Владимир Митыпов - Долина бессмертников Страница 38

— Где ж такое случилось? — вытаращился Харитоныч. — Что-то я не слышал… Давно дело было?

Тут до Олега дошло, что он зарапортовался.

— Да я так… — промямлил он. — Никакого, говорю, уважения к старшим…

— Вот это верно! Племяша моего хотя бы взять… — оживился Харитоныч, но Олег вдруг схватил его за рукав и, понизив голос, торопливо заговорил:

— Слушай, давеча мне мыслишка пришла, что поэзия — это стетоскоп, понимаешь? Она должна быть стетоскопом, приложенным к человеческому телу, а не телескопом, направленным в эмпиреи, в хрустальные звездные миры, а? К телу, понимаешь?! Потному, грязному, страдающему. Смертному!.. В тот раз старина Бальгур толковал о бессердечных по расчету. И он прав, тысячу раз прав!.. Николай Саныч вышел на Сенатскую. До лампочки была ему тогда природа атмосферного электричества!.. Вот ты мне про собес свой рассказывал, а я сидел… и что делал? Сочувствовал, и только! А что толку от моего сочувствия? Нет, Харитоныч, сейчас мы с тобой вместе туда двинем, хорошо? Я им покажу, бумажным душам! Старый человек должен по десять раз к ним приходить из-за какой-то пустейшей бумажонки! Не-ет, так дело не пойдет. Попляшут они у меня, бюрократы чертовы!

— Не проймешь их, Олег! — Харитоныч махнул рукой. — Вот если б ты был, скажем, шибко большим начальником…

— А что, а что? — вскинулся Олег. — Ну не начальник я, но я гражданин! Что, у меня прав мало? Не смогу на них управу отыскать?.. Стоит захотеть — все можно сделать. Пошли!

— Завтра, Олег, завтра. Куда нам сейчас выпимши… — остановил его Харитоныч. — Поймай-ка лучше попутку да домой поедем.

Олег заупрямился. Он резонно полагал, что выпить водку Харитоныча и не поставить ответного угощения было бы чистейшей воды свинством.

— Ладно, только быстренько, — не чинясь, согласился Харитоныч. — А потом — сразу домой.

Олег решил не ударить в грязь лицом. Пересчитал наличность и заказал коньяк.

Столик стоял очень удачно — в сторонке, полускрытый декоративными березками. Рядом, за деревянными перилами, начинался сад, росли кусты.

Наступали сумерки. Олег видел, как в аллеях загорелись фонари, придав глубине сада зеленоватую таинственность, как бы некую полупрозрачность. Поневоле что-то подобное устанавливалось и в душе.

— Помянем, Харитонычу душу бедной яньчжи! — провозгласил он, когда заказ им принесли. — Какая это была женщина, какая женщина! На Эльвиру походила…

Он выпил и горестно помотал головой.

— Родственница, что ли, преставилась? — на лице Харитоныча изобразилось сочувствие. — Молодая?

— Молодая, во цвете лет… И маленького Увэя вместе с нею… А вот старика Сотэ нисколько не жалко.

— Господи Сусе! — Харитоныч содрогнулся и явно протрезвел. — Как же они все сразу-то? Ай заразная болезнь какая?

— Убили, — буркнул Олег и, увидев, что старик уже полез креститься, поспешил успокоить: — Давно это было, Харитоныч, давно.

— Да когда б ни было — все одно ведь люди…

— О, золотые слова: все одно люди! А этот душегуб их всех того… Между нами говоря, Харитоныч, он и до меня добирался, — Олег зябко передернул плечами и нагнулся к старику — В тот раз, понимаешь, из-за него топором руку порубил. Два стакана крови вытекло… Б-бальгур зря говорить не станет, я его знаю. А он предупреждал, наплачемся-де с ним. Так Гийюй разве кого послушает? Он вроде Валерки Афтэкова — привык за горло брать, а чуть чего — кулачищи в ход… Конечно, где ж мне против них… Они вон какие лбы…

Олег обиженно шмыгнул носом.

— А ты, парень, подальше от таких-то, — Харитоныч сердобольно погладил его заскорузлой ладонью. — Ничему хорошему у них не научишься…

Олег от этой неуклюжей ласки опешил, смущенно заозирался и вдруг чуть не вскочил — за соседним столиком, в компании с тремя молодцами, которые сразу же не понравились Олегу, сидел худенький паренек в очках, лет восемнадцати, очень похожий на Мишку. Возбужденное состояние Олега делало его зорким. Ему вмиг стало ясно состояние очкарика: мир прекрасен, все люди кругом готовы полюбить его, если уже не любят, а сам он — рубаха-парень с душой нараспашку и с карманами, полными денег. Петушась совсем по-мальчишески, он то и дело заказывал все новые бутылки с какой-то красной дрянью местного розлива. Олегу стало жаль его — подобный щенячий восторг должен неизбежно кончиться тяжелым похмельем.

Харитоныч, воспользовавшись молчанием Олега, снова завел речь о чинушах из собеса. Олег слушал его и делался все более хмурым.

Похмелье для очкарика наступило гораздо скорее, чем думал Олег. Собравшись расплачиваться, Олег чисто машинально глянул на соседний стол и не обнаружил там очкарика. Поискав глазами, он увидел его в углу, за пустыми бочками из-под пива. Один из тех, что сидел вместе с очкариком, — высокий, плотный, в клетчатом пиджаке с модными разрезами, держал его за грудки и, хищно пригнувшись, что-то внушал шепотом.

„Ну, это уж совсем некрасиво!“ — возмутился про себя Олег, и тут клетчатый, воровато оглянувшись, ударил очкарика коленом в пах. Тот, распялив в беззвучном крике рот, согнулся пополам. Олега мгновенно сорвало с места.

— Ат-т-ставить! — он схватил клетчатого за локоть.

Позже Олег удивлялся, откуда взялась в нем рубленая армейская властность и почему выпрыгнуло в памяти именно это слово, а не иное.

Видимо, клетчатому здоровяку сначала показалось, что перед ним переодетый сотрудник милиции или что-то в этом роде.

— Сбесился, что ли? — попятился он. — Люди стоят, разговаривают, а он прет, как на буфет… Чего тебе надо?

— Пошел, пошел! — буркнул Олег, заметив краем глаза, что в дверях, ведущих в кухонные недра, стоит служебного облика женщина, администраторша должно быть, и внимательно наблюдает за ними. Он чувствовал себя довольно-таки пьяным и поэтому решил избежать лишнего шума.

Очкарик, всхлипывая, куда-то исчез.

— Ну, смотри, так это тебе не пройдет! — клетчатый погрозил Олегу пальцем с массивным золотым перстнем и вернулся за столик.

— Ты чего с фулиганами связываешься? — встретил Олега Харитоныч, придвинулся и зашептал: — Вон уходят, уходят… Глянь только на того бугая — это ж страх какая у него ряшка…

— Да, Харитоныч, на строительство этой ряшки пошло немало питательных веществ, — он ухмыльнулся, зевнул и помахал рукой, зовя официантку, чтобы рассчитаться.

Они уже близились к выходу из сада, когда со скамейки, стоявшей на темной обочине аллеи, поднялись трое. „Они!“ — успел подумать Олег.

— Старика не трогать, в сторону его! — бросил кто-то из них, и бедный Харитоныч с хрустом отлетел в кусты.

Ничего больше не говоря, они кинулись на Олега, и эта их деловитая немногословность яснее ясного показала, что бить они намерены безжалостно. Олег протрезвел. Трое на одного — многовато, но Олег не был бы парнем из Улан-Удэ, города, помешанного на боксе, если бы не владел двумя-тремя приемами, да и Афтэков, спасибо ему, дал в студенческие годы немало жестких уроков на тренировочном ринге.

Первые мгновенья Олега спасала подвижность. Правда, он пропустил два-три сильных удара, но, уклоняясь и нанося сухие, точные удары, удерживал противников на расстоянии. Те же, почувствовав, что драться парень умеет, стали осторожнее. Клетчатый начал заходить со спины. Следя за ним, Олег на миг упустил из виду остальных. Удара он даже не почувствовал — просто в голове метнулась ослепительная вспышка.

Когда огонь, полыхнувший перед глазами, угас, он осознал, что лежит ничком, прикрывая лицо, и его бьют ногами. В мозгу щелкнуло некое реле: их же трое — маленькая толпа, а толпа всегда действует на самовзводе, распаляясь до полной потери человечности. Подумалось: „Так могут и убить!“ Олег попытался приподняться, но его сбили, ударив в челюсть носком ботинка так, что хрустнули зубы, рот мигом наполнился кровью и пронзило болью шею, словно полопались позвонки. Мельком, в слабом свете удаленного фонаря, Олег успел заметить перстень, сверкнувший на пальце клетчатого. „Как у Кидолу“, — вспомнилось отчего-то и сразу же показалось, что в сторонке, полускрытый кустами акации, стоит Модэ, и глаза на каменном его лице излучают жестокий, нечеловеческий холод. И холод этот проник в Олега. „Да, жестокость… не жалеть ни себя, ни их“, — понял он.

Какая-то совершенно непонятная сила подняла его на ноги, преобразила, сделав первобытно нечувствительным к боли, стремительным и свирепым, как зверь, удесятерила силы. Все произошло молниеносно. Клетчатый, получив удар в подвздох, согнулся, и Олег изо всех сил пнул его в лицо. Остальные двое на миг отступили в замешательстве.

Олег, задыхаясь от злобы, кинулся на них, но тут, словно автоматная очередь, аллею прошила трель милицейского свистка.

— Рвем когти! — крикнули полузадушенно.

Олег не успел перевести дыхание, как оказался в одиночестве. К нему, блестя металлическими пуговицами, спешил милиционер.