.

– Нет, нет! – в ужасе замахала руками Фанни. – Я устала до смерти. Мне бы сутки или двое вовсе не вылезать из дому. И зачем я только согласилась ехать в Царское Село? Да еще и маскарад – эта толчея, ссоры...

– А вот и нет! – Мабель словно веером обмахнулась нарядным конвертом. – Ты думаешь, это как в парижской опере? Беспорядок и адский шум? Здесь маскарады самые лучшие на свете! Вот увидишь, все очень-очень пристойно. А офицеры? Elles sont charmantes! – Они обворожительны. Это следствие родовитости, богатства, et aussi de la bonne e’ducation. Да-да, хорошего воспитания. Говорю тебе: разницы с придворным балом никакой. Неужели не любопытно? – игриво поведя плечами, Мабель добавила: – к тому же, дорогая, совсем неизвестно, где ждет нас самая большая удача!

...Вечером в маскараде, войдя с Жозефиной в зал, она увидела несколько офицеров, стоявших отдельной группой, и узнала среди них тех, с кем весело кутила прошлую ночь. Правда, сейчас среди них она заметила молодого красавца, превышавшего всех своим ростом.

Подойдя к ним и, неузнанная ими под маской, Фанни пустилась болтать о разных пустяках. Но начались танцы, и сразу несколько человек, в шутку сердясь и оспаривая свое право, предложили ей руку.

– Нет, – отвечала Фанни, – простите господа, но мне придется всем вам отказать. Пожалуй, я согласилась бы на тур вальса вот с этим незнакомцем.

Тот, поклонившись, предложил ей руку. Во время танца она сказала, что приехала в Россию недавно. Офицер поинтересовался, когда именно. Спрашивал, с кем она тут знакома, видела ли государя или кого-нибудь из императорской семьи. Фанни отвечала, что за три недели многого не узнаешь. Но, часто находясь среди военных и находя их форму самой красивой в мире, она, к собственному удивлению, стала отлично разбираться в мундирах, чинах, орденах.

– Например, про вас я могу сказать, что вы, судя по аксельбантам, флигель-адъютант.

– Да, точно так оно и есть, – подхватил красавец. – Наш государь в награду за большие деньги, которые пожертвовал в Крымскую кампанию мой отец, московский купец, произвел меня в свои адъютанты. Но сам я – увы! – бедняк. Где мои деньги? Я прокутил их с красивыми женщинами.

Фанни, смеясь, выразила ему сочувствие: ну есть ли совесть у дам, разоривших такого милого молодого человека?

Наконец ей захотелось отдохнуть, но кавалер повел ее не туда, где сосредоточилось большинство публики, а куда-то наверх по узкой железной лестнице. Они оказались за кулисами. Пока шли по узкому коридору, Фанни заметила, как все, кто встречался им по пути, прижимаясь к стене, почтительно раскланивались.

Наконец спутник Фанни нажал на золоченую ручку двери, которая отличалась от других и была выкрашена в цвет слоновой кости. Они оказались в ложе, обитой бархатом того же цвета, что и мягкая мебель, находившаяся здесь. Но главное, ей бросились в глаза изображения двуглавых орлов, вытесненных на спинках кресел и диванчиков по бокам ложи. Фанни уже не сомневалась, что ее спутник совсем не тот, за кого себя выдает. Безо всякой робости она сказала:

– Я вижу, вы обманули меня. Это бессовестно. Думаете, что имеете дело с какой-нибудь глупышкой? Я догадываюсь, кто вы. Правда, мне никогда не приходилось видеть великих князей, но...

Офицер, улыбаясь, перебил ее:

– Не приходилось видеть? Так смотрите – он перед вами. На мне нет маски, а вот на вас есть. Так кто же из нас истинный обманщик? Впрочем, маскарад – это и есть обман. Жаль, я не вправе требовать, чтобы вы показали мне свое лицо. А мне так хотелось бы знать – красивы вы или дурны.

Фанни медленно сняла маску. Тихо сказала:

– Судите сами, Ваше Высочество...

Он молча смотрел на нее. Но и Фанни, не смущаясь, разглядывала собеседника так же пристально, как и он ее. Она всегда держалась того мнения, что черты и выражение лица рассказывают о человеке многое. Надо только уметь читать.

Овальное, с высокими скулами лицо. Мягкие, шелковистые волосы, остриженные под гребенку и зачесанные назад, открывали ослепительной белизны широкий лоб. Черты лица великого князя были крупны и четки, казались высеченными уверенным, безошибочным резцом. Быть может, лишь рот слишком крупный с пухлыми губами мешал сходству этого лица с античной маской. Но такая неправильность шла на пользу – ведь от красоты классической, безукоризненной всегда веет холодом.