Александр Чаковский - Блокада. Книга четвертая Страница 37

Павлов молчал. Слушать Васнецова было для него пыткой. Наконец он отозвался чуть слышно:

— Это жестоко, Сергей Афанасьевич! Как ты можешь…

Не договорил и махнул рукой.

— Знаю, все знаю, прости! — сказал Васнецов. — Понимаю, прикажи тебе: голодай неделю, в рот ничего не бери, но накорми людей — сделаешь! А сейчас от тебя другое требуется — найти… суметь! Надо что-то придумать, Дмитрий! Хоть детишкам! Ну, давай вместе в Новую Ладогу слетаем, моряков поднимем, они и в шторм пойдут, если мы им скажем зачем!

— Ты сам знаешь, что они и так почти месяц в любой шторм выходят. Их агитировать нечего…

— Верно, знаю, по все же!.. Неужели мы не сможем дать людям на праздники хоть маленькую прибавку?

Павлов в упор посмотрел на Васнецова.

— Дать седьмого ноября прибавку, чтобы отнять ее восьмого, да? — жестко спросил он. — Отнять, чтобы покрыть перерасход?

Васнецов отвел глаза.

Наступило гнетущее молчание.

Павлов почувствовал, что не в силах его вынести. Он встал, отошел к стене. Потом вернулся, сел в кресло за стол и, глядя в разложенные бумаги, чтобы только не видеть глаз Васнецова, сказал холодно и отчужденно:

— Впрочем, ты секретарь горкома. Посоветуйся с Андреем Александровичем, и примите решение. Будет выполнено.

— Нет, — покачал головой Васнецов и тихо добавил: — Ты прав…

Павлов поднял голову, посмотрел на Васнецова и увидел, что лицо его приняло прежнее, напряженно жесткое выражение.

Несколько секунд Васнецов сидел неподвижно. Потом встал и направился к двери.

— Подожди, Сергей Афанасьевич! — неожиданно вырвалось у Павлова, когда тот уже взялся за ручку двери. — Подожди минуту, — повторил он, — дай мне подумать… — И сжал ладонями виски.

Стучал метроном в маленьком ящичке на столе. Десять секунд… двадцать… минута…

Наконец Павлов резко поднялся, подошел к все еще стоявшему у двери Васнецову и проговорил:

— Может быть, рискнуть?.. Попробовать?.. В порядке крайнего исключения… Доложим Военному совету… По двести граммов сметаны и по сто — картофельной муки…

Он произносил эти слова неуверенно, видимо все-таки сомневаясь в возможности осуществления того, что предлагал. Помолчал и уже решительно закончил:

— Только детям!..

— А… взрослым?

— Ничего!

— Павлов!

— Ну… ну, хорошо. Найдем по четыре штуки соленых помидоров. Ну… по пять. Это все. Предел!..

Генерал-майор Федюнинский вернулся из подземного помещения, где находился узел связи, в свой кабинет на втором этаже Смольного.

Необходимые распоряжения были отданы. Командующий 54-й армией получил приказ передать две дивизии в 4-ю армию. Военным советам 8-й и 42-й армий было дано указание выделить по одной стрелковой дивизии. Командующему Ладожской флотилией Черокову и штабу ВВС фронта приказано обеспечить переброску этих войск, а также 6-й отдельной бригады морской пехоты, со всей боевой техникой и тылами, через Ладогу.

Все, что должен был сделать Федюнинский после совещания у Жданова, казалось, было уже сделано. Но командующего не покидала мысль, что один волновавший его вопрос так и остался нерешенным…

Намерение поставить этот вопрос перед Ставкой появилось у Федюнинского уже на второй день после внезапного отъезда Жукова в Москву. Однако вскоре в Ленинград прибыл Воронов с приказом о наступлении, на плечи Федюнинского легла огромная работа по подготовке предстоящей операции, и он решил повременить. Но теперь мысль о необходимости высказать то, о чем он молчал все эти дни, снова настойчиво овладела Федюнинским.

…Когда началась война, Герой Советского Союза Федюнинский, тогда еще полковник, командовал корпусом в Киевском Особом военном округе и был в числе тех командиров, чьи войска не дрогнули, не отступили под мощными ударами врага и оставили занимаемые позиции лишь по приказу. А еще раньше, на Халхин-Голе, он успешно командовал полком, и с тех пор его хорошо знал Жуков.

В конце июля сорок первого года, сразу после вступления Жукова в командование Резервным фронтом, последовал приказ: Федюнинскому принять командование одной из армий, входивших в состав этого фронта.

Но тут Федюнинский, теперь уже генерал-майор, долго не задержался, хотя в первых числах сентября, выезжая на КП Рокоссовского, чтобы договориться о взаимодействии, он еще не знал, что уже не вернется на свой командный пункт. В штабном автобусе Рокоссовского ему неожиданно вручили телеграмму из Москвы. Телеграмма была подписана Жуковым, и в ней содержалось всего три слова: «Немедленно прибыть в Генштаб».

Федюнинский не мог понять, что произошло. Почему Жуков, штаб которого находился в районе Гжатска, телеграфирует из Москвы? И почему вызывает в Москву его, Федюнинского? Рокоссовский, которому генерал показал телеграмму, лишь недоуменно пожал плечами.

Зная характер Жукова, Федюнинский, естественно, медлить не стал. Не заезжая в свою армию, он, как был в этот теплый сентябрьский день, без шинели и каких бы то ни было личных вещей, на фронтовой «эмке» помчался в Москву, всю дорогу размышляя: зачем вызывают?

Не получил он разъяснений и в Генеральном штабе, куда добрался уже после полуночи. Никто в управлениях не мог ответить Федюнинскому не только зачем его вызвали, но и где находится подписавший вызов Жуков.

Наконец Федюнинскому повезло — в коридоре он встретил Василевского. Заместитель начальника Генштаба, когда Федюнинский обратился к нему, сказал, не останавливаясь:

— Знаю, знаю, зачем вы понадобились. Но разговаривать некогда — тороплюсь на доклад к Верховному. А вы поезжайте к Жукову на дачу. Немедленно.

С одним из порученцев Василевского, все в той же фронтовой, испятнанной камуфляжем «эмке» Федюнинский помчался за город. Машина выскочила на Минское шоссе, забитое двигавшимися по направлению к Кубинке танками, грузовиками, колоннами войск, и, часто съезжая на самую обочину, чтобы не застрять в какой-нибудь пробке, добралась наконец до поворота на Рублево.

Здесь было посвободнее. Лишь иногда навстречу проносились легковые машины, мигая окрашенными в густой синий цвет, прикрытыми козырьками фарами. Время от времени порученец, сидевший на заднем сиденье, наклонялся к плечу шофера и коротко бросал: «Направо… теперь прямо… снова направо…» Наконец он скомандовал: «Стоп!» Машина остановилась у смутно различимой железной ограды.

Жукова на даче не оказалось. Его адъютант, знакомый Федюнинскому еще по Халхин-Голу, сказал, что «генерал армии приказал поужинать и ложиться спать».

В столовой был накрыт стол. Федюнинскому бросился в глаза нарезанный ломтями кроваво-красный арбуз. Он присел, наскоро поел и тут же на диване устроился спать.

Утром его разбудил сам Жуков. Едва Федюнинский раскрыл глаза и торопливо поднялся с дивана, Жуков в обычной своей резковатой, лаконичной манере спросил:

— Зачем вызван, знаешь?

— Никак нет, — ответил Федюнинский.

— В Ленинграде тяжелое положение. Я назначен командующим. Летишь со мной. Собирайся.

Жуков уже направлялся к двери, когда Федюнинский торопливо спросил, в качестве кого ему надлежит лететь в Ленинград.

— Пока будешь моим заместителем. Там посмотрим, — бросил через плечо Жуков. — Собирайся, машина ждет, едем на аэродром. По дороге возьмем Хозина.

Федюнинский даже не заикнулся, что собирать ему нечего, что приехал он сюда в чем был и все его имущество — планшет с картами, блокнотом и набором цветных карандашей.

Он быстро побрился, благо в ванной комнате на полочке нашел бритвенный прибор, умылся и через десять минут уже сходил с крыльца, у которого стояла машина. Возле нее нетерпеливо прохаживался Жуков.

…Так Федюнинский оказался в Ленинграде, где получил приказ вступить в командование 42-й армией, от которой в те дни зависела судьба города. А тремя неделями позже на КП армии раздался телефонный звонок, и Федюнинский услышал знакомый голос Жукова. Он собрался доложить обстановку, но Жуков прервал его:

— Вы не забыли, что являетесь моим заместителем? Приезжайте немедленно.

Прибыв в Смольный, Федюнинский застал Жукова в явно предотъездном состоянии. Ящики его письменного стола были выдвинуты, дверца массивного несгораемого шкафа открыта, на столе лежали аккуратно разложенные папки и стопка бумаг, прижатая тяжелым пресс-папье.

Едва Федюнинский переступил порог, Жуков объявил:

— Вступай в командование фронтом. Знакомить с обстановкой не буду, знаешь ее не хуже, чем я. А меня срочно вызывают в Ставку.

С этими словами Жуков подошел к пустому сейфу, резко захлопнул дверцу, со звоном повернул ключ в замке и передал его Федюнинскому.

С тех пор прошли считанные дни…

Десятки сложнейших и неотложных проблем встали перед новым командующим фронтом.

Еще в сентябре противник начал ожесточенные атаки на Моонзундские острова и полуостров Ханко.