Степан Злобин - Степан Разин (Книга 2) Страница 42

Атаман ждал.

Неприязнь Прокопа к Семену сделала дело: Прокоп постучался к нему.

– Сети, сказывал... – буркнул он от порога.

– На том учужке они. Давай съездим. Да ты угодил-то к обеду. Поедим, тогда съездим. Садись пропивать все рыбацтво мое. Хошь, и челн уступлю. Палублен челн, и шатер на нем для рыбацкого обихода...

Прокоп сел за стол. Про себя усмехнулся: «Не звал меня прежде к столу, атаман!»

За обедом Корнила повел речь о войске, о крестнике. Прокоп тоже не верил, что Разин продержится долго, не верил, что голытьба может надолго взять верх на Дону.

– Свалится сокол с высока полета да грянется оземь, лишь перья вокруг полетят! – сказал Прокоп. – А жалко: высоко летит!..

– Чего ж ты не с ним?

– А доля моя иная, – ответил Прокоп. – Не люблю, кто высоко летает. И тебя не любил. Вот ныне мне все одно. А кто высоко летит, мне все хочется камушком крылья подбить... Только мочь бы...

– Да что же тебе не мочь?! – возразил Корнила.

– Надсмешек еще не терплю, атаман! За надсмешку серчаю. На что тебе лишнее сердце? И так небогат ты любовью людской! – со злобно сверкнувшим взглядом предостерег Прокоп.

– Да я не смеюсь... Ты молвил: подшиб бы крыло, а я говорю: подшиби. Государь тебе скажет «спасибо» и жаловать будет. Старшина донская поклонится низко, а я научу – богат станешь! Сам высоко взлетишь. Ведь чем тебе в жизни взять – не удалью ратной! А хитростью можешь...

Прокоп поглядел Корниле в глаза с немым и жадным вопросом. Корнила понизил голос:

– Набирай людей на Дону да иди к ним в нечистое их собранье. Другой приведет – и не взглянут; а ты приведешь – и все подивятся. Из нас, домовитых, который придет, то никто не поверит, хоть пасынок мой Петро, хоть иной из старшинства – беречься станут. А тебя уж не станут страшиться: ты свой – в том и сила твоя! И там у нас тоже есть люди свои. Помогут тебе... Подберись, подползи поближе – да камушком!.. Ну, поедем, что ль, сети глядеть! – оборвал Корнила, вставая из-за стола.

– Ан врешь! Я теперь во двоих с тобой никуда! – возразил рыбак. – Ты мне атаманскую душу открыл, а в ней – сам сатана... Устрашишься теперь – а вдруг да откроюсь кому... Да с челна меня в воду!..

Корнила почувствовал, что краснеет.

Прокоп поглядел на него с торжеством и зло засмеялся.

– Страшишься, Корней!.. А ты не страшись. Я правду тебе сказал: я тебе не завистник. Ты стар. Уже тебе помирать. А Стенька в моих же годах и летит высоко... Вот его и под крылья!.. – Рыбак помолчал. – Попал же я в сети твои... – признался вдруг он. – Угодил с головой, старый черт!.. Теперь не отвяжется от меня июдская думка... Прощай!

Рыбак отворил дверь, шагнул было в сени, но вдруг задержался и, опустив глаза в землю, глухо сказал:

– А ты меня все же страшись... Я, может, к Семену Лысову зайду в войсковую избу... мириться...

Не доходя Камышина разинский передовой дозор задержал на Волге ладью с четырьмя гребцами. В ладье восседал семидесятилетний белобородый старец.

– Что за люди? Куда? – окликнули их.

– А вы помоложе, детки. Вам бы с вежеством прежде себя назвать, – отозвался старик.

– Мы – донские казаки великого атамана всего казацкого войска Степана Тимофеича.

– А я к нему поспешаю от атамана Михал Харитоныча, из Муромска лесу. Зовут меня Ильею Иванычем, а к Тимофеичу у меня тайная грамотка.

Дозорные доставили старика к Степану.

– Наскоре ехали – где на конях, где ладьей, как было способней, – пояснил атаману Илья Иванович. – Мыслили, в Астрахань нам поспешать, ан ты и сам навстречу. Читай, атаман, что бояре пишут.

И старик подал Разину грамоту, взятую Харитоновым у драгунского поручика.

Собрав своих ближних, Разин велел читать вслух указ о сборе дворянского ополчения.

Митяй Еремеев, с трудом разбирая, читал длинный перечень:

– "Замосковных – володимирцом, суздальцом, смоляном, беляном, вязьмичем, дорогобужаном, ярославцом, костромичом, галичаном, муромцом, лужаном, гороховляном, дмитровцом, камышенцом, угличаном, бежечаном, переславцом, ростовцом, романовцом, вологжаном, пошехонцом, боровичем, можаичем, клиняном, волочаном, ружаном, вереичем, звенигородцом, белозерцом – дворяном и детям боярским разных городов, новокрещеном и мурзам и татарам..."

– Ого, Стяпан, буча у них кака! Сроду бояре такого не видели. Глянь, все царство дворянское подымают на нас!.. – не выдержал, перебил Митяя увлеченный Сергей.

Но список был еще не кончен:

– "Украинных – гуляном, каширяном, коломничем, алексинцем, торушеном, серпуховичем, соловляном. Заоцких – калуженом, лихвинцом, серпьяном, козличем, воротынцом, медынцом", – вычитывал дальше Митяй, запинаясь и путаясь.

Сергей не умел сдержать своего ликования:

– Загавкали всюду собаки!.. Вот разгул – так разгул по Руси, Стяпан Тимофеич, мой братец!.. А я дворянина тогда за жену по башке сулейкой тяпнул и сам возгордился: мол, я-то каков богатырь!.. Эх, братец ты мой!..

Степан глядел на него с усмешкой. Он любил простодушную восторженность старого друга. Когда Сергея с ним не было, он тосковал по нем и теперь был рад, что товарищ детства опять с ним рядом – конь о конь, локоть о локоть.

Правда, тотчас после Царицына между Сергеем и Разиным пробежала черная тень: Сергей не мог вынести появления Маши в шатре атамана.

– Пошто себе шлюху завел?! – резко и прямо сказал Сергей. – На срам всему войску впустил в атаманский шатер!

– Тебя не спросил! – огрызнулся Разин.

– И меня! – задорно взъелся Кривой. – Я, чай, брат! Не грех и спрошать, а когда не спросил, то послухать!

– Мальчонка я малый, что ли! – обрушился на Сергея Степан. – То Наумов пристал с персиянской девчонкой, тут ты... Люба мне, да только! Ты себе кого хошь заведи, я и слова не молвлю! Не люб я тебе – уходи, а учить не берись!

– Куды ж я уйду-то? К боярам? Эх ты, Стяпа-ан! Я по-братню к тебе. Ить мне за сестренку обида. На что ты ее променял!

– Какая тут мена! Дурман, Серега. Алеша – жена; от нее никуда не уйдешь. А ныне дурман на меня накатил. Ты брось про нее; так-то лучше меж нами раздора не будет!

Сергей смолчал. Он больше не заговаривал со Степаном про Машу, зато вообще держался обиженно и молчаливо. Разин видел его досаду, замечал его косой взгляд, когда проходила Маша. Понимая, что Сергей от него отшатнулся, он искренне был обрадован, когда, после чтения царских указов, Кривой снова вспыхнул прежним наивным восторгом.

– Надо, Сергей, их ловить по дорогам да всем им, чертям, объявить: кто по боярским указам к Москве поедет, тому быть в казни, а все животы пограбим, семейки побьем, – сказал Разин. – Да всюду заставы, заставы по всем дорогам наставить, ловить... Да во все уезды писать к народу – ловили бы их по большим и по малым дорогам, давили, топили, секли... А коней бы к нам гнали. Коней вон сколь пало, а нам на Москву надо конно идти... К царю казакам не пристало пеше – срамно!

– И то! Срам казакам без коней. А к царю-то и пуще! – согласился Сергей.

– И наш атаман Михал Харитоныч так указал: ловить их по дорогам да вешать, а коней да ружье брать в ватагу, – вставил старик. – И заставы мы держим по всем дорогам, чтобы мимо нас из заокских уездов к Москве не проехать, – Михал Харитоныч велел.

– Толковый у вас атаман Михал Харитоныч, – сказал Разин. – Поклон от меня отдай атаману, да ныне письмо укажу ему написать.

Утес на Волге

Атаман Фрол Минаев с войском в две тысячи казаков вместе с Фролкою Разиным двинулся на Дон. В тот же день все великое войско Степана, оставив Царицын, пошло вверх по Волге.

Стоял нестерпимый зной. В полуденное время все войско располагалось между прибрежных кустов – в ивняке, в орешнике. Боба вперед по пути высылал разъезды. Дозоры Протакина скакали по сторонам Волги, оберегая со всех сторон войско от нападенья татар и от боярской засады.

После того как Харитонов прислал весть о дворянских сборах, атаманы задумчиво покачали головами, глядя на косы, рожны и вилы, которых в войске было в десять раз больше, чем пищалей и мушкетов, страшась за свой разношерстный сброд, среди которого многие не умели насыпать порох на полку и не владели саблей.

Они миновали Камышин и продолжали свой путь в верховья.

– Батька, мы на смерть ведь идем! – сказал Наумов Степану, когда остальные отстали от них. – Ты гляди, батька, Волга наша. Сколь городов: Камышин, Царицын, Астрахань... Яицко устье, захочешь, и тоже наше. Куды нам еще?! Тут бы и ставить рубеж понизовых казаков... Дон к нам пристанет, Хопер, Медведица, там – Донец, Запорожье. Куды еще больше! Слыхал ты, чай, сказку, как вороненок зарился на барана!..

– Не вороненок я, тезка! – раздраженно ответил Разин. – Гляди, борода седеет. Что же, шутки я, что ли, шутить подымаю народ!.. Как услышал, что выслали войско, так сразу в кусты? Мыслишь, бояре без драки тебе понизовья оставят?!

– Не один я так мыслю, Степан Тимофеич, – оправдываясь, сказал Наумов. – Так ведь и все казаки говорят. Сказывают – зря ты на Москву разгорелся: тебе в битвах славы искать, а казакам-де Москва к чему?!