Нина Молева - А. Г. Орлов-Чесменский Страница 5

И ведь что придумал! Денег назанимал, последние вещички продал — коня дивной красоты купил герцогине в подарок. Коней Анна Иоанновна любила, верхом ловко ездила, охотницей была заядлой, а средств на хорошую лошадь не имела. Вроде бы не к лицу царствующей особе от безвестного студента подарки принимать, да ретивое подвело: приняла с благодарностью и дарителя в штат зачислила.

Тут Бирон и повел наступление на Бестужева. Все его хитрости раскрывать стал. Глядишь, у герцогини денежки появляться стали — большие, небольшие, а все лучше, чем раньше. Студент и этикет завел, чтобы без пяти минут монархиней себя почувствовала. Тут уж и за сынком дело не стало.

Таких грехов немцы, известно, никому не прощали. Скандал мог быть страшный, да снова студент сообразил. Еще до родов сынка женился по согласию с высокой своей покровительницей, чтобы сплетен не плодить. В одном планы его сорвались. Выбрал себе Бирон хорошенькую невесту, а Анна Иоанновна на ее сестре настояла, кривой да горбатой.

Бенигна, так невесту новую звали, о всех планах будущего супруга была известна, согласие на них дала, но за высокую плату. Всю жизнь Анна Иоанновна горбунью подарками осыпала. Бенигна иначе, как залитая бриллиантами, и не ходила. А злиться все равно злилась. Супруга богоданного поедом ела. Сыночка герцогского, хотя среди собственных деток и держала, лютой ненавистью ненавидела. В Курляндии, где папеньке довелось служить, все ее иначе как ведьмой и не вспоминали.

Сказывали, каждый день до обеда Анна Иоанновна, неодетая да нечесаная, в одном ситцевом капоте и платке ситцевом застиранном на голове, с детьми бироновскими возилась. С ними и за стол садилась. Только ввечеру куафюру делала да убиралась. Так ей ли было все свои радости даже ради престола Российского бросать!

Вот и вышло: никаких условий былая герцогиня Курляндская не выполнила. Все бироновское семейство в Петербург доставила да еще в царском дворце и поселила. Бирон и государством править начал, сам титул герцога Курляндского получил, богатства несметные. Тут уж императрица, хоть и куда как прижимиста была, меры не знала.

Любила, верно. Папенька смеяться принялся: полно, Нинушка, какая любовь. Опора единственная — на кого ей еще рассчитывать можно было? Верь не верь, а при дворе императрицы аманты закружились. Анна Иоанновна жаловать их начала. Одно горе — наследник престола был нужен. А ведь бастарда им не объявишь. В Европе вон такие сами всего добивались. Нечасто, коли ума да ловкости хватало.

Сынка-то императрица шкатульными деньгами на всю жизнь обеспечила. Папаша об образовании позаботился — не забыл собственного университета, хоть диплома и не получил.

С наследником же Бирон хитроумный ход присоветовал. Чтоб взяла императрица к себе ко двору родную племянницу, старшей своей сестры, герцогини Екатерины Иоанновны Мекленбургской, дочь и начала бы сватать, будто к объявлению наследницей приготавливать. А там видно будет.

Только в те поры императрица уже крепко в аманте своем сомневаться стала. Стороной узнала, что собирается он посватать за своего младшего брата цесаревну Елизавету Петровну. Тут сообразить нетрудно: не станет Анны Иоанновны, на престоле цесаревна окажется со своим законным супругом, все государство в руки бироновского семейства перейдет.

И что удивительней всего: не крылся совсем Бирон со своей затеей. Цесаревна детей кучу нарожала, императрица предлог увидела в монастырь ее до конца жизни запереть. Ан нет, Бирон не только не дал, но еще и денежное содержание цесаревне увеличил, от всяческих досад оберегать стал. Его семейству цесаревнины бастарды — не помеха. Наоборот — в зависимость от него Елизавету Петровну поставят.

Как поняла императрица, что аманта не переломить, стала брак племянницы торопить. Жених сыскался — герцог Антон Ульрих Брауншвейгский, австрийской короне прямой родственник. Свадьбу сыграли — Европа другой такой и не видывала. На туалетах жениха и невесты места без бриллиантов самых крупных не было. А решение с престолонаследием такое вышло — занять трон Российский сыну высокой пары. Коли такой вообще родится. Мало того. Коли родится, то быть при нем регентом Бирону.

Все друг друга перехитрить старались. Уж не то, чтобы власти радоваться, а закрепить ее за собой на вечные времена. Только вот на престолах вечных времен нет и быть не может. Сколько раз папенька слова эти повторял. Часом зло, часом с насмешкой. Одно непонятно, на кого сердился, над кем насмехался.

Хитро придумала императрица, жизнь оказалась куда хитрее. И младенец царственный родился незамедлительно, хоть и терпеть друг друга принцесса Анна с принцем Антоном не могли. И объявить младенца Иоанна императором будущим пришлось. И о регентстве Бирона указ подписать. А тут и здоровье государыни на глазах чахнуть начало. Толки о каменной болезни пошли. Не успела их молва разнести, как не стало Анны Иоанновны. В свой ли срок, в чужой ли волей определенный — кто скажет.

А тут уж такая карусель закрутилась! Принцесса Анна вскорости на арест регента согласилась — старик фельдмаршал Миних все сделал. За арестом да ссылкой регента нелады с супругом пошли. Принцу Антону первым во всем захотелось быть — как-никак родитель императора. Свою партию собирать стал, когда принцесса никого, кроме старого любимца своего, после Саксонского графа Линара и не видала, и не слыхала.

Предупреждали Анну, чтобы цесаревны опасалась. Пренебрегла. В открытую на балу спросила, правда ли, что против нее, правительницы, козни строит, заговор устраивает. Елизавета Петровна слезами залилась — на театре бы ей представлять в самый раз было. Ото всего отперлась, в дружбе да верности клясться стала. Бестужев-Рюмин Алексей Петрович — он принцессу остерегал, за семейство Брауншвейгское болел, — понял: конец.

Так и вышло. В ночь Елизавета Петровна во дворец приехала и все семейство Брауншвейгское арестовала. Девочку, принцессу новорожденную в сутолоке обронили — на всю жизнь глухонемой осталась. А принца Иоанна VI Антоновича пожалела. Едва не всплакнула, какая жестокая судьба его ждет.

…Третий день в пути. Плывет возок, качается. В окошке снег один. И тишина. В ушах гудит, постанывает. Редко-редко собаки зальются. Утренним временем где-то петух прокричит.

А мальчонку того, у церкви, не отходили… Евфимьевна сразу узнала — говорить не хотела. Мол, все равно сирота. Кто о нем плакаться будет. В миру жил, мир и похоронит — чего уж тратиться. Своего горя не забудешь.

Не видела его. А как живой перед глазами стоит. По полю к дороге бежит. Светлый-светлый. Только лица не разберешь. Лицо как в тени. Знаю, сердцем знаю — кричит, да не слышно.

Теперь уж, поди, скоро. Зимой не то что теплым временем. И мысли. Кажется, чего только не передумала, а все лезут, лезут.

Об императрице Елизавете Петровне папенька редко говорил. Главное — при ней дедушка места высокого достиг. За какие заслуги? Усмехнется, бывало: на службе, Нинушка, заслуги не в счет — лишь бы ко времени подвернуться, запонадобиться. А свое отслужил, барщину отбыл и хоть бы тебя как век не бывало.

Умный был дедушка, по службе сноровистый, только здесь еще и удача пришла. Императрица всех высоких чиновников менять стала. Не худших на лучших — лишь бы на новых. Новый господин старыми слугами пользоваться не станет.

Дома, в Новгороде Великом, подшучивали: полоса новая в семействе орловском пошла. Первых трех сыновей маменька сразу после свадьбы принесла, последних двух, как батюшку нашего губернатором назначили. На радостях, значит, — Владимира да Федора.

Спросить бы тогда, как это у всех пятерых сразу служба пошла, что разом государыней Екатериной Великой богатствами несметными одарены были. Сами не просили, за себя не хлопотали. Чаще наотрез отказывались. Вон у дядюшки Ивана Григорьевича как на плите надгробной написано:

«Граф Иван Григорьевич Орлов, старший из 5 братьев, родился 3 сентября 1733 года, скончался 18 ноября 1791 года, 58 лет, к сокрушению друзей и сожалению всех честных людей. При восшествии на престол Государыни Екатерины II произведен капитаном гвардии Преображенского полку; хотя ему и предлагаемы были знатные чины и другие отличия от Монархини, но он от всего с благодарностью отказался, ничего не принял и остался во все время в отставке капитаном».

И еще, папенька сказывал, ко двору никогда не являлся, хоть государыня очень его почитала. Москву и ту недолюбливал, но ее-то по причине расходов. Каждую копейку стерег, в дело пускал, за хозяйством братьев доглядывал, а тут ничего — отказался. Папенька и слова любимые своего старинушки, как братца называл, повторял: «Принужден всюду платить по-княжески, а мошна у меня дворянская, 25 рублей обед из 6 блюд на двоих или троих». Другое дело, что за картами никто старинушку удержать не мог: по сколько в вечер тысяч проигрывал, не огорчался. Знал, как в хозяйстве потерю изжить. И жену Елизавету Федоровну за то же хозяйствование умелое почитал.