Эдвард Резерфорд - Париж Страница 42

– Раньше у нашей семьи там была ферма, – сказала Эдит, – но больше мы не занимаемся сельским хозяйством.

– Чем же вы занимаетесь? – поинтересовалась мать Тома.

– Я помогаю матери. Она уборщица в лицее Жансон-де-Сайи. Но еще я помогаю тете Аделине, которая работает у месье Нея. Он стряпчий. Это хорошее место, и я надеюсь в будущем получить его.

– Жансон-де-Сайи, – повторил месье Гаскон. – Я слышал, это очень модный лицей.

Тома видел, как его мать производит собственные расчеты. Николь в это время изучала блузку и юбку Эдит, не забыв посмотреть и на обувь. На его вкус, одевалась Эдит нормально. Что подумала на этот счет Николь, он не смог угадать. Судя же по выражению лица матери, она еще не вынесла окончательного решения, но большого впечатления девушка на нее не произвела.

– Я с этого года работаю горничной в доме одного доктора рядом с площадью Клиши, – сказала Николь.

– Должно быть, это неплохое место, – вежливо заметила Эдит.

– Да, ничего. – Николь пожала плечами.

На столе еды было в достатке: большое блюдо с фасолью и даже мясо. От Тома не укрылось, правда, что матери пришлось несколько сократить порции, чтобы хватило Эдит. На десерт подали фруктовый пирог. Тома был доволен, что по воскресеньям его семья обедает, как подобает солидным людям, – скорее всего, благодаря деньгам, которые он давал матери.

Застольная беседа продолжалась. Его мать узнала, что Эдит – единственный ребенок в семье. Люк внимательно наблюдал за гостьей и отмалчивался, что для него было нехарактерно. Эдит спросила, где он собирается работать, когда вырастет.

– На Монмартре, как и сейчас. А потом стану великим комиком и загребу кучу денег.

– Вот как!

– Это лучше, чем работать, – пояснил Люк.

– Он шутит, – вмешался Тома, хотя сам не был в этом уверен.

Чтобы поддержать разговор, Тома рассказал родственникам, как они с Эдит запрыгивали в трамвай и как она чуть не упала.

– Ах, – вздохнул его отец. – Тома строит сейчас эту огромную башню, и к нам приедут люди со всего света, чтобы посмотреть на нее. Но когда они увидят, как мы передвигаемся по городу, это будет позор.

– Почему? – спросила его жена.

– В Лондоне есть поезда на паровой тяге, которые возят пассажиров по всему городу. Многие такие поезда ездят под землей. А у нас в Париже еще нет ничего похожего.

– Между прочим, – подхватил Люк, – в Нью-Йорке уже ходят наземные поезда!

– Англичане и американцы могут делать что пожелают, – заявила Эдит, – но почему мы должны портить красоту Парижа сажей, паром и этими ужасными рельсами? Пусть те страны считают себя более современными, зато мы более культурные.

– Согласна, – одобрительно закивала мать Тома. – У нас гораздо больше культуры.

После обеда Тома и Эдит вышли на немощеные улицы Монмартра, и Тома повел девушку вверх по холму к кафе «Мулен де ла Галетт». Погода в тот день стояла ясная, но прохладная, поэтому народу было меньше, чем обычно по воскресеньям. Затем они обошли площадь, виды которой любили писать художники. Трое живописцев, что рискнули выйти в такой холод, закутались в шарфы и теплые пальто, но упрямо водили кисточками по холсту. Тома с Эдит несколько минут посмотрели на их картины, а потом пошли дальше, к строящейся базилике Сакре-Кёр. Каменные стены церкви заметно подрастали с течением времени, но пока видна была только гигантская система лесов и море грязи.

Но от строительной площадки по-прежнему открывался волшебный вид.

– Вон башни Нотр-Дама. – Тома горделиво знакомил Эдит с новой для нее панорамой Парижа: золотые купола Оперы всего в паре километров, Дом инвалидов чуть подальше. – А вон там… – он указал на участок правее Дома инвалидов, – взметнется в небо башня месье Эйфеля. – С улыбкой он заметил: – Я знаю, Маки – довольно примитивный район, но я обожаю Монмартр. В Париже нет ничего похожего на этот холм.

– Ты на самом деле гордишься башней, которую строишь?

– Конечно.

– Здорово.

Он отвез ее обратно в Пасси до наступления темноты. На авеню Виктора Гюго она поблагодарила Тома, позволила поцеловать себя в щеку и ушла. Ему казалось, что ей понравился день, но уверенности не было.

В следующее воскресенье Эдит была занята, и Тома отправился к родителям. Только в самом конце обеда мать заговорила на интересующую ее тему:

– Та девушка, которую ты приводил сюда… У тебя есть на нее планы?

– Не знаю, – сказал он. – Может быть.

– Ты мог бы найти себе кого-нибудь получше, – твердо заявила мать.

– Ты говоришь так только потому, что она не дочь вдовы Мишель, – пожал плечами Тома. Он глянул на отца, но тот избегал смотреть на сына, и Тома пришлось продолжить разговор с матерью: – Но вы же неплохо поладили.

– Ты мог бы найти себе кого-нибудь получше, – стояла на своем мать.

После еды он пошел погулять с Люком. Реакция родителей не стала для него полной неожиданностью: теперь любая невеста, за которой не дают мясную лавку, их не устроит. Но от Люка Тома надеялся услышать что-то более приятное.

Однако слова Люка застали его врасплох.

– Это та самая девушка, которую мы с тобой искали? – спросил младший брат.

– Да. Как ты догадался?

– Не знаю.

– Что ты о ней думаешь?

Люк помолчал. Потом его лицо погрустнело.

– Я ей не понравился, – сказал он наконец.

– С чего ты взял? Мне она ничего такого не говорила. Ни слова. Мне, наоборот, показалось, что ты ей очень понравился.

– Нет. – Но Люк только тряс головой. – Я точно тебе говорю. Я всегда чувствую такие вещи.

– Уверен, что ты ошибаешься, – сказал Тома.

Но он был озадачен.

Три дня спустя Эдит спросила его, будет ли у него возможность посетить вместе с ней ее мать и тетю в ближайшую субботу.

Они встретились после полудня: Эдит ждала его в начале авеню Виктора Гюго. Парочка пересекла просторную площадь вокруг Триумфальной арки и вышла на широкую авеню Гранд-Арме, ведущую на запад прямо к Елисейским Полям. Свернув на нее, они миновали несколько кварталов, повернули направо и прошли еще немного. Дома на этой улице, хоть и достаточно респектабельные, были какими-то серыми и закоптелыми и наводили на Тома уныние. В одном из таких домов, который стоял на углу и был немного больше остальных, помимо внушительного парадного входа, имелся также боковой проход, ведущий во внутренний дворик, защищенный от незваных гостей высокой железной оградой. В этом заборе имелась калитка. Эдит потянула за цепь колокольчика. Где-то внутри послышался тонкий резкий звон, и несколько мгновений спустя калитка открылась.

– Это моя мать, – сказала Эдит.

Сходство сразу бросалось в глаза: те же веснушки, тот же широкий рот. Но время безжалостно обошлось с матерью Эдит. Тома видел, что когда-то она была красива, но потом обрюзгла, а в последние годы перестала следить за собой. Волосы она красила хной, но недостаточно часто, судя по отросшим седым корням. Глаза, когда-то яркие, заплыли, исчерченная глубокими морщинами кожа шеи обвисла.

– Значит, вы тот молодой человек, который строит башню. – Она изобразила улыбку.

– Да, мадам, – вежливо ответил Тома.

Хозяйка провела их по узкому коридору в комнату. Там стоял диван с изогнутой спинкой, два парадных кресла и столик. Окно, обрамленное шторами из тяжелого дамаска, выходило во двор, но плотная кисейная занавеска едва пропускала свет.

– У моей золовки отличное положение, вы согласны?

Значит, тетя Аделина – сестра пропавшего отца Эдит, сообразил Тома.

– Прекрасное положение, мадам, – сказал он.

– Моя тетя – консьержка, – объяснила Эдит. – На самом деле она присматривает за всем домом.

– Это большой дом, – добавила ее мать. – И большая ответственность. Но Аделина создана для такой работы, это точно.

– И месье Ней тоже живет здесь? – проявил интерес Тома.

– Месье Ней владеет этим домом, – сообщила мать Эдит с гордым видом человека, который числит среди своих друзей богача. – Его контора находится в соседнем здании. И живет он тоже тут неподалеку вместе со своей дочерью.

– Его дочь зовут мадемуазель Ортанс, – добавила Эдит.

– Ах, мадемуазель Ортанс, – восхищенно протянула ее мать. – Однажды она составит блестящую партию. Это точно.

– Я бы хотела показать Тома дом, – сказала Эдит.

Ее мать глянула на буфет и кивнула:

– Если увидишь тетю, скажи, что мы ждем ее.

Вслед за Эдит Тома поднялся по узкой лестнице, затем прошел по коридору, который привел их в заднюю часть большого дома. С загадочной улыбкой Эдит распахнула еще одну дверь, и Тома оказался на просторной площадке, от которой к парадной двери спускалась широкая лестница.

– Красиво, – заметил он. – Вы когда-нибудь пользуетесь этим входом?

– О нет! Парадная дверь всегда заперта. Пойдем.

Эдит приблизилась к двери справа от лестницы, тихонько постучала и вошла.

Панели на стенах просторной комнаты местами потрескались, но в целом она производила великолепное впечатление. Над камином висела картина XVIII века – портрет аристократа с лицом, излучающим олимпийское спокойствие. Стены украшали цветные гравюры с придворными дамами. У окна стоял изящный письменный столик в стиле рококо и такой же стул. Справа от двери расположился большой гардероб орехового дерева. А напротив камина у противоположной стены стояла роскошная кровать XVIII века под пологом, на которой, подпертая подушками и валиками, сидела знатная дама в облаке кружев и читала томик в кожаном переплете.