Эдвард Резерфорд - Париж Страница 48

– Ты раньше уже пробовала грести? – поинтересовался Тома.

– Нет, но я смотрела, как ты это делаешь.

Он помог ей сойти в лодку и тоже шагнул туда, но суденышко качнулось, и Эдит потеряла равновесие. К счастью, Тома успел поймать ее и не дать упасть, иначе она могла бы разбить голову о край сиденья. Сам он ушиб ногу, но это была невысокая цена за то, что последовало. Обхватив Эдит, он вместе с ней упал на дно лодки: Тома внизу, а Эдит сверху. На пару секунд они замерли; он чувствовал, как она всем телом прижимается к нему; его руки обвивали ее за талию. Она смотрела ему в глаза, и он чуть не поцеловал ее в губы.

– Ну помоги же мне встать, глупый! – проговорила Эдит, но при этом смеялась от удовольствия.

Потом Эдит гребла, направляя лодку к берегу. Несколько раз она окатила Тома водой, и он был уверен, что тут не обошлось без умысла с ее стороны. Он был счастлив, как никогда.

После катания на лодке они отправились бродить по лесопарку. В длинной пустынной аллее Тома рискнул обнять девушку одной рукой. Она не возражала. Чуть погодя они остановились. Вокруг никого не было. И тогда он поцеловал ее, и она ответила на его поцелуй. Но когда он слишком уж дал волю рукам, Эдит отстранилась. Затем они пошли обратно, и Тома продолжал обнимать ее за талию до тех пор, пока не показались другие отдыхающие.

Они возвращались по авеню Гранд-Арме; солнце светило им в спину, а впереди дрожала в золотом сиянии Триумфальная арка, словно готовая растаять в предзакатных солнечных лучах.

В свой следующий выходной день Тома отправился навестить семью на Монмартре.

– У вас с Эдит было свидание? – спросил Люк, когда они остались наедине.

– Да. Мы ходили в Булонский лес и покатались на лодке по озеру.

Люк вынул что-то из кармана.

– На вот, возьми, – сказал он. – Это самые лучшие.

Тома в недоумении смотрел на маленький пакетик. Это были презервативы.

– Мой младший брат дает мне capotes anglaises?

Забавно, что французы и англичане приписывали изобретение этого средства другу другу: французы называли презервативы «английскими капюшонами», а англичане, по неясным причинам, – «французскими письмами». В то время презервативы изготавливали из резины; их можно было использовать повторно, но надежностью они не отличались.

– А что в этом такого? Мне их дал один богатый клиент. Они не такие, как обычно: гораздо тоньше. Он сказал, что лучше еще ничего не придумали.

Тома покачал головой. Его пятнадцатилетний брат имел престранные знакомства. Но что тут можно поделать? В Маки, должно быть, не найдешь ребенка десяти лет, который был бы невинен.

– Эдит не такая девушка, – сказал Тома.

– Все равно возьми.

Тома засмеялся и положил упаковку в карман. И едва успел это сделать, как в голову закралась мысль: а может, они все-таки пригодятся?

В сентябре 1888 года после нескольких недель мучительно медленного прогресса башня вдруг стала быстро расти.

Это должно было начаться сразу после Дня взятия Бастилии, потому что над второй платформой конструкция стала гораздо тоньше. Рабочим больше не приходилось строить в горизонтальной плоскости, как на нижних участках; теперь верхолазы ставили секции одна на другую почти вертикально. С тем же количеством людей, устанавливающих то же количество секций в день, высота башни прибавлялась в два, в три и даже в четыре раза быстрее. Несколько бригад, включая ту, где трудился Тома, продолжали наращивать балки, в то время как других перевели на отделочные работы на мощной нижней платформе и арках между опорами.

Но вся работа чуть не застопорилась из-за одной проблемы – кранов. Хитроумные передвижные краны ползали вверх и вниз, как и раньше, но их скорость оказалась слишком низкой для новых темпов строительства. Каждому приходилось преодолевать полторы-две сотни метров, чтобы доставить наверх секцию, которую монтажники быстро крепили и потом беспомощно ждали, пока кран медленно полз за новой. График работы срывался. На стройплощадке царило раздражение и нервозность.

Однажды Жан Компаньон остановил Тома:

– Хорошо хоть ты не хмуришься, юный Гаскон. У тебя девушка? В этом дело?

– Да, месье. – Тома счастливо ухмыльнулся.

– Что же, рад за тебя. – Старший мастер задумчиво помолчал. – Мне не нравится настроение моих рабочих, Гаскон. Ты знаешь, когда в работе появляются проблемы?

– Нет, месье.

– Так я скажу тебе. Проблемы возникают не тогда, когда работы слишком много, а когда ее слишком мало. Я неоднократно сталкивался с этим. Так что советую тебе думать побольше о своей девушке и держаться подальше от всяких неприятностей, ты меня понял?

– Да, месье.

Чтобы претворить найденное Эйфелем решение на практике, понадобилось время. Но наконец все было готово. И как только заработало новое устройство, на стройплощадке все переменилось.

Механическая лебедка возносила секции вертикально с земли на первую платформу. Как только они туда прибывали, их перевешивали на вторую подъемную систему, которая переправляла их еще на шестьдесят метров до следующей платформы.

– А когда мы заберемся еще выше, то установим лебедку на высоте примерно двести метров, – сообщил рабочим Эйфель.

Подъем деталей с помощью лебедки до второй платформы занимал всего несколько минут. А дальше эстафету принимали ползучие краны, отвозя секции к месту назначения. Доставка секции с земли до верха теперь занимала не более четверти часа.

Также Эйфель объявил об увеличении платы с десяти до шестнадцати сантимов в час. Башня была готова взметнуться в небо.

Но как только механика процесса наладилась, возникла другая сложность.

Она обозначилась вскоре после того, как заработали лебедки, в середине сентября. Тома подошел к стройплощадке со стороны Сены и понял, что не видит верха башни. Все, что было выше второй платформы, исчезло в осеннем тумане. В радостном возбуждении поднимался Тома на башню: сегодня они будут собирать секции словно в облаках, думал он. В серой мгле виден был только загадочно мерцающий огонь под жаровнями, с помощью которых раскаляли заклепки. Но оказалось, что Тома забыл о том, что всегда сопутствует туману.

Холод. Там, наверху, на высоте более ста двадцати метров, температура была ниже, чем на уровне земли. Хотя работал он усердно, сырость все равно проникала до самых костей. Тома огляделся. Другие верхолазы чувствовали себя не лучше. Когда в обед рабочие спустились, то повсюду звучали проклятия. Неужели ужасные холода прошлой зимы возвращаются – да еще так рано?

В бригаде Тома на той неделе один из парней заболел, и взамен появился новенький – смешливый юный итальянец, которого все называли Пепе.

– Должно быть, ты привык к погоде получше, – окликнул его Тома, когда они поднимались после обеда наверх.

– Это уж точно. Но я рад, что работаю на башне, – ответил Пепе и улыбнулся Тома. – Мой отец строит дороги. Он работает в яме. Я не хочу работать в яме. Поэтому я работаю в небе.

Тома тоже улыбнулся и постарался не унывать, как и Пепе.

Во второй половине дня туман рассеялся, но зато поднялся пронзительный ветер. Он завывал между балок и нещадно хлестал монтажников. К концу дня все посинели от холода. Даже Пепе перестал улыбаться.

Прибыв на стройплощадку утром следующего дня, а именно девятнадцатого сентября, Тома застал возле башни толпу рабочих. Жан Компаньон, с мрачным лицом, держался в стороне. С фабрики прибыли повозки с секциями для установки, лошади послушно стояли в ожидании разгрузки. Но ни одна секция еще не была поднята краном, и никто из рабочих не взбирался на башню.

Тома увидел Пепе:

– Что происходит?

– Устроили забастовку. Хотят больше денег.

Через несколько минут, когда прибыли все, к товарищам обратился один из старейших рабочих – высокий поджарый верхолаз по имени Эрик:

– Братья, условия, при которых мы здесь работаем, неприемлемы. Поэтому вчера вечером мы, инициативная группа, собрались и предложили объявить забастовку. Мы просим вас присоединиться к нам. Наши основные жалобы перечислены вот здесь. – Он махнул листком бумаги. – Если вы захотите добавить что-то еще, сейчас самое время заявить об этом. Итак, согласны ли вы все, чтобы я зачитал список жалоб? – (Раздался хор одобрительных восклицаний.) – Первое. От нас ждут, чтобы мы работали в опасных условиях. Никто раньше не работал на таких высотах. Тем не менее на этой башне платят столько же, сколько на самой обыкновенной стройке. Далее. Когда закончилась зима, месье Эйфель потребовал, чтобы мы перешли на двенадцатичасовой рабочий день. Долгие трудовые дни вызывают усталость, что само по себе очень опасно на высотном строении. Эйфель пытается выжать из нас все силы до последней капли, братья! Нас, рабочих, эксплуатируют.

И опять его слова были встречены гулом одобрения.

– А что насчет зарплаты?

– Вот именно. Итак, второе. Эйфель объявил о небольшом увеличении оплаты труда. Те, кто работает на самом верху, будут получать по шестнадцать сантимов в час. Заметьте: в час. Но мы со дня на день перейдем на зимний график работы, то есть на короткий день. Получите ли вы дополнительные деньги за свои труды? Ни сантима. Нас будут все больше эксплуатировать, да еще в арктических погодных условиях. А Эйфелю все равно. Единственный способ привлечь его внимание – это остановить работу.