Драконий пир - Светлана Сергеевна Лыжина Страница 34

— Корова твоя, — повторил Влад.

— Да как же моя?

— Да так. Я купил её для тебя... и для твоих детей.

— Так значит, это корова твоя? — наверное, вдове было гораздо проще поверить в это, чем в то, что она сама является обладательницей коровы.

— Нет, твоя. Я дарю её тебе.

— Мне?

— Да.

Женщина в крайнем волнении стояла перед дарителем, не знала, куда деть руки, и куда посмотреть, а Влад с беспокойством смотрел на неё: "В чём дело? Неужели откажется от подарка? Она ведь понимает, почему я его дарю? Должна понимать. Но что её смущает? Деревенские сплетни? Нет, не может быть. Тогда что? Неужели она — мне на беду! — праведна сверх всякой меры?"

Меж тем женщина вдруг улыбнулась, довольная, но даритель, уже готовясь услышать некие приятные слова о себе, услышал не то, что ожидал:

— Господин, я благодарю тебя за подарок, только...

— Что?

— Только... ты уж не обижайся...

— Да говори уже!

— Где я возьму сено для коровы? Ведь её всю зиму теперь кормить, а у меня сена нет, поэтому... если уж ты раскошелился на корову, раскошелься ещё и на сено, а иначе толку от твоего подарка будет мало.

Пришлось Владу раскошелиться ещё и на сено, после чего женщина благодарила дарителя, но не так, как он бы хотел — поклонилась ему в пояс и велела своим детям, чтобы тоже поклонились и поцеловали господину руку.

Даритель коровы, конечно, улыбался, но продолжал думать с беспокойством: "Вдова ведь не глупа и понимает, что этого мало? Она ведь понимает, что я жду иной благодарности?"

Существовал лишь один способ проверить. Благо дом был небольшой, ночью все спали в одной комнате. Хозяйка дома — на широкой деревянной кровати в углу. Дети — на полатях, а Влад — на широкой скамье-лежаке возле печки.

Он решил попытать счастья нынче же, как стемнеет, и... оказался в недоумении, потому что был принят так, будто слухи на селе соответствовали истине, и шашни длились уже не первую неделю — вдова оказалась ничуть не взволнована приходом гостя.

Когда в потёмках Влад спустил босые ноги со своего лежака и, стараясь, чтоб не скрипели половицы, подошёл к ложу хозяйки дома, то не столько по виду, сколько по звуку дыхания понял, что она дремлет или даже спит. Если б волновалась, не уснула бы. Не настолько же она устала за день, работая по дому, чтобы уснуть незаметно для себя? Правда, когда ночной гость приподнял одеяло, чтобы лечь с ней рядом, женщина тут же проснулась и чуть подвинулась, освобождая место.

Она не задала ни одного вопроса. Даже шёпотом. Может, боялась разбудить детей? А может, сказалась вечная привычка неграмотных деревенских жителей при любых обстоятельствах делать вид, что всё "понятно" — дескать "мы не глупее других".

Влад отметил это только краем сознания, потому что и сам не расположен был вести разговоры. Он думал больше о себе и о том, что коротать зимние ночи так, как сейчас, весьма приятно.

Когда дело было кончено, ночной гость вернулся на лежак возле печки так же молча, как и пришёл, и хозяйка дома опять ничего не спросила, но утром оказалось, что ей, несмотря на её спокойное и понятливое поведение, "понятно" не всё...

Это выяснилось после утренней трапезы, когда дети с шумом повскакивали из-за стола и, наспех одевшись, убежали играть на улицу, а Влад в задумчивости остался сидеть. Подперев руками подбородок, он смотрел, как в узкое заиндевевшее окошко старается пробиться яркий белый луч солнца.

Вдруг за спиной раздались робкие шаги:

— Господин, может, тебе ещё каши?

— Нет, благодарю, хозяйка, я сыт, — рассеянно ответил Влад, привычно назвав хозяйку своего временного пристанища именно так, а не каким-нибудь ласковым словом. Наверное, он назвал её по-старому из-за того, что она сама привычно назвала его господином.

И всё же женщина ушла не сразу — помедлив несколько мгновений, робко опустила руку ему на голову, плавно провела вниз по волосам один раз, как давеча ночью, и тут же заспешила прочь, очевидно, не уверенная до конца, как же теперь следует себя вести.

Влад обернулся, вскочил с лавки, в два шага нагнал женщину, поймал за пояс передника, развернул лицом к себе и начал целовать в шею.

— Нет, не сейчас, — хозяйка дома попыталась мягко отстраниться.

Влад в те минуты не видел её лица, но по голосу понял, что она улыбается:

— Отчего же не сейчас?

— А вдруг дети увидят. Ночью приходи.

Впоследствии Влад даже сомневался — а стоило ли дарить корову? А если дело сладилось бы и так, без подарка? Попробовать разузнать об этом у самой вдовы казалось как-то неудобно: "Ещё подумает, что я жаден". Конечно, можно было повернуть разговор таким образом, чтобы не обвинили в жадности, то есть спросить: "А был бы я тебе люб, если б оказался беден?" Но и тут Влад предпочитал не спрашивать, потому что избегал разговоров о любви.

Женщина тоже не говорила о любви. Спросила лишь однажды, увидев, как постоялец, вернувшийся из очередной поездки к ущелью, заводит коня во двор:

— Весной уедешь, господин?

— Да, — коротко ответил тот.

Влад всё гадал, что кроется в этом вопросе — пожелание, чтобы постоялец остался подольше? Или вдова хотела спровадить его поскорей?

Расставание было неизбежно. Может, поэтому в середине февраля женщина напомнила, что совсем скоро начнётся Великий пост:

— В пост грешить — двойной грех. Поэтому в пост ты меня не тронь.

Откуда взялась эта внезапная праведность? Наверное, хозяйка дома просто хотела ещё до отъезда постояльца точно понимать, родится ли у неё по осени четвёртый ребёнок или нет?

Вот почему в марте Влад совсем заскучал. Ему казалось, что сугробы в горах даже не думают таять. Он почти привык думать, что они никогда не растают, поэтому просто глазам не поверил, когда однажды, выехав прогулять коня, вдруг увидел с холма, что через долину, по-прежнему белую, движутся две верховые фигуры. Один всадник крупный, а другой — маленький. Да и кони под ними оказались знакомой масти — оба вороные.

Влад припустился с холма во всю мочь. Войко и Нае тоже сразу поняли, кто к ним мчится:

— Э-ге-ге, господин! — крикнул Нае.

— Товарищи мои верные, — только и мог проговорить недавний государь, останавливая коня и пристраивая его слева от