Михаил Загоскин - Аскольдова могила Страница 37

– Чего вы требуете от меня, граждане киевские?

– Выдай нам твоего сына, – вскричал Лютобор, – он назначен богами в жертву всемогущему Перуну. Не медли исполнить волю богов и приказ твоего государя!

– Государь великий князь, – отвечал Феодор, – волен снять главу с плеч моих и умертвить моего сына, но ни я, ни сын мой не принесутся в жертву бесам, коих вы называете богами вашими.

– Умолкни, богохульник! – завопил с яростью Лютобор. – Как дерзаешь ты поносить богов наших?

– Да, – прервал Феодор. – Господь, которому мы служим, господь, которого исповедуем, не посрамит верных чад своих. Часы нашей жизни изочтены, и ангел смерти царит уже над главами нашими, но не возвеселятся враги господни, не возрадуется царство тьмы – отчизна богов ваших! Да, сограждане, кровь христианина не прольется в нечестивом капище, где вы приносите богопротивные жертвы не создавшему этот мир, но мятежному рабу его – сатане, низверженному с небес и запечатленному вечным проклятием и гневом божиим.

– Да замолчишь ли ты, змея, – вскричал Лютобор, заскрежетав зубами. – Эй, ребята, лестницу! Проворней!.. Что ж вы стоите?.. Иль этот чародей вас обморочил?.. Давайте скорей лестницу!.. Да что, вы за одно, что ль, с ним?..

Но напрасно кричал и бесновался Лютобор: и воины, и народ, и даже прислужники храмовые, изумленные речами Феодора, не трогались с места, чтоб исполнить приказание жреца.

– Сограждане, – продолжал Феодор громким голосом, заглушающим сиповатый крик Лютобора, – внемлите речам умирающего, внемлите гласу истины! Кому поклоняетесь вы, ослепленные киевляне? Кого нарицаете бессмертными богами вашими? Кто этот всемогущий Перун, перед которым вы преклоняете колена?.. Бесчувственный, деревянный истукан! Вы сами видите и не хотите разуметь истины. Неужели господь, сотворивый всяческая, господь, хранящий жизнь вашу, проливающий на вас и свет и теплоту, был некогда бездушным деревом, растущим в лесах ваших? И тот, кто создал и землю, и небеса, и солнце, и луну, и звезды, неужели создан сам руками вашими? Киевляне, не всегда ли пригревало вас солнце и господь ниспосылал на вас свой дождь небесный; а давно ли сооружена божница Перунова? Ответствуйте, граждане киевские: не перед вами ли, не в глазах ли ваших сделан кумир, которому вы поклоняетесь?

Тихий ропот пробежал по народной толпе; сомнение и страх изображались на всех лицах: одни молчали, другие шепотом повторяли слова Феодора; но те, которые были посмышленее, заговорили громко меж собою.

– А что, братцы, – сказал один купец, – и впрямь, давно ли стоит у нас этот Перун? Ведь деды наши и отцы жили же без него.

– Вестимо! – прервал другой. – Да я помню, как этот приезжий грек и золотые усы-то ему отливал. Досуж был, проклятый… а уж плут какой!..

– Эко диво! – подхватил веселой наружности молодой детина. – Чай, знаете вот этого древодела – Чурилу Пучеглазого, что на площади живет: он при мне ноги-то ему стругал.

– То-то, парень, – промолвил один осанистый гражданин, – в самом деле, уж полно, бог ли он?

– Так-то вы меня слушаетесь? – закричал воинам жрец Лютобор, который, задыхаясь от бешенства, не мог несколько минут промолвить ни слова. – Добро вы, неслухи, я донесу обо всем Богомилу!.. Давайте лестницу!.. Я сам вырву язык у этого богохульника!.. Не слушайте его, киевляне!.. – продолжал он, обращаясь к народу. – И знаете ли вы, безумные, что с вами будет, если вы поверите этому крамольнику?.. Знаете ли, что померкнет солнце, по всей земле будет засуха, сделается потоп, трус, во всем Киеве не останется камня на камне, все реки иссякнут, Днепр потечет вспять, и печенеги уведут в неволю жен и детей ваших!.. Да кричите громче! – шепнул жрец, толкая воинов. – Кричите, что есть мочи: он опять хочет говорить!.. Добрые люди, граждане, не слушайте его!.. Он чародей, кудесник!.. Он поклоняется Чернобогу!..

– Да, да, он чародей и кудесник! – завопили воины и слуги жреца.

– Эх, братцы, – сказал вполголоса начальник стражи, – худо дело! Смотрите-ка, народ молчит; один бы уж конец! Да пропадай он совсем: не хочет сойти, так пусть слетит. Ну-ка, ребята, рубите столбы!

– Да, да, – подхватил Лютобор, – рубите столбы!

В одну минуту острые секиры заблистали в руках воинов, и столбы, на коих держалось все здание, заколебались.

– Остановитесь! – раздался знакомый Стемиду голос.

– Пропустите, дайте место!.. Гонец от великого князя! – зашумел народ. – Посторонитесь, братцы, посторонитесь!..

И Всеслав, покрытый пылью и потом, выбежал из толпы.

– Государь великий князь, – сказал он Лютобору, – приказал остановиться жертвоприношениям.

– Берегись, берегись! – проговорил торопливо Стемид, схватив его за руку и оттащив к стороне.

Один из подрубленных столбов рухнул.

– Назад! – вскричал начальник стражи.

Воины кинулись в сторону, а народ с громким криком, отхлынул от дома.

– Боже мой, – сказал Всеслав, глядя с содроганием на разрушающийся дом, – они погибли!

Верхний ярус здания, потеряв одну из подпор своих, подался на левую сторону, и помост, на котором стояли христиане, готовые принять венцы мученические, отделяясь от стены, повис на последнем, до половины подрубленном, столбе.

– Именем великого князя, – закричал Всеслав, – спасите этих несчастных!.. Лестницу, скорей лестницу!

– Да, – сказал вполголоса начальник стражи, – не хочешь ли сам сунуться. Дальше, товарищи, дальше!

Вдруг последний столб, нагнетаемый осевшим зданием, погнулся; несколько бревен из передней стены нижнего яруса, не выдержав сильного напора, сдвинулося с своих мест, и весь дом покачнулся вперед. Народ молчал; на всех лицах изображались страх и какое-то нетерпеливое, смешанное с ужасом ожидание; один Феодор казался спокойным, уста его безмолвствовали, но по тихому движению губ можно было отгадать, что он молился. В ту минуту, как здание снова поколебалось, спокойный и тихий взор его встретился с потухшим взором сына: весь ужас смерти изображался на бледном лице отрока. Феодор затрепетал.

– Сын мой, сын мой! – прошептал он прерывающимся голосом; глаза его наполнились слезами; он устремил их к небесам, и вдруг они заблистали необычайным светом: неизъяснимый восторг и веселие разлились по всем чертам лица его. – Сын мой, – сказал он торопливо, – смотри, смотри! Он грядет с востока… Он простирает к нам свои объятия… О, Искупитель! – воскликнул Феодор, прижав к груди своей Иоанна. – Се аз и чадо мое! – И в то же самое мгновение пламенный луч солнца, прорезав густые лучи, облил ярким светом просиявшие лица отца и сына.

– Глядите-ка, братцы, – закричал один из граждан, чему они так обрадовались?.. Ну, и последний столб… Дальше, ребята, дальше!

Погнувшийся столб с треском расселся надвое; высокое здание заколебалось… рухнуло; густое облако пыли обхватило его со всех сторон, и все исчезло.

– Пойдемте, товарищи! – сказал начальник стражи. – Да и тебе, Лютобор, здесь делать нечего: видно, вам не пировать сегодня.

– Постойте, – вскричал Всеслав, – надобно посмотреть: быть может, они еще живы!..

– Это не наше дело! – прервал грубым голосом начальник стражи. – На это есть люди у городского вирника. Ну, что стали? Ступайте, ребята!

Всеслав с Стемидом, при помощи нескольких сострадательных граждан, с большим трудом разрыли лежавшие беспорядочною грудою бревна перекладины и кирпичи.

– Вот они! – вскричал Стемид. – Под этим брусом… оба вместе… обнявшись…

– Ну, что? – спросил боязливо Всеслав, подбегая к Стемиду.

– Да что, братец, уж им не пособишь, бедные! И то хорошо: не долго мучились. Посмотри-ка: у обоих головы раздавлены!..

– Молитесь за нас, грешных, угодники божий, Феодор и Иоанн! – сказал кто-то тихим голосом.

Всеслав обернулся: подле него с поникшею главою стоял Алексей. Он молился, и крупные слезы, катясь по бледным щекам старца, упадали на изувеченные тела святых мучеников христовых.

VI

Солнце еще не показывалось, но легкие, прозрачные облака рделись на востоке; звезды тухнули одна после другой, и утренняя заря разливалась огненным заревом по небосклону. Ночь была бурная; вдали, на западе, исчезающие тучи тянулись черною грядою; от времени до времени сверкала еще молния, но гром едва был слышен, и последние дождевые капли, перепадая с листа на лист, шумели по дремучему лесу диких берегов Почайны.

На небольшой луговине, усеянной полевыми цветами под навесом густого дуба, заметна была свежая насыпь, подле нее, прислонясь к дереву, стоял седой старик; казалось, он отдыхал после тяжелого труда. У ног его лежал железный заступ.

– Здорово, Алексей! – сказал небольшого роста детина выходя из леса и приподымая свою огромную шапку с овчинным околышем.

– Здравствуй, Тороп! – ответил ласково старик. – Что так рано?.. Куда идешь?

– Да все тебя искал, дедушка! Днем-то отлучаться мне из городу подчас нельзя: так я еще с полуночи вышел из Киева; дома тебя не застал, и когда бы дочка твоя не сказала мне, что ты здесь, за Песочным оврагом, так я бы все утро даром прошатался по лесу. Ну, раненько же вы с ней встаете!