А. Гайсин - Любовница Иуды. Роман Страница 4

Внизу с грохотом опрокинулся стул. Послышались скрипучие шаги по деревянной лестнице. В напряженной тишине громом прогремел сырой голос атамана Бабуры:

– Ираида Кондратьевна! Товарищ Марсальская! Ты где? Екалэмэнэ! Хочу вина и любви!

Хозяйка особняка стерла с губ кровавую слюнку, чертыхнулась и ловко вскочила на ноги, двигаясь с кошачьей грацией. Быстро поправив волосы у зеркала, Ираида преданно обняла Иуду за шею. Прикусив мочку его уха, она потянула носом и прошептала:

– Я балдею от твоего могильного амбре!

Информация пионерчика Геры

Утром, проснувшись, но не поднимая век, напитанных пробивающимся сквозь гардины солнцем, Иуда улыбнулся от мысли, что вот он снова исчислен и взвешен, как люстра или кровать. Понежившись несколько минут, он с неохотой встал, надел свой траурный чёрный костюм, уловив от пролежавшей материи тревожно-приторный запах сосны, и спустился вниз.

Хозяйку он нашел на маленькой веранде, испещренной оливковыми пятнами солнечного света. Марсальская была в бязевом халате, схваченном в талии широким поясом, и в остроносых парчовых домашних туфлях. Она выглядела, несмотря на явную печать ночных грехов (а может, и благодаря им), соблазнительней, чем накануне. Когда, разливая чай, она склонялась над плетеным столиком, за которым играли в шахматы пунцоволицый атаман Бабура и золотушный мальчик в кремовой панамке, Иуда с новым вожделением ласкал глазами тугие полушария её плотно обтянутого халатом зада – хотелось шлепнуть по нему всей ладонью, как шлепал когда-то в юности, проходивших в усадьбу, девок-поденщиц.

Атаман Бабура насупился и крякнул в растрепанные усы.

– Доброе утро. Как спалось? – спросил он сипло.

– Отлично. Как и две тысячи лет назад. Там ведь не выспишься… – Иуда ткнул пальцем в распахнутое небо. – Там вся жизнь – сплошной сон, постоянное бодрствование…

Он присел за столик, и Марсальская с многозначительной улыбкой пододвинула к нему фарфоровую чашку с горячим чаем, по запаху напоминавший ливанский кедр. Вдохнув этот чудесный аромат, Иуда радостно засмеялся, но никто причины его смеха не понял. Бабура молча вздернул лохматую бровь, поглядел на мальчика и побежденно поднял руки: сдаюсь, дескать, баста. Лицо атамана цвета обожженной глины, казалось, кто-то долго и злобно мял могучей пятерней, и теперь он с трудом пытался придать ему достойное выражение. На потной шее, рядом с адамовым яблоком, темнела бурая петелька засоса. Бабура вытер выступивший пот верхом казацкой фуражки и покосился на Иуду.

– А сейчас давайте всерьёз познакомимся. Пошутили вчера, и будя. Я крутой материалист. Мой аргументг – инстинкт продолжения рода. Екалэмэнэ! Я вот битый час ломаю голову, каким же транспортом вы добирались до нашего острова? Не на подводной же лодке? Как преодолели блокаду?

– А я-то думала, он шахматами увлечен, играет с Герочкой, – Марсальская фыркнула и беспокойным взглядом напомнила Иуде о своей вчерашней просьбе.

– В натуре, екалэмэнэ! Ведь всякая связь с Центром прервана. Мы нынче вроде восставшей Вандеи. Может, спецрейс, какой? Вы, наверно, тележурналист? Из «Новостей»? Приехали снимать наш праздник?

– Что за праздник? Случайно, не Пасха? – Иуда вежливо улыбнулся.

– Вроде того. Сегодня день рождения Великого Учителя, нашего земляка… Вы в какой партии состоите?

– Я беспартийный. А к вам явился по вызову Ираиды Кондратьевны, любимой ученицы Князя. Собираюсь погостить у вас сорок дней и сорок ночей. А потом вместе с вами опущусь на морское дно.

– Не надо играть со мной в такие игры. Я ведь могу потребовать паспорт, – побагровел атаман, топорща пожелтевшие от никотина усы.

– Вы не правы, Бабура… Он действительно тот самый Иуда Симонов, предавший по каноническим Евангелиям Христа, – неожиданно включился в разговор золотушный мальчик, складывая шахматные фигурки в картонную коробку. – Ему дали задание объявить нам пренеприятнейшее известие: через сорок дней остров Тотэмос скроется под водой, если мы не покаемся в грехах и не примем истинного Бога. Всё это вполне вероятно, ибо в недрах земли идут вулканические процессы. Остров и так обречён.

На вид странному мальчику было лет семь. Его слишком крупную по сравнению с тщедушным телом голову почти до белесых, еле намеченных бровей, под которыми сахаристо поблескивали зеленоватые леденцы зрачков, прикрывала широкая панамка. Ночным костерком на снегу пылал на белой рубашонке шелковый пионерский галстук – старческими пальцами перебирал мальчик два алых лепестка, и щурил полусонные глазки – то ли от солнечного света, то ли от шелкового блеска пламенеющего галстука. Тонкогубый рот по углам был испачкан чем-то белым, скорее всего, молочной кашей, но казалось – это выступила пена после скоротечного припадка.

Иуда поёжился: куда он попал?

Насладившись общим неловким молчанием (паузу заполняло лишь слюдянистое зудение насекомых), мальчик мазнул по лицу гостя зыбким взглядом и сказал пряным голоском:

– Вы, товарищ Искариот, не единственный из апостолов, посетивших наш остров. По преданию, первым был Андрей, брат Кифы или Петра, сын Ионы, ученик Предтечи. Правда, остров тогда принадлежал эллинам. Потом скифы прибрали его к рукам. Вместе с верой. Кстати, испортившей их окончательно. Согласно легендам, здесь бывали также Иоанн Богослов, прозванный сыном грома, и проповедавший язычникам апостол Павел, бывший Савл. Но последнее, безусловно, народный вымысел, заявляю это уверенно.

– Ты что же, Гера, всю Библию перечитал? – спросил Бабура, мрачно уставясь на дно пустой чашки, будто гадая на чайной гуще.

– Я думаю связать свою судьбу с перспективной профессией религиозного деятеля. Но у нас религию совершенно неправильно понимают. Даже Великий Учитель…

– Он у меня вундеркинд, – опасливо поспешила перебить Марсальская. Она боялась, что сын сболтнет лишнее. – Сразу в пятый класс приняли. Но и там ему скучно.

Атаман глядел с откровенной неприязнью то на необыкновенного ребёнка, то на гостя.

– Это правда, насчет острова? Или неудачная шутка?

– Там не любят шутить. И обманывают тоже редко. А уж просто так вообще никого и никогда не посылают… Слишком большие расходы! – весело подытожил Иуда и поймал томный взгляд заскучавшей Марсальской.

– Не потому ли Машка сбежала? – задумчиво буркнул атаман. – Тоже ведь во сне бредила каким-то потопом. Ругала тебя Искариот: мол, надо сматываться, а то всех погубишь…

– Сбежала? Значит, её нет на острове? – Иуда с громким стуком поставил чашку на блюдце, едва не расколов его.

– Мои хлопцы весь город обшарили. Как в воду канула. Но воды она, понятно, тоже боится… Ладно, я опаздываю. Спасибочки.

Он грузно поднялся, нахлобучил на рыжеватую шевелюру красную фуражку с фасонистой тульей и зашуршал яловыми сапожками по сухому гравию. Вскоре и мальчик поплелся во двор – его шажки были бесшумные, скользящие, будто передвигался он по тонкому льду. Иуда смотрел, как шевелятся острые лопатки мальчика под рубашкой, и проникался глухой тревогой… Уж не этот ли вундеркинд-затворник ночью разливался на разные лесные голоса?

Низкий грудной голос Марсальской вывел его из оцепенения:

– Неужели ты собираешься агитировать за всеобщее покаяние в этом костюме? Тебя примут за интеллигента-демократа и сразу прибьют. А мне хочется ещё раз переспать с тобой. Я может, соскучилась по иностранцам!

В чулане она подыскала для Иуды подходящую одежонку среди всякого старья и велела переодеться. Затем принялась гримировать ему лицо. Спустя некоторое время, из круглого зеркальца на Иуду взглянул пожилой нищий-изгой в цыганской шляпе, вызывая не только сочувствие, но и брезгливость.

Александр Гайсин и Ирнег Тимс

С Иудой мы разминулись минут на пять. Увидев нас, двух журналистов, явившихся в особняк в поисках самых свежих новостей, похмельных и запыхавшихся, Марсальская рассмеялась.

– То вы рано, то вы поздно. Где же ваш репортерский нюх?

– Неужто получилось? – ахнули мы.

– Да ещё как славно, – она, жмурясь от удовольствия, с хрустом потянулась в кресле.

Мы, разумеется, не поверили, но на всякий случай расстроились: такое важное для нас событие прозевали. Обидно было то, что именно мы весь вечер упрашивали хозяйку дома, которая своей славой медиума и экстрасенса была обязана нам, вызвать из Инферно дух загадочного Иуды, чтобы теснее войти в контакт с героем будущего романа об этом Евангельском персонаже – нашей дерзкой мечты (ничего себе мечта, пожимали плечами ближние, а дальние подозрительно косились и крутили пальцем у виска). Но у Марсальской в тот вечер ничего не получалось, она нервничала и злилась, бесполезно манипулируя гладкой ореховой палочкой с металлическим наконечником. Затем вообще заявила, что ни светлые, ни темные силы не могут терпеть журналистов. А тут пришли новые гости. Хамоватый атаман долго утомлял дифирамбами в честь хозяйки и скифских лошадей, а другие два мрачноватых типа так откровенно тяготились нашим присутствием, что пришлось нехотя ретироваться. Ирнег Тимс подался к своей давней подружке в общежитие моторного завода, а Александр Гайсин отправился домой – к любимой жене Ирине и дочери Кате.