Эптон Синклер - Зубы Дракона Страница 37

Он думал то же самое и о своей сводной сестре, которая созревала раньше времени под теплыми лучами солнца юга Франции и в удовольствиях его светского общества. Марселина собиралась стать Бьюти, как ее мать. Как она не могла не знать этого? С раннего детства она познакомилась с созданием красоты и атрибутами отображения красоты: с лосьонами, косметическими кремами, косметические пудрами и макияжем, все находилось в таких красивых коробочках, бутылочках и других вместилищах, что от них нельзя было оторваться. Одежда создавалась для демонстрации красоты, а зеркала — для её изучения. Разговоры велись о её воздействии на мужчин, для которых она и была создана. Самосознание, секс-сознание было самим дыханием существования этого молодого создания, которое замерло с волнением, инстинктивно зная, что приближается критический период ее жизни. Чопорная мисс Аддингтон была обеспокоена о своей подопечной, но Бьюти, которая сама была такой же, принимала всё более легко. Ланни, тоже был не по годам развит в этом возрасте, и поэтому мог понять ее. Он будет пытаться научить ее мудрости, чтобы смягчить ее мирские желания. Он будет говорить о её отце, стараясь повлиять его примером на её жизнь. Его картины делали живым его присутствие, но, к сожалению, Марселина не знала его, как бедного художника на Мысе Антиб, работавшим в испачканных краской вельветовых штанах и старой голубой кепке. Она знала его, как человека renomme[61], как источник дохода и предмет спекуляций. Его пример подтверждал её убеждение, что красота и известность были одним и тем же. Её наслаждением было привлекать внимание других лиц. Важных лиц, если это возможно, но даже кто-то был лучше, чем никто!

Среди этой странной неоднородной семьи Парсифаль Дингл продолжал жить своей тишайшей жизнью. Он твердо верил, что нельзя спорить с людьми. Единственно, что было можно, это подать пример, и быть уверенным, что в свое время он будет иметь эффект. Он не принимал участия в каких-либо спорах, и никогда не высказывал своего мнения, если его не просили. Он ничего не просил для себя, потому что, по его словам, все было в нем. Он ходил вокруг здесь и там и был другом цветов, птиц и собак. Он много читал, часто закрывая глаза. Трудно было понять, молится он или спит. Он был добр ко всем и лечил богатых и бедных без различия. Слуги почитали его, как какого-то святого. Его слава распространилась, его просили прийти и исцелить того или иного человека. Врачи негодовали на это, то же делало и местное духовенство. Это не было санкционировано и было грубым нарушением приличий.

По крайней мере, час каждый день мистер Дингл проводил с мадам Зыжински, и часто Бьюти была с ним. Духи завладели умами этой пары, и влияние другого мира распространилось через это на небольшое сообщество. Бьюти начала спрашивать у духов советы, и следовать им во всевозможных вопросах. Они сказали ей, что наступили опасные времена, и нужно быть осторожным с деньгами. Дух Марселя сказал ей это, а так же дух преподобного Блэклесса, так он называл себя. Бьюти никогда не принимала его советы, пока он был жив, но предполагалось, что он стал сверхмудрым в потустороннем мире. Экономность была тем, что от неё хотел Ланни, и он чувствовал себя в долгу перед духами. Будучи разговорчивым человеком, Бьюти рассказала своим друзьям о своих «советчиках», и Бьенвеню получило более странную репутацию, чем когда-либо, даже когда оно было излюбленным местом художников, покупателей оружия и внебрачных пар.

Ланни время от времени пытал счастья на сеансах. Характер его общения с духами претерпел изменения. Мари отошла на задний план, и ее место заняли Марсель и пра-пра-дядя Эли Бэдд. Эти два друга его детства рассказали ему многое о себе, и много общались между собой в том месте, где они обитали. Просто их так представлял себе Ланни после их смерти. И он подтвердил свою идею, что получал во время сеансов искусную реконструкцию содержания своей собственной памяти. Время от времени появлялся какой-то факт, который он раньше не знал. Но он обосновывал это тем, что, возможно, он уже слышал это, но забыл. Он много разговаривал с обоими своими бывшими родственниками, и, конечно, не мог помнить каждую деталь.

Его теория была подтверждена тем фактом, что он получил сердечное письмо от мистера Эзры Хэккебери, которому удалось удержаться от банкротства в городке Рюбенс, штат Индиана. Он сообщал об ужасных временах, но надеялся, что люди по-прежнему будут иметь мыло на кухне. Эта надежда подкреплялась в виде ежемесячных отчетов о продажах, а тем временем мистер Хэккебе-ри играл в метание подков за сараем, как и в старые добрые времена, и спрашивал, поддерживает ли Ланни свою квалификацию в данной области. Когда Ланни написал о том, что ему рассказали духи, Эзра ответил, что с ним было, как было с Марком Твеном: отчет о его смерти был преувеличен. За время общения с Тикемсе Ланни зафиксировал несколько случаев ошибок вождя в различии живых от мертвых, и Ланни сделал из этого факта вывод, который его удовлетворил, в то же время он не обращал внимания на ряд других фактов, которые его не удовлетворяли. В этом поведении у него имелись примеры многих ведущих деятелей науки.

Так прошёл приятный период в уютном лимузине, в котором Ланни Бэдд катил по жизни. Он грустил о страданиях мира, но грусть не мешала ему вкушать отличные блюда, которые готовили слуги, как виллы, так и коттеджа. Она не мешала ему читать рукописи, которые слал ему Рик, и первый набросок Силезской сюиты, с которым его познакомил Курт. Он вёл свой розовый класс и спорил с молодыми красными, которые приходили подразнить его, но в то же время занимали у него деньги, когда попадали в беду. Он тратил свои собственные средства, но и залазил в карман Ирмы, играя в покровителя социального недовольства на юге Франции. Но Ирма особенно не возражала, потому что у нее были деньги, и было инстинктивное чувство, что чем больше семья зависит от нее, тем лучше она к ней относится. Кто ест мой хлеб, тот поет мои песни!

Удивительное происшествие. Однажды Ланни находился в студии, играя на рояли, который он купил для Курта. На нём начинало сказываться десятилетнее влияние морского воздуха. Стоял весенний солнечный день, и Ланни открыл все двери и окна, заполняя окружающую атмосферу звуками вальса Каприз Рубинштейна. Зазвонил телефон, потому что теперь во всех зданиях поместья были телефоны. Ирме казалось смешным отправлять слугу каждый раз, когда она хотела пригласить Бьюти в коттедж на обед, или когда она хотела позвать Ланни пойти плавать. Теперь слуга позвонил из виллы, сообщая, что пришёл пожилой джентльмен, представившись «Месье Жаном». Ланни обычно не задумывался, но на этот раз он попросил повторить имя. Вдруг он вспомнил город Дьепп.

От командора английского ордена Бани и кавалера французского ордена Почетного легиона не было ни слуха, ни духа в течение большей части года, пока Ланни уже отчаялся услышать от него что-нибудь. Казалось невероятным, что Захаров зная, что он получил что-то реальное на том сеансе, мог вытерпеть, чтобы не получить больше? В конце концов, он решился продолжить, и, что характерно, он не ограничился полумерами, а пришёл лично. В первый раз он удостоил, таким образом, семью Бэдд. Так он оказывал честь очень немногим людям.

«Месье Жан» был один. Он уселся на краешек стула, как будто он не был уверен, что будет радушно принят. Он держал трость, опираясь на нее обеими руками, сложенными над ней. Холодные голубые глаза встретились с глазами Ланни. Ошибался ли Ланни, думая, что это был тревожный взгляд на лице старого паука, старого волка, старого черта? Во всяком случае, молодой человек встретил своего гостя с радушием, а тот поспешно сказал: «В течение долгого времени я знал, что обязан извиниться перед вами».

«Не беспокоитесь об этом, месье Жан», — сказал молодой человек. Он использовал это имя, потому что слуги могли подслушать. — «Я понял, что вы были расстроены. Несколько раз во время этих сеансов я слышал вещи, которые не походили на правду, и они могли смутить других присутствующих». Ничто не могло быть более тактичным.

«Я должен был написать вам», — продолжал другой. — «Но я отложил это, думая, что вы могли бы навестить меня».

— У меня не было никакой возможности узнать, какие будут ваши пожелания. Для себя Ланни добавил: «Вы пробовали других медиумов, надеясь получить то, что вы хотели!»

— Я решил, что будет правильным, если я принесу мои извинения лично. Я извинюсь и перед медиумом, если она все еще с вами.

— Да. Ланни стал ждать, пока старик не спросит, что он хотел.

— Как вы думаете, могу ли я увидеть ее снова?

— Вы имеете в виду, попробовать другой сеанс?

— Я бы почитал бы это большим одолжением.

— Я не могу отвечать за нее, месье Жан. Как я уже объяснял раньше, у неё вызывает глубокое беспокойство, если что-то идёт не так. Она была очень расстроена.