Александр Дюма - Кровопролития на Юге Страница 38

Вскоре, в январе 1790 года, некий католик по имени Франсуа Фроман, получил, как он сообщает о том в письме, адресованном маркизу де Фуко и напечатанном в Париже в 1817 году, поручение от графа Д'Артуа «сколотить на Юге партию роялистов, организовать ее и возглавить»; вот планы этого агента, изложенные им самим:

«Нетрудно понять, что, храня верность своей вере и своему королю, возмущаясь соблазнительными идеями, проповедуемыми со всех сторон, я стремился везде сеять тот дух, который владел мною; в течение 1789 года я опубликовал несколько статей, в которых разоблачал опасности, грозившие алтарю и трону; мои соотечественники, пораженные верностью моих замечаний, с самым пылким усердием изъявляли готовность поддерживать короля в его правах: стремясь извлечь пользу из этих благоприятных обстоятельств, но почитая слишком опасным обращаться к министрам Людовика XVI, находившегося под надзором заговорщиков, я втайне отправился в Турин, к французским принцам, чтобы испросить у них одобрения и поддержки. На совете, созванном при моем прибытии, я объяснил им, что, коль скоро они захотят вооружать сторонников алтаря и трона и одновременно поддержать интересы религии и монархии, легче будет спасти и то, и другое.

Мой план состоял единственно в том, чтобы сколотить партию и, насколько это будет в моих силах, привлечь в нее как можно больше сторонников и как можно теснее сплотить их.

Поскольку главным доводом революционеров была сила, я чувствовал, что истинным ответом для них будет также сила: тогда, как и теперь, я был убежден в той великой истине, что сильную страсть можно задушить лишь с помощью еще более сильной страсти, а республиканский бред можно преодолеть только с помощью религиозного пыла.

Убедившись в правдивости моего сообщения и в надежности предложенных мною мер, принцы обещали мне оружие и военные припасы, необходимые, чтобы сдержать натиск мятежников, а Месье, граф д'Артуа, дал мне рекомендательные письма к вождям лангедокского дворянства, чтобы я согласовал с ними свои действия: местная знать, собравшись в Тулузе, договорилась предложить другим сословиям объединиться ради того, чтобы вернуть религии необходимое влияние, законам — силу и действенность, а королю — свободу и власть.

Воротившись в Лангедок, я поспешил объехать его главные города, чтобы свести знакомство с корреспондентами графа д'Артуа — наиболее влиятельными роялистами и кое-какими членами штатов и парламента; составив общий план и наладив секретные сношения, я отправился в Ним и стал ожидать помощи, которую мне посулили в Турине, но которой я так и не дождался; тем временем я старался поддержать и подогреть рвение тамошних жителей: по моему настоянию 20 апреля они приняли решение, которое подписали пять тысяч граждан».

Это решение, которое было одновременно и религиозным договором, и политическим манифестом, написал Виала, секретарь г-на Фромана, и каждый мог прийти к нему в кабинет и поставить свою подпись.

Многие католики подписались, не зная даже, под чем они подписываются, поскольку довольствовались чтением преамбулы, предварявшей самый текст.

«Господа,

В решении, каковое мы имеем честь представить, выражаются желания весьма многих наших сограждан, католиков и добрых французов; в нынешних обстоятельствах они сочли необходимым его принять, и если ваш патриотизм, усердие к вере и любовь к нашему августейшему монарху, в коих они не сомневаются, велят вам к нему присоединиться, решение это будет много способствовать благоденствию Франции, поддержанию религии и возвращению королю его законной власти.

Засим, господа, свидетельствуем вам свое почтение и остаемся вашими смиреннейшими и покорнейшими слугами.

Председатель и комиссары католического собрания Нима.

Тем временем на улицах распространяли воззвание, озаглавленное: «Петр Римлянин нимским католикам», где среди прочих нападок на протестантов можно было прочесть:

«Закрывайте протестантам доступ к гражданским и военным должностям и почестям; пускай могущественный суд, учрежденный в Ниме, день и ночь следит за соблюдением этих важнейших пунктов — и вскоре вы увидите, что они откажутся от протестантизма.

Они просят вас поделиться преимуществами, коими вы пользуетесь; но стоит вам заключить с ними союз, и они только о том и станут думать, как бы лишить вас всех преимуществ, и вскоре в этом преуспеют.

Змеи неблагодарные, коим только упадок сил препятствует вам вредить, они оживают, согретые вашими благодеяниями, и только о том заботятся, как вас погубить.

Это ваши прирожденные враги: ваши отцы чудом ускользнули из их обагренных кровью рук; разве не рассказывали вам, какие безмерные жестокости чинили они над вашими предками? Им мало было просто убивать, если к смерти не приводили самые изощренные пытки; таковы они были раньше, таковы они и теперь».

Понятно, что подобные выпады вскоре должны были возбудить умы, в которых еще не угасла прежняя вражда, служившая хорошей подготовкой к вражде новой; впрочем, католики, вскоре перестали довольствоваться решениями да памфлетами. Фроман, добившийся назначения казначеем капитула и капитаном одной из католических рот, пожелал вместе со своей ротой, вооруженной вилами, присутствовать в муниципалитете на церемонии введения в должности, невзирая на строгий запрет полковника, командира легиона: вилы были страшным оружием, их оборотная сторона представляла собой пилу; их изготовляли по специальному заказу для католиков Нима, Юзеса и Але. Фроман и его рота не обратили на этот запрет ни малейшего внимания. Такое непослушание возмутило протестантов, догадывавшихся о враждебных намерениях их недругов; а потому, если бы новообразованный муниципалитет не решил закрыть на все глаза, в Ниме в тот же день вспыхнула бы, возможно, гражданская война.

На другой день перед строем сержант другой роты, некто Альен, по профессии бочар, упрекнул одного из нарушителей в том, что накануне он явился вооруженный вилами. Тот возразил, что это ему разрешил мэр; Альен не поверил и предложил католику пойти вместе к мэру и спросить. Оба солдата национальной гвардии немедля отправились к г-ну Маргериту. Тот объявил, что не давал разрешения, и отправил правонарушителя в тюрьму. Однако через час он велел его выпустить[12].

Тот бросился к своим товарищам, которые решили, что в его лице оскорблены они все, и вознамерились нынче же отомстить. И впрямь, в одиннадцать часов вечера они явились к бочару, таща с собой виселицу и намыленные веревки. Но хоть они и старались орудовать потише, однако дверь оказалась заперта изнутри и им пришлось ее высадить, так что Альен услыхал шум, выглянул в окно и, видя большое скопление народа, догадался, что на его жизнь готовится покушение; он выпрыгнул из окошка, выходившего во двор, и спасся бегством через заднюю калитку. Тогда сборище, не достигшее цели, выместило досаду на протестантах, проходивших мимо. Они весьма грубо обошлись с г.г. Пурше, Ларнаком и Рибом, которые на свою беду подвернулись им под руку. Г-н Пурше даже получил три удара ножом.

22 апреля 1790 года роялисты, то есть католики, выставили напоказ белую кокарду, хотя она уже перестала быть национальным символом; а в субботу 1 мая легионеры, посадившие майское дерево перед воротами мэра, получили приглашение к нему на завтрак. Второго числа на протяжении всего дня легионеры, стоявшие на страже у мэрии, то и дело принимались кричать: «Да здравствует король! Да здравствует крест! Долой черные шеи (так обзывали реформаторов)! Да здравствует белая кокарда! Не бросим ее, пока не окрасим протестантской кровью».

Однако 5 мая они отказались от белой кокарды, заменив ее алым помпоном, который на их жаргоне именовался «красной кисточкой». Отныне уже не белая кокарда, а красная кисточка сделалась символом объединения католиков.

Что ни день, вспыхивали потасовки, затевались новые провокации; один за другим появлялись пасквили, сочинявшиеся в монастыре капуцинов и распространявшиеся при посредстве брата Модеста, отца Александра и отца Сатюрнена. С каждым днем собирались все более многочисленные толпы, которые в конце концов стали настолько огромны, что муниципалитет приказал драгунам нимской милиции разгонять их. Сборища большей частью состояли из земледельцев, которых называли цибульниками, от слова цибуля — лук, и красные кисточки, которые они носили, даже когда были не в мундирах, свидетельствовали о том, что все они католики. А драгуны все были протестанты.