Алекс Ратерфорд - Владыка мира Страница 45

Как будто чувствуя его сомнения, Гияз-бек, казалось, немного сжался. Этот маленький отчаянный жест покорил Акбара. Он поверит персу. В конце концов, падишах должен быть великодушным. И он стал думать, куда смог бы отправить его – на какое-нибудь место, где, если он так трудолюбив, как рассказывает, может быть полезным, а если будет нечист на руку или неверен, то его преступление скоро обнаружится.

– Гияз-бек, история, которую ты поведал так искренне, тронула меня. Я полагаю, что твоя храбрость и честность заслуживает моего признания. Джаухар… – Акбар жестом подозвал своего пожилого визиря. – Несколько дней назад ты сказал мне, что один из моих помощников казначея в Кабуле недавно умер, верно?

– Да, повелитель, от сыпного тифа.

– Ты займешь его место, Гияз-бек. Докажешь, что умел и расторопен, – возможно, получишь повышение.

Перс от облегчения просиял.

– Я буду служить тебе в Кабуле верой и правдой, повелитель.

– Посмотрим, как ты справишься.

Когда чужеземца сопроводили к выходу, Акбар указал Джаухару подойти ближе.

– Напиши моему наместнику в Кабуле об этом назначении и скажи ему следить за Гияз-беком – на всякий случай.

Потом он поискал сына, но без удивления обнаружил, что Салим убежал. Начиная с того дня, когда Акбар спрашивал его о проповедниках-иезуитах, он заметил, что сын избегает его. Каждый раз, когда падишах старался отыскать его – собирался понаблюдать за его учебой или занятиями по сабельному бою, стрельбе из лука или борьбе, – вместо того, чтобы с удовольствием хвастаться своими умениями, Салим замыкался, становился неловким. Из-за его очевидной скованности Акбару все труднее становилось понимать, как себя с ним вести и что говорить. Будучи сам властителем с юности, он был привычен ко всеобщему расположению и восхищению. Как теперь относиться к поведению собственного сына? Стоит запастись терпением. Если подождать, то Салим, конечно, начнет сам приходить к нему, несмотря на всякие там наговоры своей матери… Мальчикам нужен отец.

– Интересно, какой он – этот Гияз-бек? – спросила Хамида.

– Он высокий и худой, и одежда была слишком просторна для него. У него торчали большие, костлявые запястья, – ответил Салим.

– И он – перс?

– Да.

– Зачем он приехал сюда?

– Чтобы просить помощи моего отца.

– Что он просил?

– Должность при дворе Моголов.

– Передай мне точно, что он сказал.

Хамида внимательно слушала, и когда Салим закончил, на какое-то время повисла тишина.

– Жизнь – странная штука, – сказала наконец его бабушка. – Так часто то, что происходит с нами, кажется случайным, и все же – как твой дед, мой муж Хумаюн, – я часто вижу узор, в который сплетается наша жизнь, словно сотканная руками божественного ткача на ткацком стане… Ты знаешь, что в моих жилах течет кровь провидца. Я думала, что способность видеть будущее давно оставила меня, но пока ты говорил, я внезапно подумала, что однажды этот Гияз-бек станет очень значимым для нашей династии. Есть странные совпадения между его историей и кое-какими событиями из того, что ранее случилось с нашей собственной семьей… Ты говоришь, что он приехал из Персии с туманными надеждами на будущее и едва не бросил своего новорожденного ребенка… Как ты знаешь, подобное отчаянное тяжелое положение однажды вынудило твоего деда и меня поехать в Персию, чтобы искать помощи шаха. Мы также были почти нищими. Но, что было гораздо хуже, у нас отобрали твоего отца, тогда еще ребенка.

Представь себе, как мы добирались до Персии… Мы почти не ели неделями и совершенно не знали, позволит ли нам шах Тахмасп хотя бы остаться в своем государстве. Но когда он узнал о нашем прибытии, то послал десять тысяч всадников, чтобы они сопроводили нас в его летнюю столицу. Слуги оделись в лиловые шелка, расшитые золотом, и шли перед нами, опрыскивая дорогу розовой водой, чтобы прибить пыль. Ночью мы спали в шатрах из парчи на атласных диванах, благоухающих амброй, и слуги подали нам к столу более пятисот различных блюд, а также нежный шербет, охлажденный во льду, принесенном с гор, и конфеты в золотых и серебряных обертках. После каждой трапезы нам преподносили какой-нибудь новый подарок – певчих птиц с украшенными драгоценными камнями ошейниками в клетках из чистого золота, изображение Тимура в его летнем дворце в Самарканде на слоновой кости, – эту вещь я все еще храню. Но, хоть мы и нуждались в помощи шаха, мы отказались вести себя как просители. Ваш дед наградил его большим подарком – ценнее дара шаху не преподносили. Это был алмаз Кох-и‑Нур, «Гора Света».

– Почему дед отдал шаху алмаз?

Хамида улыбнулась немного грустно, или Салиму так просто показалось.

– Ты должен понимать, что это значило. Действительно, это очень поучительно для тебя. Подумай, как непросто ему было отдаться на милость другого правителя. Предлагая шаху Кох-и‑Нур, Хумаюн восстановил равновесие, показав себя равным шаху, даже пусть и находясь в отчаянном положении, – и тем самым сберег свою честь. Что такое драгоценный камень, пусть и великолепный, по сравнению с честью нашей династии? – Глаза Хамиды внезапно сверкнули.

Пока она говорила, вошла Гульбадан. От углов рта к линии подбородка у нее пролегли глубокие морщины, что придавало ей суровый вид, но при виде Салима они разгладились, уступив место теплой улыбке. Мальчик улыбнулся в ответ. Ему нравилось навещать своих бабушек. С ними он чувствовал себя спокойно. Они не ругали его, и он был увлечен их историями. Когда они рассказывали о том, как его дед вернул Индостан, Салим видел, как знамена Моголов трепещут над копьями со стальными наконечниками, как всадники скачут по плоским пыльным равнинам и клубы белого дыма извергаются из орудий. Он чувствовал резкий пороховой запах, слышал треск стрельбы из мушкетов, ощущал, как низко и громко трубят боевые слоны.

– Расскажи своей бабушке о персе, который приехал во дворец.

– Твой отец согласился помочь этому Гияз-беку? – спросила Гульбадан, когда Салим закончил.

– Да. Он дал ему должность в Кабуле.

– Твой отец хорошо разбирается в людях, – сказала Гульбадан, – но это не всегда было так. В юности он бывал очень опрометчивым и слишком легко попадал под влияние тех, кто окружал его. Однако со временем научился быть осторожнее. Наблюдай за ним, Салим. Спрашивай у него, что стоит за его решениями… старайся учиться у него.

Легко сказать, подумал Салим. Но сказал только:

– Я часто хожу в палату для собраний и наблюдаю за отцом, когда он сидит на престоле. Но меня удивляет, как кто-то вообще смеет приближаться к нему. Он такой далекий – почти богоподобный…

– Это обязанность правителя – внушать уверенность, показывать, что он готов слушать, – сказала Хамида. – Люди идут к нему, потому что доверяют ему, как должен сделать и ты.

– Твоя бабушка права, – сказала Гульбадан. – Правитель должен показать своему народу, что заботится о нем. Вот почему каждый день на рассвете твой отец выходит на балкон-джароку, чтобы предстать перед своими подданными. Они не только должны видеть, что их падишах жив, но также знать, что он печется о них, следя за ними как отец…

«Он ведь мой отец, – думал Салим, – почему же мне так трудно говорить с ним?» Каждый раз, когда он встречался с Акбаром, ему казалось, что его отец изучал его, въедливо проверяя его достоинства и знания.

– Салим, в чем дело? Ты как будто загрустил, – поинтересовалась Хамида.

– Ты советуешь мне говорить с отцом, но это сложно… Я не знаю, будет ли он мне рад. Он всегда кажется таким безупречным, таким прекрасным снаружи и изнутри, и он так занят, его всегда окружают придворные и военные… Иногда он действительно приходит, чтобы наблюдать за мною на уроках, но если он меня что-то спрашивает, я чувствую себя неловким… глупым… и так волнуюсь, что все, что я говорю, недостаточно хорошо… а иногда вообще не могу ответить. Я знаю, что разочаровываю его.

– И всё? – Хамида улыбалась. – Не говори таких глупостей. Помни, что твой отец – это мой сын. Он не всегда был таким внушительным. Он был таким же мальчишкой, как и ты, разбивал коленки и рвал одежду в детских играх и упражнениях со своими друзьями – и по правде сказать, он и наполовину так хорошо не успевал на уроках и не стремился узнать об окружающем мире, как ты! И я знаю, как он тобой гордится. Ты не должен чувствовать себя хуже кого бы то ни было!

Салим улыбнулся в ответ, но ничего не ответил. Как им понять его? Как мог вообще кто-то его понять, когда он сам себя не понимал?

– Рада видеть тебя, Салим. Идем со мной на крышу. Я собиралась молиться.

Мальчик проследовал за матерью по винтовой лестнице из песчаника. Света от глиняной масляной лампы, которую держала Хирабай, едва хватало, чтобы видеть, куда они идут, хотя вскоре она слишком сильно наклонила ее, и лампа погасла. Выйдя на плоскую крышу ее дворца, Салим увидел, как мать, в чьи длинные темные волосы были вплетены цветы белого жасмина, уже становится на колени перед маленьким святилищем.