Вера Хенриксен - Знамение Страница 39

Синицы и желтоголовые корольки, которым был не страшен мороз и долгие зимние ночи, пели среди заснеженных, сверкающих деревьев, а стаи кукш кружились над крышами домов.

А потом, когда солнечное тепло победило силы тьмы, с крыш и деревьев начало капать. Мир медленно просыпался; удивленно, осторожно, трепетно; и чем сильнее становилась власть солнца, тем громче пели птицы.

Был сев, потом сенокос, на полях поднимались хлеба; дни шли за днями, и снова приближалось темное время года.

Все это время Сигрид казалось, что она в Эгга совсем одна и что теперь она больше обычного привязана к смене времен года. Сердцевиной ее жизни стала работа по хозяйств, меняющаяся из месяца в месяц.

Церковные праздники тоже были связаны с этим.

Адвент облегчал самое темное время перед Рождеством своим напоминанием о свете, который должен был придти в мир; затем следовало выполнение обещаний: Рождение Христа и солнцеворот. Весной наступал день Благовещения, зачатия, обещания рождения следующего года, содержащееся в каждой весне. Пасха приносила с собой освобождение от темного времени поста, победу на исходе зимы, когда трудно было поверить, что мир когда-либо проснется. А в день летнего солнцеворота, после которого ночи становились длиннее, была служба в честь Иоанна-крестителя, проповедовавшего о приходе Христа и о том, что тьма не победит свет. И наконец осенью была месса об умерших; о тех, кто в прошедшем году пожинал самый большой в своей жизни урожай.

Христианские обычаи и праздники стали частью ее жизни. Вместо того, чтобы сожалеть о потерянном рабочем дне, Сигрид радовалась, когда по деревне носили крест, оповещающий всех о том, что приближается церковный праздник.

Но когда дело снова пошло к осени, Сигрид начала беспокоиться о том, когда же Кальв вернется домой. Часть его дружинников уже вернулась обратно, и она слышала от них, как обстоят дела.

Отправившись год назад на юг, Олав взял курс на Данию. Там он встретился со шведским королем Энундом; они вместе жестоко грабили страну и пытались подчинить ее себе.

Узнав об этом, король Кнут незамедлительно покинул Англию. В конце концов дружины встретились в Сконе, возле Хельго. Но до решающего сражения дело не дошло, силы были примерно равными.

После этого Олав отправился на восток. Но ему пришлось оставить свои корабли в Свейе и идти с дружиной по суше, поскольку король Кнут стоял со своим флотом в Эресунде.

Осенью король Олав прибыл в крепость Сарп и там перезимовал вместе со своей дружиной и некоторыми из своих лендманов, которых хотел держать при себе; Кальв был одним из них.

Турир Собака участвовал в сражениях на стороне короля Кнута, как сказали Сигрид; больше она ничего не знала о своем брате. И она думала, что теперь он наверняка направился с королем Кнутом в плавание вдоль норвежских берегов.

Уведя конунга Олава от его кораблей, король Кнут незамедлительно принялся осуществлять свои планы захвата Норвегии. И он умело воспользовался отсутствием Олава; тем же самым летом, когда происходили сражения, он направил послание прибрежным жителям, а также деньги, призывая их идти к нему в услужение. И тут поползли всевозможные слухи о том, кто изменил Кнуту, а кто нет.

Зимой король Кнут собрал большой флот в Англии, а летом он собирался высадиться в Агдере, а оттуда направиться на север. Он останавливался в каждой области, принимал почести и оставлял своих лендманов, а потом двигался дальше.

А Олав сидел в это время на берегу Балтийского моря, словно рыба, выброшенная на сушу, разбитым во время похода на Данию флотом. У него остались одни небольшие ладьи, а людей было совсем немного, и он снова объявил поход. К нему приходили, в основном, местные жители, которые и не могли поступить иначе.

Сигрид мало сочувствовала Олаву, но ей хотелось, чтобы все поскорее закончилось, чтобы Кальв вернулся домой.

Не то, чтобы ей очень уж не хватало его, хотя, к своему удивлению, она замечала это; просто он был ей нужен по хозяйству. К тому же она не знала, как ей поступить с Грьетгардом.

Она была опечалена тем, что его сын, ее первый внук, умер вскоре после рождения, год назад. Но особенно она не скорбела об этом. Но она была совершенно не готова к тому, что за этим последовало. Грьетгард сказал ей, что хочет посвататься к Хелене, чтобы их брак был законным и дети их получили право наследства.

Сигрид была обескуражена. Брак между Грьетгардом, наследником Эгга, и одной из служанок был просто немыслим.

Собравшись с духом, она сказала ему об этом. То, что у него есть любовница, это одно, и она не станет в это вмешиваться; но жениться на ней — это совсем другое. Женитьба сопряжена с владением имуществом и родственными связями, одних красивых глаз и белых ручек здесь недостаточно.

Но Грьетгард настаивал на своем. Он сказал матери, что у нее взгляды язычницы. Согласно новому учению, иметь любовниц не следует; он был уверен в том, что и священник Йон, и священник Энунд поддержат его в этом. И поскольку Хелена целиком принадлежит ему, они должны быть мужем и женой.

Сигрид ходила к Энунду, но это не помогло. Энунд сказал, что либо юноша должен отослать Хелену прочь — и он был согласен с Сигрид, что это лучше всего, — или же он должен жениться на ней.

Но отослать Хелену со двора Грьетгард не захотел, и даже Гутторм не смог переубедить его. Дело оказалось нелегким.

Сигрид пыталась переговорить с Хеленой, пыталась убедить ее в том, что она портит жизнь и Грьетгарду, и самой себе; и будет лучше всего, если она добровольно покинет Эгга. Но до этого покладистая Хелена проявила упрямство и строптивость. А на следующий день пришел Грьетгард и сказал, что если она хочет, чтобы они остались друзьями, пусть оставит Хелену в покое.

Сигрид подумала о том, что если бы Кальв был дома, он, возможно, настроил бы Грьетгарда на здравые мысли. И она сказала юноше, что в любом случае он не может жениться без согласия Кальва.

«Грьетгард, как всегда, вплетает во все это христианство, — раздраженно думала Сигрид. — Он слишком часто слышал болтовню Энунда о том, что кровная месть — это грех».

Ранней осенью Трондхейм облетело известие: король Кнут прибыл в Каупанг и собирает всеобщий тинг.

Грьетгард отправился туда вместе с другими жителями фюльке. Теперь на руке его красовался подаренный королем Кнутом золотой браслет, который он до этого хранил в шкатулке.

Но когда Сигрид узнала, что он собирается взять с собой Хелену, она решила, что нужно поговорить с сыном, как бы ей этого не хотелось.

Ему следует знать, сказала она, что это не только глупо, брать с собой на тинг любовницу, но это противоречит всем приличиям. Он просто выставит себя на посмешище.

Но Грьетгард ответил, что скорее выставит себя на посмешище, чем оставит Хелену одну с Сигрид. Этим было сказано все. Юноше было уже девятнадцать лет, и он не нуждался в советах матери.

Когда он вернулся с тинга, Сигрид была все еще в ярости и не вышла встречать его. Она сидела на кухне и шила, и она даже не подняла глаз, услышав, как открывается дверь.

— Должен сказать, я надеялся на более теплый прием, собираясь в гости!

Сигрид вскочила, шитье выпало у нее из рук; это был Турир Собака, прибывший с тинга вместе с Грьетгардом.

Вечером Сигрид накрыла праздничный стол: на нем было все самое лучшее, что имелось в доме: целиком запеченные поросята, копченое мясо, колбасы, вино.

Турир рассказывал о своем пребывании в Англии, где он посетил короля Кнута, о королевском походе в Данию и в Норвегию. Он также рассказал о всеобщем тинге, на котором Кнут был провозглашен королем Норвегии. Эйнар Тамбарскьелве тоже был там, сказал он, и стал лендманом короля Кнута. Сам Турир тоже теперь лендман короля Кнута и направляется домой, на Бьяркей, где с хозяйством теперь, во время отсутствия отца, управляется Сигурд Турирссон.

— Скоро мы расквитаемся с жирным Олавом! — усмехнулся он, глядя на Сигрид. — И после этого снова введем правление ярлов.

— Значит, люди говорят правду, — задумчиво произнесла Сигрид, — что ярл Хакон нарушил клятву, данную им однажды, о том, что он никогда не пойдет с оружием против Олава Харальдссона.

— Если бы сам Олав держал данные им клятвы, я бы имел что-то против ярла, — сказал Турир.

Сигрид о чем-то задумалась.

— Как у тебя сложились отношения с Финном Арнисоном, когда он прибыл на север, чтобы объявить военный сбор? — спросила она. — Будучи здесь проездом, он говорил, что король поручил ему твое дело против родственников Карле. А язык у него без костей.

Турир захохотал.

— Редко я бывал в подобных тисках, — сказал он. — Он собирал народ в Вогане, и когда я явился туда, он назначил такой огромный выкуп, что не могло быть и речи, чтобы уплатить его. И когда я отказался это сделать, он приставил к моей груди копье и вынудил меня отдать ему золотой браслет, который я привез из бьярмеландского похода. И когда я огляделся по сторонам, то увидел вокруг лишь друзей и родственников Гуннстейна и Карле. И мне не оставалось ничего другого, как схитрить.