Александр Артищев - Гибель Византии Страница 36

— Но, господин…..

— Сам Аллах вдохновлял тебя в твоей работе!

Среди придворных послышался одобрительный шепот: оказывается, руками чужеземца двигали высшие силы! Ведь и впрямь, не мог же этот презренный иноверец сам сотворить нечто, способное привести в восторг великого государя.

— Начиная с этого дня, ты приступишь к работе над новым орудием, еще более мощным, чем это!

— Мой повелитель, — осмелился возразить венгр, — я безмерно счастлив оказанной мне милостью, но….

— Продолжай, — нахмурился Мехмед.

— Для отливки новой пушки понадобится не менее трех месяцев. И это самый крайний срок, который я могу сейчас назвать.

Мехмед еще более помрачнел.

— У меня в апасе нет ни одного лишнего дня, — пробормотал он. — Армия ждать не может.

Он задумчиво провел рукой по округлому боку пушки. Внезапно его пальцы нащупали вроде бы заглаженную, но еще вполне ощутимую поперечную вмятину, опоясывающую ствол.

— Что это? — он указал на извилистый шов, недостаточно хорошо запрятанный под железный обруч.

— Это…? — венгр вдруг сильно побледнел. — Это так….недостаток шлифовальщиков. Такие полосы всегда образуются при отливке в больших формах.

Смятение литейщика не укрылось от султана. Мехмеда охватило недоверие.

— Орудие стреляло? — отрывисто спросил он.

— Нет, повелитель. Без твоего приказа я не решался на испытание.

— Хорошо. Пусть пушку развернут в поле, — он указал рукой направление.

Урбан закричал, отдавая приказы. Мастеровые засуетились и облепили повозку, как муравьи: одни ухватились за огромные, в полтора человеческих роста колеса, другие дружно впряглись в канаты. Повозка с ужасным скрежетом стала разворачиваться вокруг своей оси. Урбан метался, подгоняя работников хлыстом. Страх по-прежнему сдавливал ему сердце. Мимолетный взгляд султана обнаружил то, что никоим образом не должно было открыться: этот шов был грубым дефектом, способным погубить многомесячный труд.

Во время процесса отливки сразу четыре из двенадцати печей, несмотря на тщательный предварительный осмотр, непостижимым образом засорились почти одновременно. Поток расплавленного металла на какое-то время резко сократился, а потом и вовсе прервался. Шлаковые пробки в печах были быстро пробиты железными стержнями, жидкая медь вновь заструилась по желобам, но и этих нескольких мгновений было достаточно, чтобы ухудшить литье, резко снизить прочность ствола к разрыву. Венгр даже нашел в себе силы не расправиться немедленно с виновником: малейшая огласка могла вызвать кривотолки и стоить ему головы. Но, как выяснилось впоследствии, наказывать уже было некого — мастер, ответственный за работу неисправных печей, угрюмый грек-киприот, как бы предвидя свою судьбу, бесследно исчез во время сумятицы. Специально это было подстроено или нет, оставалось лишь гадать, но в любом случае, грек мог бы стать опасным свидетелем. Устранить его так и не удалось и теперь Урбан с ужасом думал о последствиях, к которым может привести то роковое происшествие.

Одна из колесных осей внезапно подломилась и телега с громким треском завалилась набок. Раздались крики ужаса и боли: одно из колес подмяло под себя двух подмастерьев.

Мехмед подпрыгнул в седле.

— Что такое? — визгливо закричал он. — Вы, грязные людишки, не можете выполнить даже работу ишака? Подвести ко мне виновных!

Трясущихся от страха плотника и его подручного, вытёсывавших ту злополучную ось, подтащили и швырнули на колени перед султаном.

— Сорвать с них одежду и сечь, пока не испустят дух!

Не слушая мольб о пощаде, солдаты повалили несчастных на землю и принялись осыпать их ударами палок.

Мехмед, полуприкрыв глаза, слушал вопли истязаемых, и выражение гнева постепенно покидало скуластое лицо: к недавнему всплеску приятных эмоций при виде медного колосса прибавилось другое острое ощущение — наслаждение чужой болью и страданием. Чувственное довольство распространилось по телу и он хищно повел глазами вокруг. Приметив молодого подмастерья, почти своего ровесника, он соскочил с коня и, подбежав к нему, цепко ухватил его за локоть.

— Пойдешь со мной, — задыхаясь от вожделения, проговорил он и направился к наспех установленному шатру.

Когда, спустя некоторое время, султан с удовлетворенной улыбкой на лице вышел из шатра, пушка уже была установлена. Царедворцы, воспользовавшись отлучкой господина, подкрепляли силы заранее припасенной снедью, которую прислуга торопливо выставляла на расстеленные прямо на земле ковры. При виде султана сановники заученным движением меняли сидячую позу со скрещенными ногами на коленопреклоненную, падали ниц, чтобы потом, за его спиной, разогнувшись, спокойно продолжить трапезу.

Не обращая внимания на окружающих, Мехмед приблизился к Халиль-паше, наблюдающему за работниками, которые выстроившись в длинную вереницу, перебрасывали друг другу в руки плотно набитые холщовые мешочки.

— Чем они заняты, Учитель?

— Закладывают порох в пушку, мой господин.

— Много ли его нужно? — вопрос был обращен к Урбану.

— Двести фунтов, повелитель.

— А ядро вытесано из мрамора и весит тысячу триста фунтов. Сейчас его закатят в жерло, — добавил венгр и отправился отдавать указания.

Перекладина подъемного механизма, напоминающего колодзенный журавль, заскрипела, изогнулась дугой и веревочная корзина с огромным камнем сферической формы медленно взмыла вверх. Подмастерье, проворно вскарабкавшийся на ствол, стал осторожно подрезать веревки и вскоре высвобожденный снаряд с тихим рокотом покатился в глубину жерла. Это был жуткий момент — под тяжестью каменной глыбы порох мог самовоспламениться. Великий визирь, несмотря на услужливо подставленные зонтик и опахало, прикрыл рукой лицо, якобы от солнца: он не желал, чтобы его испуг видели остальные.

— Стреляйте! — рявкнул султан.

К нему поспешил Урбан, широко расставив в стороны свои руки.

— Пусть не гневается повелитель и не сочтет за дерзость мою тревогу, но я вынужден просить его отъехать подальше, на сотню шагов от этого места.

— Зачем? — высокомерно спросил султан. — Ты что же, не уверен в надежности своего изделия?

— Нет, о великий, уверен. Но первый выстрел всегда очень опасен.

Великий визирь поддержал пушкаря, в толпе царедворцев также раздались возгласы одобрения. Мехмед, подумав, милостиво кивнул и удалился на требуемое расстояние. Свита, как всегда, расположилась за его спиной.

Венгр выхватил из жаровни пылающую головню и вопросительно повернулся к султану: по неписанным цеховым законам первый выстрел из свежеотлитого орудия всегда производил сам мастер и если изделие не отличалось надёжностью — увечьем или жизнью расплачивался при взрыве ствола. Ответом ему послужил взмах руки. Урбан приблизился к казеннику, поджег запал, после чего швырнул факел на землю, быстро отошел на десяток шагов и крепко зажал уши руками. Некоторое время ничего ни происходило, лишь из запального желобка тонкой струйкой вился белый дымок.

Затем орудие ожило. Ствол подпрыгнул, из дула вылетел длинный язык огня. От страшного удара дрогнула земля, чудовищный грохот затопил всю округу. Горячая волна пригнула людей к земле, посбивала с голов тюрбаны и шапки. Дико заржав, кони понеслись вскачь, сбрасывая с себя вопящих седоков. Мехмеду удалось удержаться в седле, уцепившись обеими руками в гриву, хотя взбесившаяся лошадь, закусив удила, мчалась, не разбирая дороги.

Огромный клуб белого, пахнущего серой дыма медленно расползался вширь; вдоль направления полета ядра тлела сухая прошлогодняя трава. Сильная отдача вконец разломала телегу, и теперь пушка, дымясь боками, беспомощно лежала на земле, напоминая очищенный от сучьев ствол столетнего дуба. Люди бессмысленно ходили, ошалело поглядывая по сторонам и прикладывая ладони к ушам — многим казалось, что глухота навсегда овладела ими.

Лишь спустя некоторое время султан, а вслед за ним и его свита осмелились приблизиться к поверженному орудию.

— Что это было? — заикаясь от пережитого, спросил визирь. — Злые джинны вырвались на свободу?

— Этот нечестивый готовил на нас покушение! — завопил Саган-паша, выхватывая саблю из ножен.

— О, мудрейший, — венгр даже не повернулся в сторону зятя султана, обращаясь исключительно к Халиль-паше.

И хотя голос его звучал удрученно, с лица пушкаря не сходила торжествующая улыбка.

— Я каюсь, виновен в недосмотре: похоже, мои слуги заложили в орудие двойной заряд пороха.

— Пушка испорчена? — закричал Мехмед.

— Нет, повелитель. Я проверил: в стволе нет ни единой трещинки.

— Тогда ты прав. Больше пороха — дальше полёт.

— Улуг-бей, — султан повернулся к начальнику стражи. — Возьми с собой двух воинов и отправляйся туда, — он махнул рукой в сторону поля, где на удалении более мили висело желтое пылевое облако.