Нина Молева - А. Г. Орлов-Чесменский Страница 4

Пока императрица одного немецкого аманта с другим сравнивала, смертный ее час и подошел. Двух лет престола не грела, как преставилась. Онуфрий, видно, до слухов великий был охотник — пропускать ничего не пропускал. Повторять любил: как это на здоровье не жаловалась, в развлечениях устали не знала, а тут, конфектов меншиковских отведавши, в одночасье Богу душу отдала.

Меншиков и радости не скрывал: наконец-то! Немедленно старшую дочь с новым императором обручил. Мало ли, что он мальчишка, а она уж девица на выданье да еще и просватанная. Главное — торопиться надо было. И все равно не успел! Иные любимцы к императору подобрались, в уши ему надули, меншиковское семейство и выслали подальше. Все имущество в казну отобрали, между членами царского дома поделили. Вот тогда-то и наш Остров хозяина своего былого потерял.

Да и то сказать, тогда только диву давались: Меншиков около сына того, кого собственными руками задушил. Все знали, назначил государь Петр Алексеевич суд над нелюбимым сыном. Сенаторы судили-рядили, да вины за царевичем настоящей сыскать не могли. Пока копошились, Меншиков в каземате крепости Петропавловской и задушил царевича. Один. Никого в помощь не позвал. Ни с кем ни позору, ни благодарности царской делить не стал.

Вслух не говорили, а про себя думали: как светлейший на вчерашнего царевича смотрел, как жертву свою вспоминал, когда родную дочь за него сговаривал. Любили не любили царевича, а у новгородского дворянства праздник наступил, когда светлейшего поначалу в рязанский Раненбург, а там и в Березов отправили.

Как царевич в Москву на коронацию собрался, все дворянство в старую столицу и потянулось. Только там и разобрались, что меншиковское место пустым не осталось. Семейство Долгоруковых его заняло, да как! Братец в такое доверие к императору вошел, что тот часу без любимца пробыть не желал, спать в своей спальне укладывал. Сестрицу же тотчас с императором обручили. Какая там любовь! Молодой государь и смотреть на нее не хотел, только ради фаворита на все соглашался. Оно и братец сестрицу не жаловал, как кошка с собакой жили, да ведь известно — одно дело любимец, другое — жена законная. Ее с руки не сбросишь, а значит, и от родственников суженой не отмахнешься.

Дедушка Григорий Иванович как в древнюю столицу приехал, от слухов да разговоров голова кругом пошла. Тут бы сообразить, как на службу устроиться, да не знаешь, к кому подступаться. Все друг к другу присматриваются, все о всех доведываются.

Не успели осмотреться, не стало императора. В самый что ни на есть канун свадьбы. Кто про оспу толковал, кто про простудную горячку. Одно сразу сомнительно показалось. За несколько недель сестрицы государевой не стало, царевны Натальи Алексеевны. Любил он ее, государь Петр И, во всем слушался. Хотя погодки они были, старшей ее почитал.

Ехала царевна на празднества из Петербурга в Москву. На последнюю ночь в селе Всехсвятском остановилась, у царевны Имеретинской Дарьи Арчиловны. А к утру померла. Тоже про оспу толковали да про простудную горячку. Хоронить заторопились, чтобы коронации да свадьбе царской не мешать.

И еще об одной странности разговор шел. Была при царевне в ту ночь одна-единственная служительница Анна Крамерн. Та самая, которую одну государь Петр Великий допустил к телу задушенного царевича Алексея Петровича. Большой доверенностью при дворе пользовалась пленная шведка, да и молчать, как никто, умела. После кончины царевны ее сразу наградили щедро и подальше от столиц отослали. В Москве каждый ее имя знал.

Дедушка Григорий Иванович тогда дознавался о молодом государе. По-разному говорили, но большинство полагало: дело рук недругов Долгоруковых. Больно крепко за власть ухватились. Весь Тайный совет родней своей заполнили. А государь молод, глуп, капризен, ни в чем удержу не знал. Мальчишкой куролесил без перестачи, чего было от взрослого ожидать.

Шляхетство из Москвы и разъезжаться не стало. Решили на погребении остаться, а главное — нового монарха дождаться. Верховный Тайный совет выбором занялся да и порешил ко всеобщему недоумению просить на трон вдовствующую герцогиню Курляндскую Анну Иоанновну. На духовную императрицы Екатерины Алексеевны и не оглянулись, о последней дочери Петра Великого и толковать не стали, будто и нет вовсе Елизаветы Петровны.

Папеньку спросили, удивился вопросу: какое ж чудо? За Елизавету Петровну гвардейцы бы выступили — поди справься с ними. А герцогиню Курляндскую с той поры, что замуж за своего пропойцу в 1710 году вышла, никто в России и не видывал. Приезжала, слов нет, маменьку навещала в Измайлове, больше денег на свой обиход курляндский вымаливала. Когда удачно, когда и нет. Все знали: обноски императрицыны носила, за каждое платьишко земно кланялась. Любомудры-то из Совета и решили такой государыней командовать. Мол, всем им обязана, так и слушаться будет. Здесь-то у нее ди сторонников, ни поддержки. Разве что немцы заступятся — с житьем своим курляндским герцогиня и язык-то родной коверкать стала, а этого людишки куда как не любят.

Много Григорий Иванович о тогдашних празднествах рассказывал. Совет хотел, чтобы новая императрица многими своими правами в его пользу поступилась. Да нашлись доброхоты — упредили. А Григорий Иванович вместе с другим шляхетством в делегации ходил, чтобы государыня самодержавие сохранила. Не нужен им никакой Совет — пусть по своему монаршьему разумению государством правит. Государыня благодарила. Каждого к руке допускала. Григорию Ивановичу и служба тогда определилась неплохая, так что жениться смог и домком обзавестись.

А все Москву вспоминал. Как не отпускала шляхетство государыня Анна Иоанновна. Какие дворцы себе строить архитекту Растреллию приказала. Какой театр новомодный прямо на Красной площади построить велела. Дедушка там что ни день актеров итальянских слушал. Певцы прямо из Италии были, а в хорах певчие пели. Декорации невиданной красоты. Оркестр на несколько десятков музыкантов. Что-что, а театр государыня куда как любила да жаловала.

В те поры в Москве первые фонари на улицах зажглись — чтоб способнее было зрителям в ночи домой ворочаться. Рогатки для них открывали. Владельцы домов должны были на окнах плошки зажженные ставить — для света.

Костюмы драгоценнейшие. Иным разом государыня свои драгоценности добавляла. Без опасения.

Пожалуй, театра потом в Новгороде дедушке больше всего и не хватало. Все сыновьям подробности рассказывал. А женился в те поры на Зиновьевой. Род новгородский. Известный. И подьячие были в нем, и дьяки. Кое-кто и с посольствами ездил за три моря, только что в Москву не перебрались.

А настоящая служба к дедушке с императрицей Елизаветой Петровной пришла — до Новгородского губернатора дослужился. Там ведь тоже не просто все сложилось.

Онемечилась Анна Иоанновна в Курляндии. Оно бы, дедушка говорил, полбеды, кабы не навезла с собой своих немцев выше всякой меры, да еще и аманта — Бирона. Выборщики ей условие поставили, чтобы рассталась с Бироном. На вид согласилась, на деле — ни в какую. Да и то сказать — отец единственного ее сынка, что еще в Курляндии родился.

Первый раз услышала, у папеньки переспросила. У императрицы Анны Иоанновны сын? Как же можно? Папенька усмехнулся: разговоры шли, детей очень любила. От супруга своего не понесла — всего-то несколько недель пожили, да и трезвым герцог, сказывали, отродясь не бывал. Позже Бог с Петром Бестужевым-Рюминым свел. Он от государя Петра Алексеевича за двором ее присматривать приставлен был.

Сама-то Анна Иоанновна в Россию рвалась. Нипочем в Курляндии оставаться не хотела. Курляндцы ее, понятно, не жаловали, а чтобы их подкупать, деньги нужны были, и немалые. Откуда их взять, когда шкатульные, от короны Российской царевне положенные, Петр Алексеевич и то норовил попридержать. Бестужев-Рюмин не только их попридерживал, но и сам внакладе не оставался, да еще сынка своего Алексея Петровича, будущего канцлера, тут же пристроил.

Что там промеж герцогиней и ее соглядатаем было, один Господь до конца известен. Только после кончины императора Петра Алексеевича обок герцогини Бирон объявился. Дворянин — ничего не скажешь. В университете обучался — и то верно. Одна беда: для дворянства денег никаких не имел, а в университете первым забиякой стал, дуэлянтом. С одними дуэлями дело обходилось, пока не убил студент своего противника. Пришлось в родную Курляндию без оглядки бежать.

Невесть почему, папенька о Бироне с удовольствием рассказывал, посмеяться над похождениями его любил. Мол, оказался Бирон в Курляндии и сразу ко двору русской герцогини — к своим-то его бы на пушечный выстрел не пустили.

Только не об Анне Иоанновне думал, а как от ее двора с гратуляциями к новой императрице Екатерине Первой от лица курляндского дворянства попасть. Курляндцы не соглашались с собой брать, герцогиня им назло согласие дала. В Петербурге к царице кинулся с просьбой в штат принять на какую-никакую должность. Верно, думал немецких амантов обойти. Почему бы и нет: не то что моложе них, а ловчее наверняка. Не вышло. Обратно ни с чем вернулся. Вот тогда и настал черед герцогини.