Евгений Сухов - Царские забавы Страница 43

— Вот оно что… знаю я вас, Собакиных. У батюшки твоего мошна великая.

— Не бедствуем, государь. Котомка и нищенский посох — это не про нас, — не спешила опускать большущие серые глаза Марфа Собакина.

— Что верно, то верно. Может, твой батюшка побогаче будет, чем государь? — малость насупился самодержец.

— Ты государь всея Руси, хозяин земли русской, а мой батюшка только дюжиной купеческих судов владеет, — наконец опустила глазища девица.

— Умна ты, Марфа, — нестрого заметил государь, — и перед государем своим не умеешь робеть. Хм… а как жениха меня не страшишься?

— Но ведь пока, государь, я даже не невеста, вот как отберешь меня среди многих, тогда и робость одолеет, — призналась Марфа, едва улыбнувшись.

Иван Васильевич отвечать не стал. Махнул дланью и спровадил Собакину из горницы.

— А эта как тебе девица, приглянулась? — повернулся самодержец к Морозову.

Заморгал боярин, не ведая, что ответить Ивану. Всех баб государь награждал имениями, смеясь, кидал им платки на высокую грудь, а Марфе Собакиной досталась только ухмылка. Так и не пожелал разжать царь горсть, в которой прятался платок, расшитый серебряными нитями и унизанный жемчугом.

— Эта девица не самая прекрасная! — принял наконец решение боярин, в безразличии махнув рукой. — Вот Евдокия Богданова Сабурова — та действительно клад! Такие девицы, как она, государь, в росписи крестиком помечены. Всем взяла боярышня — и ликом хороша, и телом сыта.

— Так считаешь, боярин?

— А то как же! — приободрился Морозов, довольный государевым вниманием. — Я ее давеча на дворе повстречал, так она перед остальными девицами как павлин среди кур смотрится.

— Ишь ты!

— И статью удалась, и лик иконописный. А коса до самой щиколотки выросла. Родитель ее тоже из знатной породы, окольничим в Челобитном приказе служил. Воеводы среди Сабуровых были славные, послы разумные. Это тебе, государь, не какой-то там новгородский купчишка, у которого вся честь — мошна да кусок заморского сукна.

— Верно рассуждаешь, боярин, пусть Евдокию Сабурову покличут.

Рынды привели девицу. Замерла красавица у порога, а пройти далее в горницу духу не хватает.

— Что же ты, Евдокия Богданова, в избу не ступишь? — ласково спрашивал царь. — Или боишься меня?

— Как же не страшиться, коли к самому государю пришла? — совсем не робко отвечала девица.

— Царицей желаешь быть?

— Уж настолько велика честь, что как будто даже и не про меня. Мне бы что попроще, Иван Васильевич, — лукаво улыбнулась боярышня.

— Если я для тебя велик, Евдокия, так, может быть, за своего старшего сына отдать? Ему в самый раз, чтобы ожениться. Ивану такая красивая девица, как ты, нужна, чтобы он на других смотреть не смел. А то совсем опаршивел — всех мастериц во дворце перепортил! Ну как, пойдешь за царевича?

— Как же я смею противиться, государь, если ты наказываешь?

— Ишь ты! Так ты еще и умна, — улыбнулся Иван Васильевич. — Кто же тебя такому великому смирению учил, Евдокия? Такие красивые девицы, как ты, строптивы бывают. Кобылиц мне напоминают, не привыкших под седлом ходить.

— Смирению меня батюшка с матушкой учили.

— Вижу, что не прошла даром родительская наука. Добрая жена моему Ваньке достанется, — продолжал шутить Иван Васильевич.

Михаил Морозов, разгадав шутку государя, весело захихикал, жирок, собравшийся под массивным подбородком, задрожал веселым студнем.

— Спасибо, государь-батюшка.

— А теперь давай я тебя расцелую… как свою сноху. Эх, завидую я Ваньке, такая жена ему достанется.

Иван Васильевич поднялся, будто спрыгнул с норовистого коня, и трон, освободившись от царственного седалища, слегка качнулся. Самодержец обхватил девицу за плечи, и она младенцем спряталась в царском кафтане.

— Ой, какие же у тебя губки сладенькие! Поцеловал, будто бы меда липового испил. Чем же наградить такую красавицу? Чего ты еще желаешь, кроме царевича Ивана? Может, тебе именьице подарить?

— Как скажешь, батюшка, ежели пожелаешь, так отказываться не стану, — с улыбкой приняла Евдокия Сабурова игривый тон государя.

— Так и быть, забирай мое именьице Медведево, что под Коломной. Будет где твоему батюшке дни доживать. И вот этот платочек забери, — изловчившись, бросил государь шаль прямо на грудь девице, и она укрылась ею.

После недели смотрин монастырский двор почти обезлюдел. Из многих тысяч государь отобрал двенадцать красавиц, а вечером этого же дня объявил, что присмотрел царицу.

Отцы не скрывали волнения, без конца крестились на маковки соборов и вполголоса читали молитвы. Всем своим видом они напоминали кроликов, запертых в загон кровожадным поваром. А проходящие мимо мужи поглядывали на отцов со злорадством дежурных стольников, которые уже видели зверьков запеченными в печи и не могли дождаться, когда изысканное блюдо на золотых тарелках и в окружении зеленого лука и свежих помидоров будет выставлено на столы.

Девицы тоже заметно волновались, и в ожидании царского приговора в пустых углах монастыря была пролита не одна горькая слеза.

Царя Ивана совсем не заботило томление родителей, не беспокоило настороженное поведение девиц, — государь оставался по-прежнему безмятежен, будто в женихах ходил ближний боярин Михаил Морозов. Царь появлялся во дворе только затем, чтобы в окружении чернецов сходить в церковь помолиться, а на обратном пути ущипнуть за ляжку понравившуюся девицу.

Шел к концу второй день ожидания. Вторые сутки безызвестности.

Глядя на Ивана Васильевича, могло показаться, что он позабыл, для чего в монастырь понагнал со всей России огромное количество девиц и почему каждый из двенадцати папаш, оставшихся в монастыре, посматривал на него с шельмоватой улыбкой, какая свойственна разве что приказчикам на базаре, спихивающим доверчивому покупателю никудышный товар. Каждый из них видел в Иване Васильевиче будущего зятя и примеривался седалищем на лавку в Боярской думе; еще месяц назад никто из них не мог предположить, что винил за непослушание будущую царицу, а в сердцах мог выдрать ее за косы; каждый из них задумывался о том, что после введения дщери в царские терема обязан будет называть ее по имени и отчеству и кланяться дочери так же низенько, как подобает только матушке.

Наконец государь повелел собрать всех двенадцать девиц.

Девушки предстали перед Иваном Васильевичем в лучших нарядах, а кокошники были настолько высокими, что едва не упирались лучами в сводчатый потолок.

Отцы боязливо перешагнули порог избы и пошли вслед за дочерьми, которые теперь не выглядели робкими, какими предстали в первый день пребывания в слободе, и уже успели свыкнуться с честью первых красавиц Руси.

Перекрестились отцы и остались жаться у порога, бросив опасливый взгляд на возможного соперника.

Иван Васильевич был нетороплив, он словно врос в стул, ухватившись ладонями за резные подлокотники. Государь напоминал огромную черную ворону, зорко посматривающую по сторонам.

Тихо было в палате, не достаточно было Ивану склоненных голов, и он укреплял свое величие даже в молчании, к которому окружавшая его челядь прислушивалась так же трепетно, как к исполинскому гласу соборных колоколов.

Государь Иван Васильевич поднялся, еще ниже пала собравшаяся челядь, уткнувшись носами в дубовые полы.

Государь приблизился к девицам.

— Все вы, девоньки, красивы, — нараспев заговорил царь, — одна другой краше. И нарядами, и ликом своим государевых покоев не посрамили. Все вы достойны того, чтобы в московский дворец царицей войти. — Помолчал Иван Васильевич. — Но только одна из вас может быть русской государыней… и моей женой. — Слова царя распрямили дворовую челядь, а невест заставили потупиться. — Так вот… выбрал я среди вас жену, это дочь новгородского купца Марфа Васильевна Собакина, — остановился государь перед девицей. Девица Марфа вспыхнула кострищем, не смея взглянуть на господина. — Жалую я тебя, моя невестушка, платком вышитым, — протянул Иван Васильевич девушке рукоделие, — носи его и вспоминай своего государя… Есть у меня для тебя еще один подарочек, ты не смотри, что он мал, такой дар и большого имения стоит. — Подошел рында, в руках он держал золотой поднос, на самой середине которого лежало серебряное кольцо с камнем-самоцветом. Государь взял перстень и протянул его девице. — Вот тебе, Марфа Васильевна, как суженой моей. Покажи мне свои белые рученьки, дай я на пальчик перстенек тебе надену… Впору он тебе пришелся. А вас, девицы-красавицы, благодарю за все. Украсили вы мою избранницу, словно девичий хоровод стройную березу. Жалую я вас всех за вашу красоту имениями и землями, будет теперь у вас хорошее приданое. А ты, моя невестушка, жди скоро введения в царские терема. — Иван Васильевич глянул на Сабурову. Зарделась девка. — Для сына своего старшего, царевича Ивана, выбираю в жены девицу Евдокию Богданову Сабурову. — Поклонился Иван Васильевич родителям, стоявшим у порога. — Спасибо, господа, что чтите своего государя и не побрезговали показать своих дочерей. А теперь ступайте с миром. Не держу я вас более.