Александр Дюма - Маркиза де Бренвилье Страница 5

Г-жа де Сен-Лоран подала жалобу на Жоржа, но все поиски оказались тщетными; найти его не смогли.

Тем временем слухи об этих странных, необъяснимых, внезапных смертях поползли по Парижу, возбуждая ужас. Сент-Круа, как всегда элегантный и блистательный, слышал разговоры о них в салонах, которые посещал, и ощутил беспокойство. Разумеется, никому еще и в голову не приходило заподозрить его, но тем не менее принять меры предосторожности было нелишне. Сент-Круа стал подумывать, как создать себе такое положение, которое поставило бы его выше подобных страхов. Вскоре должна была открыться вакансия на должность при дворе, стоила она сто тысяч экю; у Сент-Круа, как мы уже упоминали, не было никаких явных доходов, тем не менее пошли толки, что он намеревается купить ее.

Чтобы договориться насчет этого с Пенотье, Сент-Круа обратился к посредничеству Бельгиза. Однако возникли некоторые трудности со стороны Пенотье. Сумма была весьма значительная, в Сент-Круа Пенотье более не нуждался: он получил уже все наследства, на какие мог рассчитывать, и потому попытался убедить Сент-Круа отказаться от своего замысла.

Вот что писал по этому поводу Сент-Круа Бельгизу:

«Неужели, мой дорогой, вас нужно снова увещевать в пользу дела, которое столь же замечательно, важно и значительно, как и другое, небезызвестное вам, и которое может нам обоим дать спокойствие до конца жизни? У меня создается впечатление, что тут или мутит воду дьявол, или вы не желаете хорошенько подумать. Так подумайте же, дорогой, прошу вас, выверните мое предложение наизнанку, считайте его самой дурной уловкой на свете, и все равно вы увидите, что должны исполнить мою просьбу из тех соображений, что я все продумал для вашей же безопасности, потому как тут наши интересы сходятся. Словом, дорогой мой, прошу вас, помогите мне и можете быть уверены в моей бесконечной признательности; никогда в жизни вы не сделаете ничего более полезного и для себя, и для меня. Вы сами это прекрасно знаете, ибо я уже говорил вам об этом с той сердечной откровенностью, с какой не стал бы говорить даже с родным братом. Если можешь прийти сегодня после обеда, я буду дома, или жду тебя завтра утром в известном тебе месте по соседству, а нет — сам приду к тебе, это как ты пожелаешь. Сердечно и всецело твой».

Дом Сент-Круа находился на улице Бернардинцев, а «известное место по соседству» — это та самая комната в тупике у площади Мобер, которую он снимал у вдовы Брюне.

Именно в этой комнате и у аптекаря Глазе Сент-Круа занимался опытами, но, совершенно естественно, операции с ядами оказались гибельными для тех, кто их проводил. Аптекарь заболел и умер, Мартен страдал ужасными рвотами и находился при смерти, а сам Сент-Круа, не понимая причины нездоровья, чувствовал себя весьма скверно; у него была такая сильная слабость, что он даже не мог выходить из дому, но, не желая прекращать опыты и во время болезни, велел перевезти печь от Глазе к себе.

Дело в том, что Сент-Круа искал яд настолько действенный, чтобы даже его испарения были смертоносны. Он слышал историю об отравленном полотенце, которым во время игры в мяч вытирал пот юный дофин, старший брат Карла VII[10], и соприкосновение с которым оказалось для него гибельным; еще живо было предание про перчатки Жанны д'Альбре[11]; однако тайны этих ядов были утрачены, и Сент-Круа надеялся их отыскать.

И вот тут произошло одно из тех странных событий, которые кажутся не случайностью, но карой небес. В тот момент, когда Сент-Круа, склонясь над печью, следил, как смертоносный препарат доходит до наивысшей крепости, стеклянная маска, закрывавшая его лицо, чтобы предохранить от тлетворных испарений, поднимающихся над кипящим раствором, внезапно свалилась и Сент-Круа рухнул, словно пораженный молнией [12].

Когда подошло время ужина, его жена, видя, что он сидит, запершись в кабинете, и не выходит, постучалась в дверь, но ответа не было; женщина перепугалась, поскольку знала, что муж занимается какими-то темными, таинственными делами. Она позвала слуг, те взломали дверь, и их взорам предстал лежащий у печи Сент-Круа, а рядом валялись осколки стеклянной маски.

Способов скрыть обстоятельства этой странной, внезапной смерти не было: слуги видели труп и могли проболтаться. Комиссар Пикар велел опечатать комнату, и вдова ограничилась тем, что незаметно убрала печь и осколки маски.

Вскоре слухи об этом происшествии распространились по Парижу. Сент-Круа знали, да к тому же разговоры, что он собирается купить придворную должность, придали его фамилии еще большую известность. Лашоссе одним из первых услышал о смерти своего хозяина и, узнав, что кабинет его опечатали, спешно подал протест против этого решения, составленный в следующих выражениях:

«Возражение Лашоссе, который утверждает, что в продолжение семи лет находился на службе у покойного и что дал ему на сохранение два года назад сто пистолей[13] и сто экю серебром, каковые деньги должны лежать в холщовом мешочке в кабинете за окном, и в оном же мешочке находится записка, удостоверяющая, что деньги эти принадлежат ему, а также документы о передаче трехсот ливров, оставленных ему покойным советником г-ном д'Обре, о чем и написаны три расписки, каждая на сто ливров, каковые деньги и документы он требует вернуть ему».

Лашоссе ответили, что ему придется подождать, когда снимут печати, и ежели все обстоит так, как он утверждает, он получит принадлежащее ему.

Однако Лашоссе был не единственный, кого взволновала смерть Сент-Круа; маркиза, знавшая все тайны гибельного кабинета, едва до нее дошла весть о происшествии, тотчас же кинулась к комиссару, хотя уже было десять вечера, и потребовала разговора с ним; Пьер Фрате, старший писец комиссара, ответил ей, что хозяин уже лег спать, но маркиза продолжала настаивать, просить, чтобы его разбудили, а также требовать возвращения принадлежащей ей шкатулки, но при этом ни в коем случае не открывать ее. В конце концов писец поднялся в спальню г-на Пикара, а затем, спустившись, объявил, что удовлетворить просьбу маркизы в настоящий момент невозможно, поскольку комиссар спит. Г-жа де Бренвилье, видя безуспешность своих просьб, удалилась, но сказала, что завтра пришлет человека забрать шкатулку. Действительно, утром пришел какой-то человек и от имени маркизы предложил комиссару пятьдесят луидоров[14] за возвращение ей шкатулки, на что комиссар ответил, что шкатулка находится в запечатанной комнате, а когда печати снимут, ее обязательно вскроют, и ежели предметы, которые требует маркиза, действительно принадлежат ей, они все будут ей возвращены.

Ответ этот прозвучал для маркизы подобно удару грома. Нельзя было терять ни минуты времени; из парижского дома на улице Нев-Сен-Поль она поехала в свой загородный дом в Пикпюсе и в тот же вечер на почтовых укатила в Льеж, куда прибыла на следующий день, и укрылась там в монастыре.

Печати у Сент-Круа наложили 31 июля 1672 года, а снятие их произвели 8 августа. Когда собирались приступить к этой операции, явился поверенный, получивший все полномочия от маркизы, и потребовал, чтобы в протоколе была сделана следующая запись:

«Явился Александр Деламарр, поверенный г-жи де Бренвилье, каковой заявил, что ежели в вышеупомянутой шкатулке, которую требует его доверительница, обнаружится подписанное ею обязательство на сумму в тридцать тысяч ливров, то таковое было получено у нее обманом, и в случае даже если подпись ее будет признана подлинной, она намерена подать прошение о признании оного недействительным».

Когда эта формальность была исполнена, приступили к открытию кабинета Сент-Круа; ключ от него комиссару вручил кармелит брат Викторен[15]. Комиссар открыл дверь, и вслед за ним в кабинет вступили заинтересованные стороны, должностные лица и вдова; первым делом начали разбирать бумаги, чтобы разложить их по порядку и по датам. И тут вдруг выпал небольшой сверток, на котором было написано: «Моя исповедь». Все присутствующие, еще не имевшие никаких поводов считать Сент-Круа преступником, решили, что читать ее не следует. Товарищ генерального прокурора, с которым посоветовались на этот предмет, был того же мнения, и исповедь Сент-Круа сожгли.

Совершив этот акт, занялись составлением описи. Одним из первых предметов, привлекших внимание должностных лиц, стала шкатулка, которую требовала маркиза. Ее настойчивость возбудила любопытство, и потому начали с нее; все собрались, чтобы взглянуть, что в ней находится, и произвели вскрытие. Ну, а теперь мы приведем протокол, ибо ничто в данном случае не способно произвести столь сильного воздействия и не звучит столь ужасающе, как официальный документ:

«В кабинете Сент-Круа была обнаружена шкатулка размером фут на фут, при открытии которой наверху был обнаружен полулист бумаги, озаглавленный «Мое завещание», исписанный с одной стороны и содержащий нижеследующее: