Александр Дюма - Графиня Салисбюри Страница 35

Из сорока тысяч человек нормандцев, пикардцев и генуэзцев, никто не спасся, кроме только тех, которые, как мы сказали выше, ушли в море. Все остальные были взяты в плен, убиты или утоплены. Гуг Кирет умерщвлен хладнокровно после сражения; Богюше, как говорят старинные летописи, любивший больше приобретать, нежели воевать, был повешен как морской разбойник, на большой мачте своего корабля.

Король Эдуард, участвовавший в этом сражении наравне с каждым из своих рыцарей, был ранен стрелою в ногу; но несмотря на это, провел вечер и всю ночь на корабле, при ужасном звуке труб, литавр и всех других, бывших в употреблении инструментов, за которым, по словам Фруассара, не слышно было бы и грома Господня. На этот шум сбежались все жители окружных деревень и городов; и на другой день, то есть 26-го, король со своей свитой и войсками вошел на берег, истребив французский флот, так что как будто рука Всевышнего погребла его со всеми людьми и судами силою ужасной бури на морском дне. Спешившись, он сам и все его рыцари пешком отправились на поклонение пресвятой Деве Арденбургской, где король, отслушав обедню, и отобедал; потом, сев на коня, приехал прямо в Ганд, где королева, ожидавшая его возвращения, встретила его с большой радостью.

Первой заботой Эдуарда было, по приезде его в Ганд, исполнить данное им Алиссе обещание, — узнать, что сделалось с графами Салисбюри и Суфольком. И он узнал, что после отчаянного сопротивления они оба были взяты в плен и заключены сперва в тюрьме Лиля, потом отправлены во Францию к королю Филиппу, который чрезвычайно обрадовался, что два таких храбрых рыцаря попали к нему в плен, и поклялся, что не примет за них выкупа золотом, но только даст им свободу обменом за какого-нибудь знатного дворянина, равного им достоинством и храбростью. Поэтому, заметил Эдуард, в настоящую минуту невозможно было ничего предпринять к их освобождению, тем более, что король Франции, раздраженный проигранным им сражением под Эклюзом, вероятно, не захочет сделать для своего двоюродного брата короля Англии никакого снисхождения. И он занялся единственно собранием парламента в Виллеворде, где должен был возобновиться союз между Фландрией, Брабандом и Геинау, и назначил для этого день 10 июля, то есть через несколько дней после его приезда.

В назначенный день Эдуард, король Англии, герцог Иоанн Брабандский и граф Гильом соединились в Виллеворде и при них были герцог Гельдр, маркиз Жюлие, мессир Иоанн Бомон, маркиз Брандебургский, граф Мон, мессир Роберт д’Артуа и сир Фокемон. При Иакове Дартевеле находились четыре обывателя главных городов Фландрии, составлявшие его совет, — рассуждая с ними вместе о всяком важном постановлении и согласясь в мнении, они предоставляли ему право скрепить его своею подписью и объявлять всенародно. Здесь положено было, то три владения, то есть Фландрия, Гейнау и Брабанд, с этого дня будут взаимно помогать друг другу во всяком случае, и во всяком деле; так что ежели бы одно из этих государств имело дело с кем-нибудь, то два других должны непременно ему содействовать; и ежели бы между двумя из них произошел раздор, то прочие должны непременно их примирить, а в случае, когда не в состоянии было успеть в этом, то должны были призвать на помощь короля Англии, который как порука в их взаимном обещании берет на себя укрощать их ссоры. Во всем этом они поклялись Эдуарду; в воспоминание этого договора и в знак союза между этими тремя государствами, была отчеканена монета, долженствовавшая ходить одинаково в Брабанде, Фландрии и Гейнау, и которую назвали товарищами или союзниками.

Еще положено было, что около дня святой Магдалины, король Эдуард оставит Фландрию со всеми своими силами и отправится осаждать Турнай.

В это время король Филипп прибыл в Арран к сыну своему герцогу Иоанну и находился в армии, как простой рыцарь; узнав о всех решениях парламента в Виллеворде, он послал графа Рауля д’Е, вождя Франции, двух своих маршалов мессиров Роберта Бертрана и Матье де ла Три, предводителя Пуато, графа Шина, графа де Фуа с братьями, графа Амери Нарбона, графа Емара Пуатье, мессира Жофруа Шарньи, мессира Жирара Монтфокона, мессира Иоанна Ланда и владельца Шатильона, то есть всех знатных людей своего государства в тот город, которому угрожала опасность, поручив им защищать его для поддержания его и их собственной чести, чтобы не причинено было им малейшего вреда этому прекрасному городу, составившему собою преддверие Франции; потом, следуя принятому им намерению и полагая, что наконец настало время нанести решительный удар, отправил в Шотландию множество рыцарей с большими запасами оружия и денег; король же Давид с женой оставался при дворе Франции в ожидании, пока мало-помалу их приверженцы снова покорят им королевство, так как мы говорили уже об этом в предыдущей главе.

Во время всех приготовлений к войне, и тогда как от Британии до самой середины Германской Империи все помышляли только о военных действиях, только два существа, подобные ангелам мира, летающим над этими битвами, желали окончания всех войн, — один из них был Роберт, названный добрым, его все еще называли королем Сицилии, хотя он и не имел уже в своем владении этого острова, которого лишился дед его, Карл д’Анжу в день Сицилийских Вечерен; он писал к королю Филиппу, чтобы он не воевал с королем Эдуардом, потому что по наблюдению течения звезд ему было известно, что всякая встреча этих двух монархов будет гибельна Франции; другая была Иоанна Валуа, сестра Филиппа и мать молодого графа Гейнаузского, которая с грустью помышляла о войне между своим сыном и своим братом, то есть между дядею и племянником, и они между собою вели переписку. Король Неаполитанский в таком важном случае решился оставить свое королевство и отправился к Папе Клименту VI, в Авиньон; он был один из тех королей, которые в го время были очень редки, потому что по собственному образованию любили просвещение, понимая, что согласие есть истинное счастье для государств; и что нет царствования великого и блистательного, ежели оно не освещено лучами поэзии; и когда коронование Петрарки было назначено в Италии, то король Неаполитанский избран был экзаменовать его; и, может быть, этой педантической учености и покровительству, которое он оказывал ученым, больше, нежели благоденствию своего государства и чести своего оружия, обязан он славою великого короля всего христианства. То же самое было впоследствии и по той же самой причине с Франциском I и Людовиком XIV, которых чудный щит ученых защищает еще и теперь от ударов историков.

Впрочем, он нашел Папу и кардиналов готовыми вмешаться в эту гибельную для обоих государств войну; убедившись в добром расположении папского двора, он возвратился под чистое небо своего прекрасного королевства перечитывать Данте и короновать Петрарку.

Эдуард, не зная всего этого, чтобы исполнить данное обещание, во время жатвы отправился из города Ганда с целой армией, в которой находилось два прелата, семь графов, двадцать восемь знаменитых рыцарей, имевших право распускать знамя для собрания войск, четыре тысячи воинов, девять тысяч стрелков, не считая пехоты, которой было от пятнадцати до восемнадцати тысяч. Едва он расположился лагерем перед городом, против Сент-Мартенских ворот, как двоюродный брат его Иоанн Брабандский присоединился к нему с двадцатью тысячами войска и со всеми рыцарями и их оруженосцами, и расположил лагерь свой около Понт-а-Рень, подле аббатства Святого Николая; потом за ним вслед явился Гильом Гейнаузский с лучшим своим рыцарством и с множеством голландцев и зеландцев, и остановился между королем Англии и герцогом Брабандским; наконец, и Жакемар д’Артевель, более нежели с шестьюдесятью тысячами фламандцев, разбросившими свои шатры около ворот Сент-Фонтена, на обоих берегах Эко, перебросив через нее мост для удобного сообщения между всеми войсками, потом еще владетели Империи, — герцог Гельдр, маркиз Жюлие, маркиз Брандебургский, маркиз Мисньи и Востока, граф Мон, сир Фокемон, мессир Арнуль Блакенгейм и все немцы, ожидаемые в Гейнау, помогли совершенно обнести город железной стеной на протяжении более двух миль.

Осада продолжалась одиннадцать недель, в течение которых были жестокие приступы, в которых самые храбрые рыцари с обеих сторон имели случай ратоборствовать, хотя и без всякой пользы. По временам отделялись отряды, скучавшие около стен города в бездействии, и отправлялись по окрестностям, сжигали замки, грабили города и силою врывались в аббатства. В это время Папа Авиньонский послал через своего кардинала письма к королю Франции, в которых убеждал его согласиться на мир, тогда как Иоанна Валуа, сестра Филиппа и теща Эдуарда, переезжая из одного лагеря в другой, обнимала колена обоих государей, умоляя их заключить перемирие и посылая к ним беспрестанно, за отсутствием сына, который был так раздражен, что не внимал ничему, мессира Иоанна Бомона и маркиза Жюлие, и так успела убедить последнего, что тот написал Императору, который в другой раз послал гонца к Эдуарду, предлагая, как и прежде, себя в посредники между ним и королем Франции; эта война, по той причине, по которой она возгоралась, не в состоянии была решить участи ни одного из государств, но только могла их оба разорить, что можно было, наверное, заключить из двухлетнего опыта. Но мир был невозможен, особенно со стороны Эдуарда, произнесшего обет, который он решился исполнить, вследствие чего он и предполагал только перемирие; Иоанна Валуа так усердно об нем хлопотала и, убедившись, что нельзя исходатайствовать мира, согласила обоих королей назначить день, в который они должны прислать каждый со своей стороны по четыре поверенных, уполномочив их, обсудив все основательно, заключить условия, которые потом короли сами должны непременно утвердить. Местом этого собрания была избрана часовня, находящаяся посреди полей и называвшаяся Эсплешин. В назначенный день все уполномоченные, отслушав обедню, собрались в часовню, где их уже ожидала Иоанна Валуа. Со стороны Филиппа Валуа были: герцог Иоанн, король Богемский, Карл д’Алансон, брат короля, епископ Льежский, граф Фландрии и граф д’Арманьяк; а от Эдуарда Английского — герцог Иоанн Брабандский, епископ Линкольнский, герцог Гельдр, маркиз Жюлие и мессир Иоанн Бомон.