Нина Молева - А. Г. Орлов-Чесменский Страница 36

— С Дашковой толковал?

— И она то же: не время еще государыню беспокоить. Солдатам да офицерам, мол, скажите, что нужной минуты не упустим.

— Это кто же не упустит? Да и кто эту минуту разглядит? Она сама, что ли, в дворцовых апартаментах сидючи?

— Почем мне знать. Как услышал, так и передаю. Часу не прошло, от нее вернулся. О Пассеке рассказал, что арестовал его командир полка за разговоры-то наши.

— И что она?

— Она! Да при ней еще этот старый мешок Никита Панин, дядюшка княгини, Господи прости. Цветочки, вишь, родственнице привез, амурничает — глядеть тошно.

— Да дело ты говори, Григорий!

— Вот тебе и дело. Сначала Панин принялся расспрашивать, за что, мол, Пассек под арест попал. А может, за какую провинность? А может, за недосмотр по службе? Разузнать поначалу следует, а уж потом и тревогу поднимать. Екатерина Романовна, видно, несогласна, а поддакивает, прочь меня отсылает.

— Ну, а ты?

— Поехал, да только тут и дознаваться нечего. Воейков сам разговор Пассека услыхал — тот и не таился. Сам и под арест его посадил — как преступника государственного. Одних солдат стеречь его без малого роту поставил.

— Вот беда! И дознание начал?

— Пока не начинал, вроде сначала государю доложить собрался, а уж там как прикажут.

— Вот тебе и пробил наш час, Григорий Григорьевич! Теперь или пан, или пропал.

— Вот и Дашкова то же Владимиру Григорьевичу нашему сказала — его я к ней послал, чтобы самому лишний раз глаза не мозолить. По ее разумению, надобно государыню немедля в Измайловский полк везти, чтобы солдаты ей присягнули.

Не на Ораниенбаум идти, крепость голштинскую брать?

— Да нет, рассуждение ее такое, что император на крайние меры нипочем не решится. Колебаться станет, да и присоветовать ему некому. Вот пока он с мыслями собираться будет, вся гвардия уже на стороне императрицы окажется.

— Выходит, время отыгрывать надо. Вот как только государыню из Петергофа вывезти, чтоб какой конвой по дороге не задержал.

— Да и об этом княгинюшка подумала. Веришь, карету извозчичью четверней в Петергоф прислала и распрягать не велела. А уж на всякий случай и карету-то эту нанимала жена ее камердинера — баба как баба, кучеру и невдомек, из каких будет.

— Сама, значит, ехать побоялась.

— Да ведь как рассудить. Владимиру сказала, что на ее отъезд все внимание обратят. Родные-то ее с императором дружны, симпатии ее к государыне не сочувствуют. Мол, сразу заподозрят недоброе.

— Вот и смотри, девка девкой, двадцати лет не прожила, а ума хватает. Ты готов ли, братец?

— Давно готов, как на иголках сижу.

— Тогда давай мчись в полк, офицеров подымай, солдат чтоб готовили, а я в Петергоф за государыней.

— Может, мне лучше?

— Нет, братец, она колебаться станет, ты нипочем на своем не настоишь, а со мной разговор короткий. В охапку сгребу да привезу, пусть потом гневается.

— Давно я тебе, братец, сказать хотел… Спросить…

— О чем же?

— Да так, казалося мне, ты и великая княгиня…

— Казалось — креститься надо было. Да и нет больше никакой великой княгини. Государыня есть, без пяти минут — от нас все зависит! — самодержавная правительница Российской империи. Вот обвенчаетесь вы с ней…

— Да и что, Алеша!

— А что ж тебе в амантах ходить, покуда ее императорскому величеству не надоешь. Под венец — и весь разговор. И сынок уже есть. Наследник. В тебя весь.

— Да мне такое и в голову не приходило.

— Тебе не приходило, а крестьянскому сыну, подпаску украинскому Алексею Розуму приходило? Чем ты, Орлов, хуже него? На своей земле от рождения стоишь, свой род с каких времен ведешь. Покойная императрица подпаска своего не стыдилась, а тебя чего стыдиться? Кому ты в России не пара?

— Дух перехватило. Господи! Да еще папинька-сударушка что скажет, может, и согласия не даст.

— Папинька-сударушка нынче с нами вместе дорогу тебе прокладывает. А о моих делах с великой княгиней забудь. Не было ничего, а коли и было, на то один Господь судья. Вот и доехали мы с тобой до перекрестка. Скачи в полк и не сомневайся — от силы два часа пройдет, привезу ее императорское величество в целости и сохранности. Вот обняться на прощание стоит.

— Братец…

— Не теряй времени, Григорий Григорьевич. Такой второй ночи в жизни нашей не будет. Как бы ни кончилась…

ИЗ ИСТОРИЧЕСКИХ ДОКУМЕНТОВ

За несколько часов до переворота никто из нас не знал, когда и чем кончатся наши планы; в этот день был разрублен Гордиев узел, завязанный невежеством, несогласием мнений насчет самых элементарных условий готовящегося великого события, и невидимая рука Провидения привела в исполнение нестройный план, составленный людьми, не подходящими друг к другу, не достойными друг друга, не понимающими друг друга и связанными одной только мечтой, служившей отголоском желания всего общества. Они именно только мечтали о перевороте, боясь углубляться и разбирать собственные мысли, и не составили ясного и определенного проекта. Если бы все главари переворота имели мужество сознаться, какое громадное значение для его успеха имели случайные события, им пришлось бы сойти с очень высокого пьедестала. О себе я должна сказать, что угадав — быть может раньше всех — возможность низвергнуть с престола монарха, совершенно неспособного править, я много над этим думала, насколько восемнадцатилетняя головка вообще способна размышлять, но, сознаюсь, ни мое изучение подобных примеров в истории, ни мое воображение, ни размышления никогда бы не дали тех результатов, к которым привел арест Пассека.

ПЕТЕРГОФ

Личные апартаменты императрицы

Екатерина II, Катерина Ивановна, А. Г. Орлов

— Господи, никак вы, господин Орлов!

— Я, Катерина Ивановна, собственной персоной. Что ее императорское величество?

— Недавно прилечь изволила. Не раздеваючись, только поверх платья капот спальный накинула.

— Вот и славно. Времени у нас нет. Никто из Ораниенбаума не приезжал? Измайлов не заглядывал ли?

— Нет-нет, тихо все. Прислуга вся, почитай, уж спит. Доложить прикажете?

— Не нужно. Так войду.

— Да годится ли так, в спальню-то?

— Ступай, Катерина Ивановна. Без тебя разберемся, что годится. Ступай, и слушать тебе нашего разговору не следует.

Пошла себе. Как прежде. Не оглянется. Которая тут дверь в опочивальню-то? Словно бы эта. Так и есть. Старое припомнилось. Да нет, чего вспоминать. Наваждение одно — для интересу больше, не для сердца. Вишь, и здесь не скрипнула створка: смазана. Привычка, надо полагать, у государыни нашей такая. Портьерку приподнять. Никого нету. Завесы у кровати раздвинуть…

— Ваше императорское величество, пора. Ехать пора.

— Ты, Алексей Григорьевич? Почему ты?

— Для верности. Григорий в полк помчался офицеров да солдат поднимать. Вставайте же, ехать надо.

— Случилось что?

— Рассказывать долго. Того гляди голштинцы сюда нагрянут, тогда всем конец.

— Проговорился кто?

— Тянули больно долго. Княгини своей слушались. Вот и карета. Неказистая, ничего не скажешь.

— Лишь бы доехала.

— И то верно. До Измайловского полка.

— За Дашковой надо послать.

— Некогда, да и незачем. Может, офицерами она и может командовать, а солдат разве что смешить.

— А сам не посылал.

— Сказал же, государыня, незачем. Помеха одна. Дело сделаем, тогда и дам звать можно. Кучер плохой нам достался. Выбирать надо было.

— А, может, оно и к лучшему. На кляч никто внимания не обратит, если еще и не гнать во весь опор.

— Это уж как судьба. Э, никак в рытвину завалились.

— Куда же ты, Алексей Григорьевич?

— Посмотреть да кучеру, коли нужда, пособить.

— Да ты никак карету сам поднять решил?

— Что ж тут за диво. Не велик труд. Раз — и готово. А ты, брат, на дорогу-то гляди, на ходу не спи.

— Так ведь туман, барин. Гляди, как земля парит. Болото же кругом. Кабы шажком пробираться…

— Алексей Григорьевич.

— Что прикажете, государыня?

— Да я так. Вспомнилось…

— Вам, государыня, слова первые придумать надо, с какими к полку обратитесь. Народ перебудораженный, молодой. В струну бы попасть — о том подумайте.

— Думала, по пути Екатерину Романовну встретим. Кто последний с ней говорил?

— Владимир наш Григорьевич. Спрашивал, так ли уж надо вас беспокоить.

— А она что?

— Кинулась на него, бранить стала. Все сетовала, что портной ей платье мужское к сроку не приготовил — выйти, мол, ей не в чем.

— Чудачка! Какая разница, в чем она будет. Лишь бы была.

— Зачем она вам, ваше императорское величество?