Наталья Павлищева - Хозяйка Блистательной Порты Страница 39

– Да, Повелитель.

Несколько мгновений молчали, она уже была готова попросить разрешение уйти, когда Сулейман вдруг выдавил из себя:

– Хатидже, ты ведь была с ним счастлива?

– Сначала была…

Могла бы добавить, что совсем недолго, но не стала.

Разговор с сестрой оставил странное чувство – освобождение и горечь одновременно. Но это было одно из дел, без которых нельзя двигаться дальше.

Кого назначить Великим визирем? Сулейману больше не хотелось ничьего влияния, потому визирем стал Аяс-паша – грузный старик, который постоянно пребывал в прекрасном настроении, готовности приступить к трапезе и… сделать еще одного наследника с очередной наложницей. Зато он явно не намеревался ни во что вмешиваться и уж, упаси Аллах, советовать Повелителю даже какую из подушек подоткнуть под бок!

Назначение любителя гребных гонок и вкусной еды на такой пост означало, что Сулейман намерен сам править империей не только из своего кабинета, но и сидя на троне, на своем месте в Диване и из седла тоже. Теперь султану приходилось самому читать важные бумаги и накладывать резолюции, самому думать о том, как упрочить власть и что изменить. И это уже не были теоретические размышления, он по-настоящему начал править практически.

Вот тогда оказалось, что Роксолана права – Ибрагим не сотворил Сулеймана, он всего лишь способствовал проявлению его собственных качеств, а в последние годы даже мешал.

Сулейман стал править сам безо всяких подсказок разумного грека, и это стали лучшие годы Османской империи, период ее наивысшего расцвета, те самые годы, за которые потомки назвали Сулеймана «Кануни» – Законник, назвали за справедливость, за стремление во всем поступать по закону, за то, что закон стал единым для всех, от султана до дехканина, от чиновника до нищего на Бедестане.

Роксолана радовалась возрождению любимого, Сулейман стал более Повелителем, чем был до того. Сердце трепетало при виде высокого, сильного человека с орлиным профилем, настоящего отражения Аллаха на Земле, в руках которого сосредоточилась огромная разумная власть. Султан стал любим всеми – от его визирей до простых крестьян и ремесленников, потому что старался быть справедливым и постоянным. Именно незыблемость законов и правил, обязательных для всех, повышала доверие к власти. Конечно, оставались и взятки, преступления, и превышения власти, но каждый знал, что существует высшая инстанция для жалоб – султан, который рассудит справедливо.

Жизнь стремительно налаживалась, словно перевалив через большой камень, потекла быстро и беспрепятственно. Забот оставалось много, беспокойства, несмотря на хорошие изменения, меньше не стало.

Роксолана вдруг осознала, что стоит перед выбором. Нелегким, удивительным, которого не было ни у валиде, ни у султанских сестер, ни у Махидевран.

Она стала главной женщиной, пред ней склоняли головы, ей привозили и приносили богатые дары, ей подчинялся беспокойный гарем… Но она не была будущей валиде. Эта удивительная двойственность положения пугала и создавала свои проблемы.

Все одалиски гарема стремились к одному: стать матерью наследника. Лучше, если этот наследник – старший сын султана. Стать валиде – вот мечта любой красавицы, ступившей в Ворота Блаженства. Мечтала ли об этом Роксолана? Конечно, мечтала. Все знали, сколь непредсказуема жизнь, ведь Мустафа тоже не был старшим сыном Повелителя, однако жестокая болезнь унесла жизни двух его старших братьев – Махмуда и Мурада, освободив будущий престол для сына Махидевран. Так же она могла поступить с любым. Нередко судьбе помогали…

И для своего Мехмеда Роксолана хотела возможности наследовать трон. Тогда она стала бы валиде…

Но между нынешним положением султанши и положением валиде лично для нее стояли смерти двух человек – прежде всего, султана, затем Мустафы. С первым она была категорически не согласна, о втором просто не думала или старалась не думать.

Но почему женщина должна становиться соправительницей только в качестве матери султана? Почему помогать править можно только сыну, но не мужу?

Услышь кто-то ее мысли, поразился бы, никогда женщина в гареме о таком не думала. Для всех власть – это власть в гареме в качестве валиде, зачем женщине власть в империи? Да никто и не представлял себе такую власть. Одалиски правили из спален и садов гарема, но только семейными делами, даже если по их наускиванию бывал отстранен или даже казнен кто-то из чиновников, то это всего лишь семейные разборки. Никто из обитательниц гарема просто не представлял, чем занимаются вне его мужчины, кроме охоты и походов, да и о тех имели весьма смутное представление.

Место женщины – гарем, там она словно рыба в воде, там сфера ее интересов. А за Воротами Блаженства любая одалиска, словно рыба на берегу, – долго не проживет.

Роксолана стремилась за эти Ворота. Не потому, что хотела на волю, а потому, что желала видеть мир открытыми глазами, а не сквозь сетку решетки или плотную ткань накидки. Она вдруг поняла, что желает быть рядом с мужем сейчас, а не когда-нибудь рядом с сыном.

Понимание этого пришло бессонной ночью, когда размышляла о постоянной занятости Сулеймана. Султану и впрямь было некогда, казнив Ибрагима-пашу и заменив его безобидным Аяс-пашой, он обрек себя на круглосуточную работу. Помочь бы, но как?

Однажды женщина вспоминала рассказы о Нур-Султан – мачехе валиде Хафсы. Жена хана Менгли-Гирея была настоящей помощницей своему мужу, приняв на себя хлопоты дипломатической переписки, налаживания отношений с соседями и далекими правителями, от которых что-то зависело. Нур-Султан ездила из Крыма в далекую Москву, в Казань, присылала подарки султану и его женам в Стамбул, хан полностью доверял ей. Разве нельзя вот так же?

Роксолана вдруг осознала, что это именно то, чего она жаждет, – не добиваться, чтобы ее сын стал наследником, идя для этого по трупам, не ждать потом смерти султана, как с затаенной надеждой ждет Махидевран, а стать соправительницей сейчас, при Сулеймане, помогать ему. Нет, не лезть во все дела, как Ибрагим, не давать советы, где не просят, не поднимать себя над Повелителем, но найти свое место рядом с троном султана.

Даже говорить кому-то о своих размышлениях не стала, никто не понял бы. Хуррем нужна власть? Какая еще, разве мало того, что гарем перед ней метет пол рукавами? Зазналась роксоланка, покусилась на невиданное, а зазнайство ни к чему хорошему не приводит, яркий пример – грек, получил свое в конце концов. Вот и эта так же – стремится подняться вровень с султаном! Где такое видано? Женщине пристало управлять мужчиной из гарема, там ее место. Вне гарема чужой, мужской мир, туда пути нет, и места женщине там тоже нет.

А Роксолана, сама того не сознавая, стремилась именно в этот мужской мир, почему-то зная, что найдет свое место.

Те, кто приходил из внешнего мира за пределами гарема, рассказывали о правивших в Европе королевах, о том, какую власть имеют в жизни женщины, какой непостижимой жизнью живут. Мечтала ли Роксолана вырваться из гарема? Нет, почти двадцать лет она не видела ничего другого, кроме этого замкнутого мира без мужчин, закрывала лицо, оставляя только глаза, чувствовала себя защищенной, только когда за спиной евнухи, а вокруг высокая стена…

Но ее все равно неудержимо манил тот мир за стеной – мужской, непонятный, жестокий. Но разве не жестокий мир внутри гарема? Разве не трудней управлять женщинами?

Вопросы, вопросы, вопросы… они окружали, не давали спать, заставляли сомневаться в том, в чем была уверена еще вчера… И постепенно созревал выбор: ей даже думать не хотелось о возможности стать валиде при своем сыне когда-нибудь, она стремилась стать помощницей мужа сейчас, при его жизни, а не после его смерти.

В гареме на такое могла замахнуться только женщина, подобная Роксолане, любой другой это просто не пришло бы в голову.

Никто в гареме такого стремления не понял, а то, что непонятно, всегда объявляют опасным, нечистым, колдовством… Колдунья – это слово закрепилось за Роксоланой уже давно, когда сумела затмить остальных красавиц, но теперь в силе ее колдовства не сомневался никто.

Зейнаб в очередной раз ходила на рынок.

Кого это могло удивить? Никого. Как и то, что зашла в скромную лавчонку, торгующую травами и всякой всячиной для составления снадобий. Вместе с ней новая служанка Айше, заменившая Гёкче, которая стала важной птицей в гареме. Как же, Гёкче теперь хезнедар-уста, ей некогда возиться со всякими травами и растирать порошки в ступке!

Старуха ворчала на свою бывшую ученицу больше для порядка, она была горда тем, как справлялась с огромным хозяйством Гёкче, что не зазналась, не перестала узнавать своих вчерашних подруг.

В лавочке к Зейнаб подошел незаметный человек, подал какой-то свиток, старуха молча спрятала его на высохшей груди, кивнула и сунула в руку дающего монету. Ее корзина быстро наполнилась свертками и связками трав, какими-то бутылками с настойками, небольшими баночками и коробочками. Кого-то другого за такое запросто обвинили бы в колдовстве, но Зейнаб сходило с рук, всем известно, что старуха волшебница в умении сохранять красоту гаремных красавиц.